Илья Овчинников. Сорок пять лет за решеткой
В тюрьме, как и в милиции , я побывал один раз в жизни. Случилось это, когда мой папа, профессор математики, читал лекции студентам калифорнийского университета в Ирвайне , а я, в то время студент МГУ, приезжал туда на зимние каникулы. 27 января 1995 года, в пятницу, за день до папиного сорокапятилетия, мы приехали на машине в оптовый продуктовый магазин "SAM'S". У входа нас остановили: оказалось, что для пользования магазином необходимо пройти символическую церемонию вступления в одноименный клуб; соответственно, надо было заполнить анкету, уплатить вступительный взнос около 20 долларов и получить пропуск. Наличных денег у папы не было, поэтому в кошелек полез я и протянул девушке за кассой потертую стодолларовую купюру. Девушка с сомнением повертела ее в руках, извинилась и отошла будто бы за сдачей. "Небось, проверять пошла, - сказал я папе ехидно , - она таких старых наверняка никогда не видела" .
Тем временем прошло пять, десять минут. Папа стал нервничать, поскольку мы должны были скорее вернуться домой и отдать машину его жене для деловой поездки в Лос-Анджелес. Прошло пятнадцать минут, и девушка наконец вернулась. "Нельзя ли побыстрее? - не выдержал папа, - за это время мы могли бы сделать покупки, а пропуск вы бы нам дали после" . "Сейчас, - ответила она , - сначала я вас сфотографирую для пропуска", и добавила без паузы: "Here they are!" К этому моменту за нашими спинами стояли три полисмена, которые схватили нас за руки и велели сесть на пол. Один из них показал нам ту самую купюру и с плохо скрытой издевкой спросил: "По-вашему, эта банкнота похожа на настоящую?" На настоящую она была похожа лишь местами, но в тот момент мы мало что соображали от испуга и лишь неуверенно кивали. Полицейские стали спрашивать, откуда у нас эта купюра и где остальные. Мой папа рассказал им правду: в конце 1994 года моя семья переезжала на новую квартиру, и когда мы с ним приехали за самыми последними вещами на старую квартиру, то в дальнем углу пустого шкафа нашли две купюры соответственно по 10 и 100 долларов. Они были столь ветхи, что по тем временам их не приняли бы ни в одном московском обменном пункте; мы решили, что их удастся потратить в Америке.
Наши друзья восприняли эту информацию без восторга; затем их главный схватил папу выше локтя и велел ему подняться. "Нельзя ли без рук?" - спросил папа, но без рук было никак нельзя. Папе велели поставить ноги на ширину плеч, правую руку положить на затылок, а левую отвести в сторону. Начальник достал из-за пояса наручники и защелкнул их на папиных руках, а затем запер ключом. Надели наручники и на меня; все происходило, как будто в кино. Вслед за этим на глазах у потрясенной толпы нас вывели из магазина, подвели к двум полицейским машинам и велели лежать животом на капоте, пока водители открывают дверь. Потом каждого из нас посадили на заднее сиденье и пристегнули ремни, затем захлопнули двери. Машины поехали, притом задние сиденья были отделены от передних перегородкой, а руки наши продолжали быть скованы за спиною. В машине играло радио; "Если услышу какую-нибудь относительно любимую песню, то авось пронесет", - загадал я и вскоре услышал " Losing my religion " . Ехали мы очень быстро; было одновременно весело и страшно.
Скоро мы прибыли в полицейское управление. Папу усадили в специальное очень низкое кресло , из которого невозможно подняться без большого усилия, а за спиной в нем была специальная выемка для рук в наручниках. У меня отобрали все вещи (включая часы и резинку для волос) и заперли в одиночную камеру; в двери ее было окошко, так что папу мне было видно, и он совершенно неуместно мне подмигивал и даже строил рожи. Сидеть в камере в наручниках было очень интересно, но это было только начало. Изнутри я слышал, как происходил папин допрос: он еще раз рассказал об обстоятельствах, при которых были найдены пресловутые банкноты, а потом спросил, нельзя ли ему позвонить домой. Папу поставили перед speakerphone'ом и велели говорить по-английски. "Привет, - сказал папа довольно бодро , - твоя поездка в Лос-Анджелес, к сожалению, отменяется, потому что мы с Ильей оказались в тюрьме, и машина наша стоит у магазина "SAM'S". После обеда я должен был встречаться с доктором Клейном , так что передай ему, пожалуйста, что я не приду" . На том конце провода долго не хотели верить в правдивость папиных слов, а полицейские, соответственно, очень сердились на то, что папе отвечали на незнакомом языке и лишь под конец перешли на английский.
