Николай Романов: русский барин — не немецкий граф

Последний российский монарх похоронен. Но русская аристократия жива. В этом смысле Россия ничем не отличается от Франции, Италии или Германии. Впрочем, в ходе беседы князя Николая Романовича Романова с корреспондентом "Ъ" Андреем Синицыным выяснилось, что русские аристократы всегда считали себя особенными.

— Николай Романович, за границей вас называют князем?
— Вы знаете, отчество — гениальное изобретение русских. Когда я говорю с иностранной прессой, они меня спрашивают с лукавой улыбочкой: как вас называть? Они думают: он князь и, наверное, хочет специального обращения. Я всегда им отвечаю: называйте по имени-отчеству — Николай Романович.
— В каких отношениях ваша семья находилась с Николаем II?
— Отношения моих дедов по отцу с Николаем II всегда были хорошие. Мой дед по матери, Дмитрий Шереметьев, был другом детства Николая Александровича и сестер. Моя бабушка Шереметьева была дочерью министра императорского двора графа Воронцова-Дашкова. В своем дневнике Николай говорит о Картофеле. Так вот, Картофель — это были четыре девочки Воронцовы-Дашковы. Николай II был шафером на свадьбах моих дедов. Я знаю, что мой дед Шереметьев, когда никого не было, был на "ты" с государем. Сестра государя Ксения Александровна говорила моей бабушке "Ира", "ты". Моя бабушка даже при мне называла ее Ксения Александровна, "вы" и иногда — "Ваше императорское высочество". Но я знаю, что, когда не было никого, они называли друг друга Ира и Ксения.
С императрицей из-за Распутина отношения были не так хороши, особенно когда стало заметно его политическое влияние. Вообще, императрица, говорят, очень стеснялась, не была уверена в себе. Она, конечно, не виновата, что ее любимый ребенок был болен гемофилией, но она казнила себя. Вы смотрите на фотографии императрицы. Когда вы видите ее улыбающейся? Даже до рождения Алексея у нее уже было грустное лицо.
Главное, она чувствовала, что ее не любили. Не любила ее аристократия.
— Значит, возникали серьезные проблемы в отношениях императорской семьи и аристократии?
— После того как Николай женился, никогда император и императрица не приглашали на ужин самых старых друзей государя. Николай с удовольствием сделал бы это, но Александра Федоровна не могла этого допустить по своему англо-немецкому воспитанию. Николай II был абсолютно русский человек по инстинкту, по размышлению. Александра Федоровна всегда оставалась англичанкой с немецкой упрямостью. Она не понимала отношения русского барина к своему царю. Русский барин не похож на немецкого графа или князя, который хлопает шпорами и говорит "яволь". Русский барин, будь он Нарышкин, или Оболенский, или Шереметьев, если что-нибудь не то, он идет к царю и говорит ему: "Государь, тут у вас в Курской губернии неладно, такой-то и такой-то — мошенники, губернатор ничего не понимает". А государь ему скажет: "А ты не занимайся не своими делами". "Слушаюсь, но, тем не менее, то и то неправильно".— "Да? Тогда поезжай в свою деревню, посиди там месяц-два, потом вернешься, снова побеседуем".
Русский барин это говорил царю, а немецкий нет. И вот Александра Федоровна так и не поняла, что самые настоящие ее защитники — это именно те, кому она не доверяет. Интерес был русского барина в том, чтобы монархия осталась. Императрица этого не понимала и верила, что аристократия ее не любит. Это было отчасти верно, но опять и по ее вине тоже. Она думала, что простой народ ее обожает. Но простой народ ее просто не знал. Это очень негативно повлияло на все.
— Как вы относитесь к похоронам Николая II?
— Можно осудить политическую деятельность государя — с исторической точки зрения нельзя закрывать на это глаза. Но мы не говорим о политике. Мы говорим о похоронах невинно и зверски убитых людей — дочерей, доктора и прислуги. Риск быть убитым для царя — это исторический риск профессии, который существует испокон веков. И фараонов убивали, и в наши времена зарезали в Ираке короля со всей его семьей. Это профессиональный риск, но убить девушек, больного мальчика, доктора и прислугу — это уже выходит за пределы профессионального риска. И тут есть что-то, что не является только историческим фактом и затрагивает всех нас. Именно здесь лежит возможность исповеди всех нас. Я думаю, что эти похороны — как исповедь.
