Fuck перед Рождеством
На фильм Кубрика в один из нью-йоркских кинотеатров корреспондент "Коммерсанта" РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ попал с трудом. Билетов нет. По виду американской публики понятно: она знает, что идет смотреть главное событие киносезона. Сорокасекундный эпизод, показанный задолго до премьеры,— эротическая сцена с участием Тома Круза и Николь Кидман — подогрел ожидания зрителей до высшего градуса.

Заинтриговавшая общественность сцена на поверку оказалась весьма невинной и к тому же единственной, которая в этом фильме, анонсированном как "эротический триллер", может быть сочтена эротической. Гораздо больше впечатляет то, что последнее слово последнего кадра последней картины Стенли Кубрика — "fuck". При желании именно его можно считать художественным завещанием скандально великого мастера. Во всяком случае, героине Николь Кидман именно в означенном действии видится единственное эффективное средство выхода из психологического кризиса, в котором оказалась ее семья.
Если отнестись к картине совсем иронически, ее можно счесть манифестом против внебрачных связей. Главные персонажи, слегка уставшие друг от друга преуспевающий врач и его жена, не прочь освежить притупившиеся чувства. Желание оборачивается роковыми последствиями: она сгоряча признается мужу в случившейся год назад измене, и воображаемая картина предательства начинает преследовать его. Все это происходит накануне Рождества и потому придает происходящему легкую загадочность и некоторое предпраздничное волнение. Состояние героя можно назвать внезапной прострацией городского жителя, чувством, знакомым каждому приличному нью-йоркцу, трудноописываемым, но для кинематографа благодатным. Кубрик умело растворяет это ощущение в каждом кадре фильма.
Если бы герой Круза сознательно и целенаправленно искал сексуальных приключений в ночном Нью-Йорке, это было бы малоинтересно. Просто он готов к ним, и они сами буквально подворачиваются под ноги. Но каждый раз что-то не залаживается. К дочери покойного пациента (показательная сцена: женщина пытается соблазнить врача прямо рядом с постелью, где лежит еще не остывшее тело ее отца) приходит жених, и доктору приходится уйти. Визит к проститутке прерывает телефонный звонок жены, и герой Круза ретируется. За что должен благодарить судьбу, потому что, как выясняется позднее, девушка заражена СПИДом. В конце концов он попадает на таинственную оргию-маскарад в каком-то загородном дворце, где его разоблачают как чужака и откуда с позором изгоняют.
Кубрик запросто выруливает из этих сюжетных тупичков, по пути завязывая их детективным узлом, чтобы, впрочем, очень быстро его развязать и в конце концов привести изнуренных и опечаленных супругов в универмаг, где под счастливый писк выбирающей рождественские подарки дочки они делают несложные выводы из фактически несостоявшегося приключения.
Да простится мне эта тавтология, но авторской чувственности в фильме совсем не чувствуется. Дело тут, очевидно, не в физическом возрасте (Кубрик закончил съемки, когда ему исполнилось семьдесят), а в органическом свойстве режиссерской манеры. Поклонницы Тома Круза, конечно, будут с лихвой вознаграждены: считанные кадры фильма обходятся без его присутствия, оператор не скупится на крупные планы. Но чем больше режиссер и камера изучают героя, тем очевиднее, что Кубрик относится к этому, равно как, впрочем, и ко всем остальным персонажам, как бесстрастный препаратор. Его железная хватка оказывается сильнее его самого. Снимая фильм с двумя суперзвездами, Кубрик не столько режиссирует, сколько командует ими. Чувство перфекционизма и привычка доводить каждый кадр до отменной степени выделки перевешивают все.
Давно замечено, что этому режиссеру никогда не удавались эротические мотивы. Сознательно или автоматически, но он всегда делал выбор в пользу здравомыслия и рационализма. Да и сама попытка доказать своим последним фильмом, что никогда не удававшаяся эротика все же подвластна ему,— жест скорее трезвый, чем инстинктивный. Можно сказать, что Кубрик проанализировал свою биографию и сделал из нее выводы. Это же он вменил в обязанность своим последним персонажам.
Любое наваждение, любое омрачение интересны режиссеру только в том случае, если за ним следует пробуждение. "Главное, что мы больше не спим",— излишне многозначительно, со слезами на глазах признаются друг другу супруги в последних кадрах картины. Как тут не подловить судьбу на пошлой рифме: Стенли Кубрик скончался во сне.

Газета «Коммерсантъ» №152 от 25.08.1999, стр. 9

Авторы:

Роман Должанский