Придя к этому оптимистичному выводу, я стал тихонько петь песни . Когда я спел их штук шесть, меня вызвал еще один тюремщик, наиболее доброжелательный и сочувственно настроенный. Сначала он задал мне примерно двадцать пять вопросов, в основном касавшихся разных заболеваний: нет ли у меня астмы; не наблюдаюсь ли я у психиатра, венеролога, нарколога и многих других приятных людей; не должен ли я принимать лекарства в указанное время; не было ли у меня когда-либо намерения совершить самоубийство; нет ли у меня в данный момент намерения совершить самоубийство (на все вопросы я отвечал флегматично "нет", последний же вызвал у меня невольную, но злорадную улыбку). После этого я давал отпечатки пальцев. Любопытно, что на указательном пальце левой руки у меня был пластырь, и гражданин начальник участливо спросил - свеж ли мой порез и можно ли мне снимать пластырь; а после мытья рук он выдал мне новый пластырь! Затем тюремщик сфотографировал меня анфас и в профиль (я старался улыбаться), а после препроводил в камеру.
Не звали меня довольно долго, и я даже успел задремать. Торопиться теперь было некуда, к тому же впереди были суббота и воскресенье. Вдруг дверь открылась, и на пороге появился новый начальник, настроенный довольно сурово. "Сколько купюр было в вашем долбаном шкафу и куда вы дели все остальные?" - закричал он. Я честно ответил, что купюр было две, вторая из них находится в кошельке среди отнятых у меня вещей и что я готов ее ему показать. Начальник принес запечатанный мешок, где хранились все мои деньги; я указал ему вторую купюру из шкафа (она явным образом отличалась от прочих, поскольку была очень уж потертой, но в итоге оказалась настоящей) . Начальник запер меня обратно.
Вскоре нас с папой позвали опять и привели в комнату, где стояли три кресла и столик. "Кормить будут, - решил я , - интересно, чем именно" . Вслед за нами туда пришел довольно симпатичный и вполне доброжелательный сотрудник ФБР. Он еще раз обстоятельно нас допросил, и в ходе допроса внимательно рассматривал ксерокопию злосчастной банкноты. Приглядевшись, мы с папой едва удержались от смеха: купюра являлась полнейшим недоразумением, предназначенным для обмана незадачливых москвичей при обмене валюты с рук; на купюре был портрет однодолларового президента, а внизу вместо надписи "ONE HUNDRED DOLLARS" красовалось убедительное "100 DOLLAR" в единственном числе. "Действительно, странно, - задумчиво сказал ФБРовец папе , - тут ваш коллега с кафедры звонил ... С чего бы это вам подделывать деньги, раз вы тут уже третий год? И вправду, сотрудник математического факультета , мы проверили ... Поверить вам, что ли?"
Через полчаса нас отпустили, так и не покормив, зато выдали справки с формулировкой: "Ареста не было, только задержание" . Молодой человек, выпускавший нас на волю, был чрезвычайно с нами любезен. Однако у выхода нас остановил предпоследний начальник и провел воспитательную беседу. "Сильно вам повезло , - сказал он, - что нам позвонил доктор Клейн. Это он нас убедил, что на носу выходные и что в выходные никому до вас не было бы дела. (То есть свое сорокапятилетие профессор Шлосман встретил бы в тюрьме.) А еще вам повезло с ФБРовцем, потому что обычно сами они никуда не ездят, - это к ним людей возят, а кто бы вас сейчас повез... Только, ребята, скажу я вам на будущее: даже мои малолетние дети отличают один доллар от ста, а профессору математики сам Бог велел. И еще: теперь в наших компьютерах есть ваши данные. Так что лучше нам больше не встречаться" .
P.S. В Лос-Анджелес я летел с посадкой в Сиэтле . Лишь по случайности я не посетил там буфет или магазин беспошлинной торговли. В обоих случаях я, вернее всего, стал бы расплачиваться замечательной купюрой, и вряд ли долетел бы до Калифорнии.
P.P.S. Несмотря на выданные справки, дело на этом не кончилось. Папу еще несколько месяцев таскали по судам, и он был вынужден даже нанять адвоката. В суде папу знакомили, в частности, с показаниями девушки из магазина: она утверждала, что я, достав злосчастную купюру из кошелька, скомкал ее и швырнул на прилавок, якобы в надежде на то, что она ее уберет не разворачивая. В показаниях девушки также значилось: "Пришли двое. Одному на вид двадцать лет. Другому девятнадцать". Что ж, мой папа действительно выглядит очень молодо.