Убийство царской семьи, как всякое убийство, это всегда злодеяние. Поэтому похороны — символический знак. Надо было похоронить, не имело смысла продолжать следствие. Меня удивляет, как могут некоторые заявлять, что это все фальшивка, что хоронят не тех людей. На что опираются такие заявления? Кто прочел все документы следствия? И даже если прочел, может ли понять? Те, кто говорит о фальшивке, ничего не знают, они только слышали. Особенно мне не нравится это в русских эмигрантах. Потому что это манера думать неисторически, это попытка продолжать гражданскую войну. Эти люди еще не кончили воевать с Лениным. Даже некоторые родственники спрашивают меня иногда, когда я разговариваю с каким-нибудь российским официальным лицом: "Ну как ты можешь говорить с ними, они еще не раскаялись!?" Я отвечаю этим родственникам: в данный момент я говорю с молодым человеком, который сам никаких злодеяний не совершал. Он, скажем, чиновник правительства, допустим, консул в Женеве, Берлине или Париже. Может быть, его дед участвовал в гражданской войне и резал белых. Но и белые резали красных. Поэтому раскаяние должно быть со всех сторон. Как я могу просить молодого человека раскаяться? За что? Каждый отвечает за то, что он сам сделал. Нет, говорят мне, они должны принципиально раскаяться. И тогда я очень ясно говорю по-английски, что мой собеседник может сделать со своими принципами и куда он может их засунуть.
— К какой вы принадлежите церкви?
— Я с рождения принадлежу к русской зарубежной церкви. Но для меня православная церковь одна. Административные разделения и административные ссоры между иерархами меня не касаются. Слава Богу, у нас одна и та же вера, а то, что административно я завишу от митрополита Виталия, а не патриарха Алексия II, ничего не меняет. Конечно, я жалею, что есть этот разлад в церкви, но это неизбежно, потому что, с одной стороны, есть церковь, пережившая всю эпоху безбожия и коммунистической власти, которая старалась уничтожить не только символы веры, то есть храмы и иерархию церкви, но и саму веру в Бога. Безбожие или игнорирование веры существует не только в России, но и в странах, которые никогда не были под особым идеологическим влиянием. Во Франции, может, только 20% французов — действительные католики. То же самое можно сказать об итальянцах.
Но церковь русская возрождается, и я не понимаю теперь нужду в двух административных церквях. Есть национальные православные церкви, и я не вижу никакой беды в том, что в Америке, например, создается американская православная церковь — как греческая, болгарская или русская. Но две русские церкви — это анахронизм. Я думаю, что это разделение постепенно, со временем, исчезнет.
— Разделение, можно сказать, проходит и по вашей семье. Николай II с женой и детьми — святые русской зарубежной церкви, но не канонизированы русской православной церковью. Что вы думаете по этому поводу?
— Канонизация — это вопрос церковный. Наша церковь канонизовала царскую семью и всех жертв, всех князей, которых расстреляли в Петропавловской крепости в 1919 году. Кроме Николая Михайловича, потому что он будто бы масон. Однако кто может знать, кого Господь Бог простил? Переезжая на верхний этаж, в рай, я могу неожиданно встретить самых отвратительных убийц, которые когда-либо существовали. Может, Господь простил людей, которых мы осуждаем?
— А те останки, которые замурованы в стене храма в Брюсселе, вы считаете царскими мощами?
— Для нас они мощи. Прославление всех жертв было сделано в 1982 году, я присутствовал на этой церемонии. Я не был особенно воодушевлен этим решением нашей церкви. Меня не часто увидишь в православной церкви — там, где я живу, близко их нет,— но я глубоко верующий человек. Я привык слушаться того, что моя церковь говорит. Может, потому, что я прожил большую часть жизни в Италии, где католичество, и я привык к привычке католиков не осуждать решения главы их церкви. Это дисциплина, и я отлично понимаю, что у нас, православных, этой дисциплины в такой строгой степени нет. Прославление меня не убеждало, я считал, что можно еще подождать с ним, но раз моя церковь так решила, я, как послушный ее сын, поехал на эту церемонию в Нью-Йорк. Были я, Никита Никитич, его брат Александр Никитич, был Владимир Кириллович, Вера Константиновна, Екатерина Иоанновна и другие близкие родственники.
Для нас те останки, которые замурованы в Брюсселе,— это мощи. И останки, теперь захороненные в Петербурге,— тоже мощи. Как я должен себя вести? Мой выбор такой: Бог нам простит, если мы похоронили мощи не так, как надо хоронить мощи. Я буду молиться не за умерших, я буду просить их не забывать меня на этой земле. Это мой личный выбор: я их считаю мощами. Я понимаю, что, если надо опираться на стопроцентную идентификацию, мы их похороним через сто лет, а через сто лет никого из нас не будет. И, может быть, не будет интереса к этому. И Бог знает, что будет в мире через сто лет. Поэтому хороним их теперь.
— Как вы относитесь к самозванцам, выдающим себя за спасшихся Романовых?
— Когда в России поднялся интерес — после нахождения останков в лесу,— начали появляться самозванцы. Вам это кажется новизной. Но я вам скажу, что у меня дома во-от такая толстая папка, которая начинается с 20-х годов. Конечно, первое место — это знаменитая Лжеанастасия. Но у меня собраны и другие довольно забавные сведения.
