Молотов интервью

Молотов не верил в построение коммунизма
Пока еще не написано ни одной серьезной работы о Молотове, которая давала бы объективную оценку этому политическому деятелю и его эпохе, считает внук наркома Вячеслав Никонов. Чтобы устранить этот пробел, политолог начал писать книгу о своем знаменитом деде. Предоставив "Коммерсанту" право первой публикации глав этой книги, ВЯЧЕСЛАВ НИКОНОВ рассказал о ней корреспонденту Ъ ЛЕОНИДУ Ъ-ГАНКИНУ.

— Как можно определить жанр вашей книги?
— Это почти невозможно. Ее нельзя назвать воспоминаниями о Молотове, хотя мои воспоминания о деде там, конечно, будут. Это не будет скрупулезным научным исследованием, потому что для такого исследования надо перерыть архивы за целый век,— дед, как известно, прожил 96 лет. Он родился при Александре III, а умер при Горбачеве. Это, безусловно, не будет какой-то философской работой, хотя там будут мои размышления. Просто я попытаюсь через жизнь человека, который мне очень близок, которого я всегда любил и воспринимал прежде всего как своего деда, взглянуть на эпоху и попытаться найти золотую середину в ее оценке. У нас всегда было принято осуждать прошлое, но не было стремления его понять.
— Вы считаете, что до сих пор роль Молотова в советской истории не получила достаточного осмысления?
— Я считаю, что деду, да и всей его эпохе, здорово не повезло. Ее всегда подавали в виде идеологических клише. В советской литературе до середины 50-х годов это, естественно, была сплошная апологетика. Потом вплоть до перестройки фамилия деда либо вообще не упоминалась, либо упоминалась крайне редко. Помню, дед очень не любил смотреть на "себя" в фильме "Освобождение". Молотова там играет артист Байков, пан Вотруба. "Весь фильм,— негодовал дед,— я, как болванчик, сижу с умным видом, руки сложил и ни слова не говорю". А ведь во время войны он, как человек активный и единственный заместитель председателя Государственного комитета обороны, принимал участие во всех ответственных решениях.
А во время перестройки про него стали писать настоящую "чернуху". В семье это воспринималось очень болезненно. Я думаю, это стало одной из причин смерти моей мамы в 1989 году. Мама прочла, будто бы она отреклась от своей матери, когда та была репрессирована. Хотя ничего такого не было. У нее просто остановилось сердце.
— И как вы оцениваете Молотова как политика?
— На Западе многие пишут, что он был великим политиком. Черчилль, например, считал, что Талейран с Меттернихом сочли бы за честь принять его в свою компанию. А мой университетский приятель Сережа Девятов написал, что он был "беспринципным карьеристом". На самом деле дед был абсолютно непротиворечивой личностью. Суть его как политика можно определить одним словом — "ленинист". Поэтому то, что происходило, скажем, при Хрущеве он воспринимал с ужасом — прежде всего потому, что точно знал, как бы на это реагировал Ленин. Он считал, что идеи Ленина верны, и служил этим идеям.
Уже на пенсии он часто говорил: "Ленин думал так, а сейчас почему-то все происходит совершенно наоборот". С этой точки зрения ему очень не нравилась концепция мирного сосуществования, которую называли ленинской. Ленина и мирное сосуществование дед считал вещами несовместимыми. С другой стороны, дед многое видел очень здраво. Например, идеи догнать и перегнать Америку или построить коммунизм в отдельной взятой стране к 1980 году представлялись ему абсолютно безумными. Но надо сказать, что у Молотова были идейные расхождения и со Сталиным.
— Какие?
— Расхождения касались, например, сталинской формулы о возможности победы коммунизма в одной отдельно взятой стране. Ленин в этом контексте говорил лишь о возможности победы социалистической революции. А окончательную победу коммунизма связывал с отмиранием государства. В капиталистическом окружении, считал дед вслед за Лениным, совершенно невозможно отмирание государства, а значит, невозможен и коммунизм. Коммунизм возможен только во всемирном масштабе.
