Смерть "Травиаты"
В московской "Новой опере" премьера "Травиаты" Верди. Ее уже показывали здесь два раза. Оба раза критику держали на безопасном расстоянии. Однако уберечь от прессы третье представление популярной вердиевской оперы администрации театра все-таки не удалось.

Чего боялись, и сами не знают. Любой, кто видел в своей жизни хоть одну "Травиату", скажет, что в качестве музейного экспоната — с заплесневелой роскошью будуара, с узнаваемостью мелодий и мелодраматическими слезами публики — она давно всем надоела. К тому же миф о развлекательности пьесы младшего Дюма про даму с камелиями благополучно развеян приторной экранизацией Дзеффирелли и хореографическим перепрочтением Джона Ноймайера. После этого если и ждать — то только радикального. В сознании русской публики "Травиата" — сюжет стихийно и надолго искаженный тусклой литературной копией — чеховским парафразом "Цветы запоздалые", обеднившим привлекательную для Верди тему "болезни, смерти и любви". Радикальнее тандема Верди--Чехов ничего не придумаешь.
Свежая "Травиата" как раз и обрабатывает в "Новой опере" эту блеклую линию. Декорации Эрнста Гейдебрехта — сплошь условность: противный светильник-краб над сценой, стойка бара и черно-металлические офисные конструкции. Отчасти это продиктовано стратегией муниципальной оперной сцены, сделавшей традиционную для себя ставку на альтернативность постановки (режиссер Алла Сигалова), нетрадиционность "картинки" и экспериментирование с музыкой (дирижер Евгений Колобов).
Париж как место действия фактически отменен. Сюжет разворачивается то ли в кабаре, то ли на ночном вокзале, вернее, там, где находится его междугородный телефон. Из-за стеклянных — точь-в-точь как у телефонных автоматов — дверей появляется хор. Нет и следа от роскошного дома знаменитой куртизанки. Впрочем, нет и ее самой.
Виолетта в дешевом черном облегающем платье с разрезом (так же убоги все костюмы-хламиды Марии Даниловой) — не куртизанка, а бедная, но очень душевная проститутка. Вначале она регулярно высовывает бедро в разрез, в конце — ползком умирает на сцене. Вся эта пластика по-сигаловски фирменно имитирует женское распутство (оно же влюбленность, оно же страсть, оно же болезнь-увядание). Герой-любовник (тусклый тенор Марат Гареев) индивидуальной пластики лишен. Он вял, рыхл и неактивен, зато спокоен и грамотен в дуэтах.
Нудно умирающая героиня (Марина Жукова) поет невзрачно: на три хороших ноты приходится семь невнятных. Но ее плавающий вокал уравновешивают приличные речевые вставки и совсем правдоподобный кашель. Создается идеальный фон для колобовских трюков с оркестром. В первой сцене он играет с невидимым ресторанным дуэтиком (фортепиано--ударные), далее вдруг заставляет нас слушать кусок из Stabat mater — совсем другого произведения Верди. Потом опять ресторанный оркестрик. Спектакль начинает казаться музифицированной пародией на провинциальный драмтеатр. И ни отважный баритон Жермона (Андрей Брус), ни качественный финальный квартет уже не могут вернуть действие в оперное лоно.
Перед тем как умереть Виолетте, зал пронзил ослепительный свет прожектора. Говорят, такое видят люди в момент клинической смерти. Чтобы попасть на смерть "Травиаты" в "Новую оперу", спекулянтам на входе платили $50.

ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ
Следующий спектакль 14 ноября

Газета «Коммерсантъ» №201 от 02.11.1999, стр. 13