Одна из Лжетатьян, например, была будто бы спасена из Тобольска английским авиатором, который, конечно, работал для английских секретных служб. Он ее перевез самолетом в Иркутск. Из Иркутска — поездом во Владивосток. Оттуда в Японию на английском крейсере "Саффолк". Почему на "Саффолке"? Действительно, крейсер после войны был на Дальнем Востоке. Эти гении, которые плодят эти странные версии, нашли, что в архивах английского адмиралтейства есть все бумаги крейсера "Саффолк", кроме 15 дней пребывания его во Владивостоке. Для любителя мистерий это доказательство: англичане нарочно уничтожили след Татьяны.
Крейсер ее оставляет в Японии. Японцы, как вы знаете, нас очень любят: они уничтожили наш флот в Цусиме, и японский император, чувствуя угрызения совести, посадил Татьяну на японский броненосец "Киришима" и привез ее в Канаду, в Ванкувер. Оттуда она поездом отправилась на атлантический берег, села на канадский пароход и приехала в Гамбург, где ее с распростертыми руками ожидал немецкий кайзер (еще продолжалась война), который даровал ей большое имение в Восточной Пруссии, и она там счастливо жила.
Знаменитая Лжеанастасия довольно много места заняла, и никто не смел с ней конкурировать, ну две или три появились, но им никто не верил, потому что та была более важная. Царевичей Алексеев было три или четыре. Одному из них предложили сделать анализ крови на гемофилию. Тогда он сказал: "Помилуйте, я Алексей Николаевич, но у меня нет гемофилии, потому что я не первый Алексей. Государь и императрица спаслись, переехали в Польшу, перешли в католичество, императрица умерла, Николай женился на польке, у них родился сын, которого они назвали Алексеем — в память о первом. И вот я Алексей II, сын Николая II".
Я собираю архив самозванцев, если что-то новое прибавится, я его пополню. Но пока никто не смог переплюнуть вот эту Лжетатьяну и этого Лжеалексея.
— Вы последнее поколение русских Романовых. Ваши дети и внуки почти ассимилировались в других странах. Как вы к этому относитесь?
— Конечно, это так, жизнь нас ведет. Но многие русские начинают возвращаться в Россию. И я не исключаю, что в следующем поколении Романовых найдутся два или три человека, которым захочется снова жить и действовать в России. Есть молодые князья, которым 30-35 лет, например сыновья Андрея Андреевича, у них совершенно американский уклад мышления — это может быть очень полезно! А русскость возвращается очень быстро. Русскость у нас в крови. Хотя для многих русский язык — новизна, мы все-таки привыкли говорить на иностранных языках. И я вначале находил довольно трудным все время говорить по-русски. У многих из нас просто багаж слов недостаточен. Мы давно знали эти слова, но не было причины ими пользоваться.
Иногда заметно, как наша манера говорить по-русски устарела, ведь язык меняется. Только французский неизменен, и в результате французы молодых поколений говорят на отвратительном языке, на котором хороший француз даже думать не может.
Нас учили по-русски. В детстве я даже не знал границ нашего имения — у нас было пять гектаров земли во Франции, но для меня это была Россия! Преподавательница была бывшая смолянка, которая говорила на шести иностранных языках. Она научила меня английскому и французскому, но наотрез отказалась учить меня немецкому — она ненавидела немцев,— и я, должно быть, от нее эту ненависть унаследовал.
— Несколько нетактичный вопрос: где бы вы хотели быть похоронены?
— Я не особенно об этом думаю. Теперь я живу в Швейцарии, в маленькой деревушке, где есть церковь святого Николая. Это церковь лютеранская, но лютеранский пастор — человек очень открытых идей, он дает свою церковь для православных браков, для католических браков. Мусульман нет в нашей деревне, но если бы было нужно заключить мусульманский брак и приехал бы мулла, я думаю, протестантский пастор ему дал бы с удовольствием свою церковь. Кладбище типично швейцарское: оно открыто, не загорожено — деревья, цветы, зелень со всех сторон. Очень простые кресты, какие-то уродливые маленькие памятники, которые нравятся нехристианам. Я думаю, что если я встречу конец моей жизни в Швейцарии, мне бы понравилось быть похороненным там.
Но я понимаю ваш вопрос. Хотел ли бы я быть похороненным в России? Моя жизнь сложилась за рубежом. Это было бы что-то фальшивое. Мы рассуждали с братом: вот мы хороним царя, в 1992 году хоронили Владимира Кирилловича. Это был выбор его семьи, они перезахоронили здесь потом Кирилла Владимировича и Викторию Федоровну. Этот великий князь сыграл роль в русской истории — отрицательную, может быть,— во время существования Российской империи. Мы с братом пришли к выводу, что не будем перезахоранивать нашего деда Петра Николаевича из Канна в Петропавловскую крепость. Мы не видим причин. Дед не сыграл никакой видной роли в русской истории. Зачем беспокоить его? Иначе можно рассуждать о его брате Николае Николаевиче, младшем. Только того, что Николай Николаевич убедил государя подписать Октябрьский манифест и создать Думу, достаточно, чтобы признать его политическое и историческое значение. Если бы было действительное желание в Петербурге и России перезахоронить Николая Николаевича и его супругу здесь, мы и, я думаю, другие наши родственники могли бы на это согласиться.

