Премьера фильма Чухрая "Вор"

Вор не вор, а дама не дама
Премьера фильма Павла Чухрая "Вор"
В киноконцертном зале "Пушкинский" состоялась московская премьера фильма Павла Чухрая "Вор", произведенного компанией "НТВ-Профит" в копродукции с Францией. Премьера долгожданная, ибо до этого "Вор" был показан лишь в Венеции и в Анапе на "Киношоке".

Об этой картине уже писали очевидцы ее успеха на Венецианском фестивале. О том, как принимали актеров — от почти уже ветерана Владимира Машкова, сыгравшего свою лучшую кинороль, до восьмилетнего russo bambino — киновундеркинда Миши Филипчука, которого всюду узнавали и забрасывали подарками. Включая молодую актрису Екатерину Редникову, которой итальянские журналисты оказали честь сравнением с Лив Ульман.
Фильм вызвал редкое единодушие и публики, и жюри, и прессы. Кто-то даже вспомнил по этому поводу первый наш венецианский триумф — "Золотого льва", которого присудили в 1962 году "Иванову детству" Андрея Тарковского (вторично "Лев" улыбнулся михалковской "Урге", после чего наше кино вообще перестали показывать в Венеции).
Успех "Вора" выглядел поскромнее, но в нем присутствовал самый главный компонент — живая реакция венецианской публики. Казалось бы, что ей этот сюжет из российской послевоенной жизни, с воровством и коммунальным бытом, с маразмом позднего сталинизма. Но Чухрай рассказывает не о политике, не о социальных проблемах, а о человеческих чувствах, хотя и увиденных в гротескной ретроспективе.
В центре сюжета — история любви-ненависти шестилетнего пацана Саньки и его молодой мамы к обаятельному вору-рецидивисту Толяну, сообщниками которого они вольно или невольно становятся. При желании в этом можно увидеть метафору: некое "проклятье истории", тяготеющее над целыми поколениями, которые испытывали подобное смешанное чувство к Сталину. А можно воспринять и просто как мелодраму о "Санькином детстве", о сформировавших его людях и обстоятельствах.
Пятидесятилетнему Павлу Чухраю есть что вспомнить, а память у него хорошая. Он вырос в кинематографической семье: отец Григорий Чухрай работал в ту пору на Киевской студии вместе с Марком Донским, Сергеем Параджановым, Владимиром Наумовым и другими знаменитыми уже тогда или ставшими знаменитыми впоследствии режиссерами. Фильмов тогда снималось немного, и кинематографическое сообщество сублимировало свою творческую энергию в розыгрышах, анекдотах и прочем художественной фольклоре. Позднее Чухрай-старший выбрался из Киева в Москву, а потом и на международную арену со своими фильмами "Сорок первый" и "Баллада о солдате". Теперь, когда "эпоха малокартинья" в некотором роде вернулась, Чухрай-младший возвращает нас к ее полузабытой мифологии.
Важнейшей частью этой мифологии стал эмоциональный шок, произведенный в те годы итальянским кино — от "Похитителей велосипедов" Витторио Де Сики до феллиниевских "Ночей Кабирии". В сущности "Вор" и есть соединение этих двух сюжетов — об отце и сыне, связанных борьбой с нищетой, и о женщине, отдавшей свою бескорыстную любовь вору.
Итальянцы сразу почувствовали в картине знакомое дыхание, причем воссозданное не буквально ностальгически, а так, как это делают современные режиссеры,— нео-неореалисты. Двойная приставка означает двойной эстетический фильтр, а жанр таких фильмов, построенных на старой киномифологии, на Западе называют "пастиш". Попаданием в художественную моду последних сезонов в значительной степени объясняется успех "Вора".
Но одно дело — зарубежный фестивальный прием, а совсем другое — встреча с требовательным российским зрителем. И особенно с его журналистско-критическим и профессионально-режиссерским авангардом. Не то чтобы не было пророка в своем отечестве, но давно замечено: самый большой ушат холодной воды на родине выливается на головы фестивальных триумфаторов — вспомним Михалкова, или Сокурова, или Сергея Бодрова. Следует признать, что наша страна не оригинальна: японцы долго не могли простить международного признания Акире Куросаве, венгры — Иштвану Сабо, а испанцы почти травят Педро Альмодовара, заставив этого суперуспешного режиссера с горечью замечать, что основная черта его соотечественников — зависть. Или, по крайней мере, скажем мягче — пристрастность.
Вполне вероятно, что "Вору" предстоит столкнуться дома с критикой, и справедливой, и не очень. Наверняка ее объектом станет умозрительный финал, выводящий главного героя из мифологического времени в реальное, из эпохи горячих чувств в ситуацию "горячих точек". Пытаясь объяснить таким образом судьбу своего поколения, загоняя повзрослевшего и постаревшего Саньку в Чечню (или ее подобие), сталкивая его с призраком "вечного отчима" Толяна, режиссер делает слишком резкий скачок в то, что могло бы стать уже новым фильмом. Впрочем, "пастиш" как раз и отличается смикшированной драматургией, нередко приводящей к появлению сразу нескольких финалов: каждый волен закончить фильм там, где ему больше нравится.
На пресс-конференции по "Вору", еще не видя картины, стали задавать вопрос: следует ли режиссер в русле "чернухи" или противостоит ей? А если противостоит, почему дал фильму столь непривлекательное название? Типичный случай, когда один стереотип сменяется противоположным, минуя суть проблемы. Еще недавно полагали, что зрителей можно привлечь кровью, ужасами, насилием, словом, черной изнанкой жизни. Теперь считается, что вернуть публику в кино удастся лишь розовыми сказками и мыльными операми. "Вор" доказывает, что оптимальный путь — посередине.
Что касается названия, то даже хорошо, что оно немного обманчиво. Председатель Роскомкино Армен Медведев вспомнил по этому поводу афишу в сельском клубе к старой экранизации "Дамы с собачкой" Чехова. На афише была изображена пограничница в мундире с огромной овчаркой. Кинематограф должен давать простор воображению.

АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ

Газета «Коммерсантъ» №176 от 15.10.1997, стр. 13

Авторы:

Андрей Плахов