У деда есть записка о его идейных разногласиях со Сталиным. Дед пишет даже, что у них были на эту тему жаркие споры. Молотова не стоит представлять себе послушной марионеткой. Он имел свое мнение по многим вопросам. Другое дело, что у них со Сталиным была единая политическая линия, а расхождения не выносились наружу.
— А как Молотов по прошествии десятилетий оценивал, например, сталинские репрессии?
— Эпиграфом к одной из глав моей книги будут пушкинские слова: "Основатели республик редко славились нежной чувствительностью". Дед воспринимал многое, в том числе и репрессии, как жестокую необходимость, хотя признавал, что в ходе этих репрессий была допущена масса ошибок. Перед его глазами был опыт гражданской войны: борьба между белыми и красными плюс иностранная интервенция. Молотов понимал абсолютную неизбежность войны с немцами, то есть неизбежность гораздо более серьезной интервенции. И с этой точки зрения полагал, что надо исключить малейшую возможность появления "пятой колонны". Поэтому он до конца жизни считал, что без репрессий страна бы не победила в Великой Отечественной.
— Как Молотов относился к вождям, пришедшим на смену Сталину?
— Хрущева он не воспринимал, смеялся над ним. Называл саврасом без узды, говорил: "Балаболка какая-то, несет неизвестно что". Дед вообще не считал его коммунистом. Его поколение воспринимало людей, вступивших в партию после октября 1917-го, примазавшейся молодежью карьерного типа. Хрущев в годы революции, говорил дед, был уже в таком возрасте, что мог и раньше присоединиться к большевикам. К Брежневу он относился скептически. Зато высоко ценил Андропова, считал его своим кадром. В свое время он его воспитывал, выдвигал. Кстати, другим своим воспитанником он считал Громыко, называл его грамотным политиком. Как ни странно, деду понравился Горбачев, такой динамичный, понимающий, куда-то зовущий.
— Я знаю, что вы собираетесь изложить в вашей книге малоизвестные, а то и вовсе неизвестные, прямо-таки сенсационные факты советской истории. Какие?
— А о чем я тогда буду писать? Ну, ладно. Вот, например: по свидетельству деда, Ленин в 1921 году дал ему поручение готовить переход партии к работе в подполье. Ленин считал ситуацию абсолютно провальной и боялся, что большевики не удержат власть.
— Когда ваш дед познакомился с Лениным?
— В апреле 1917-го на Финляндском вокзале. Но в переписке они состояли с 1912 года. Молотов был тогда ответственным секретарем "Правды", а Ленин из эмиграции слал в газету свои статьи. Вести из России доходили до него с опозданием, статьи от него в "Правду" тоже шли долго. Дед вспоминал, что они хватались за голову, получая от Ленина отклики на события двухмесячной давности. Как журналист, вы можете это понять. Так что деду приходилось переписывать ленинские статьи.
Мемуаров дед не писал, называя три причины, почему он этого не делает. Первое: писать в корзину не имеет смысла — дед был уверен, что его мемуары никогда не опубликуют... Второе: у него не было доступа ни к каким документам в партийных и государственных архивах. И, наконец, третий аргумент деда, который мне всегда казался довольно смешным, а ему очень серьезным: Ленин со Сталиным никаких мемуаров не писали.
— Как вам удалось спасти архив деда?
— Когда дед умер — 8 ноября 1986 года,— его дача в Жуковке была моментально опечатана. Было изъято все — вплоть до поздравительных открыток и семейных фотографий. Естественно, ничего из этого мы больше не увидели. А потом позвонили в нашу московскую квартиру и сказали: "Едем, готовьте материалы". И пока они ехали с Лубянки, а может, еще и со Старой площади, я выгреб все из письменного стола деда, сложил в чемодан и спрятал его в чулане. Оставил для вида в столе кое-какие документы, и они их забрали. Они спросили, где книги. Но у нас настолько большая библиотека... Они там что-то посмотрели и ушли, забрав какую-то часть книг. Но многие книги с записями деда на полях остались.
— Как будет называться ваша книга?
— Очень просто — "Молотов".

Газета «Коммерсантъ» №232 от 11.12.1998, стр. 6

Авторы:

Леонид Ганкин