--------------------------------------------------------

Морганатический потомок
Князь Николай Романович Романов — праправнук императора Николая I и троюродный племянник императора Николая II, сын Романа Петровича Романова от морганатического брака с Прасковьей Дмитриевной Шереметевой. Родители выехали в 1919 году в Константинополь, далее во Францию. Там 26 сентября 1922 года и родился Николай Романович. Долгие годы прожил в Италии, шесть лет назад принял итальянское гражданство. 45 лет состоит в браке с итальянской графиней Свевой делла Герадеска. Трое детей — Наталия, Елизавета, Татьяна, все замужем за итальянцами. Семья Романовых живет в Риме и в поместье Ружмон (Швейцария).

--------------------------------------------------------

Все смешалось в Доме Романовых
Уже 12 лет Николай Романович является председателем Объединения членов Дома Романовых, в которое входят 30 представителей рода. Это объединение в 1973 году организовали "старые князья Романовы" — восемь князей и княгинь Дома Романовых, родившиеся до отречения государя и записанные в метрические книги императорской фамилии как князья и княжны, родившиеся в России. В объединение вошли дети и внуки этих князей и княгинь.
Члены объединения не выдвигают никаких династических претензий. Князь Николай Романович считает придуманным титул главы императорского Дома.
В прошлом году он сделал специальное заявление: "Современный статус Дома Романовых по-прежнему находится в соответствии с Учреждением об Императорской Фамилии 1797 года. Воображаемое первенство княгини Марии Владимировны не соответствует положениям названного документа. Так называемый великий князь Георгий, сын прусского князя Франца-Вильгельма и княгини Марии Владимировны, принадлежит семье Гогенцоллернов, а не Романовых. Россияне изначально и намеренно были обмануты представлением князя Георга Гогенцоллерна как великого князя Георгия Михайловича Романова. Я должен указать на то, что в настоящее время титул великого князя и великой княгини вообще не может быть по закону присвоен никому из ныне живущих членов Романовской фамилии. Только сын или дочь монарха, внук или внучка правившего монарха по мужской линии имеют такое право. Такого положения нет ни у кого из нас, и не было на самом деле у покойного Владимира Кирилловича. Последним великим князем был Андрей Владимирович, умерший в 1956 году, а последней великой княгиней была родная сестра Николая II Ольга, скончавшаяся в 1960 году".

Журнал "Коммерсантъ Власть" №28 от 28.07.1998, стр. 24