Александр Уланов. Между многими и одним
Александр Уланов
Дата публикации: 10 Февраля 2000
И.П.Смирнов. Человек человеку - философ. - СПб.: Алетейя, 1999.
П рофессор Констанцского университета Игорь Павлович Смирнов известен своими литературоведческими работами. Однако данная книга посвящена не филологии, а философии, которая нынче оказалась в тупиковой - постмодернистской - ситуации.
Перечень претензий Смирнова к постмодернизму велик. Постмодернизм "восстановил в правах самосознание, но реабилитировал его так, что оно оказалось отчужденным от человека, отданным продукту, заместившему продуцента, - тексту, который сам себя пишет" . Он "создал философию, не вступающую в контакт с фактической действительностью": философию бессилия. Он призывает к отказу от субъекта и объекта, логоса и фаллоса, формируя постный мир political correctness. Он не в состоянии объяснить возникновение нового (а манифестация нового - скандал - превращена им в рутину). Он "не умеет представить себе будущее, которое было бы иным, чем постмодернистская эпоха". Для тоталитаризма другое существует хотя бы как враг, а постмодернизм вбирает другое в себя, уничтожая его полностью. Теории о невозможности теорий самопротиворечивы. Философия Фуко, стирающая грань между безумием и не-безумием, или шизосубъект Делеза и Гваттари напоминают советскую психиатрию с ее знаменитым диагнозом "вялотекущая шизофрения"...
Но предлагаемая автором книги альтернатива - "признать философскую потенцию за человеком как таковым", "раскрыть природу человека-философа" - не слишком впечатляет. Потому что "природа" у Смирнова говорит старым языком психоанализа, хотя и уделяет первостепенное внимание не сперме, а иным выделениям. "Психическое поднимается в нас снизу - в нас мочащихся и испражняющихся... Рациональность достигает своего пика (в логике), когда берет за прообраз работу кишечника и мочевого пузыря" .
В новейшей российской практике уже применялась кодификация всего и вся в терминах производительных сил и производственных отношений. Теперь можно переписать все в терминах выделений. Но зачем? Появится всего лишь очередной язык, сводящий многообразие мира к готовым ответам. "Из припоминания первосна выводимо все". (Не потому ли Смирнов так нападает на Деррида, что тот принадлежит к наиболее острым критикам психоанализа?)
Одним из основных достижений постмодернизма стала констатация того факта, что определяющий философию интерес к всеобщему ответствен за характерное для авторитарных режимов пренебрежение частным и отдельным. "Философия стремится к конечной власти, к совершенной метакратии, будучи увлеченной поисками такого руководящего принципа, который абсолютно преобладает над всеми прочими" . Трудно более точно сформулировать тоталитарную сущность философии. Но постмодернизм как система идей как раз и стремится вывести философию из этого дурного поиска. Другое дело, что многие конкретные философы-постмодернисты не избежали соблазна конвертировать идеи во власть (хотя бы на университетском уровне): слаб человек и подвержен искушениям.
Смирнов говорит, что философия стремится свести действительность к минимуму. И сам же так поступает, сводя человеческое к смеху и слезам, а их редуцирует еще радикальнее: "Смех делает анальность оральной, придает потугам кишечника лицезримость, ритмически выталкивает воздух из легких, пародируя ритмичность стулоотделения" . Автор не может простить постмодернизму того, что тот отбрасывает "редукционизм, сводимость действительности к простым началам" - по его мнению, это не дает человеку работать со смыслом. Но ведь смысл, получаемый в результате подобного сведения, крайне беден. Потому что смысл - это не только простота под сложностью, но и многообразие связей. И постмодернизм стремится сохранить для познания это многообразие, требует не забывать о сложности мира при работе со смыслами. Кстати, Смирнов очень часто сам подчеркивает эту сложность, подчеркивает, что история - одновременно и генезис, и бытийная длительность, что образ детства - то идеализация, то пугающее воспоминание о наказаниях, что взаимоотношения женщины и мужчины не биполярны, "позиция женщины в "символическом порядке" не является раз и навсегда зафиксированной". Ничто не кратно единице или двум - но кратно большим (причем неизвестно, насколько большим) числам.
Например, идея, что человек пока еще не стал человеком, справедливо критикуется Смирновым как ведущая к тоталитаризму. Однако ведь верно и обратное: полностью стало, завершилось мертвое, а живое всегда "пока еще не". Дело здесь в выборе меры, в оглядке на пути становления, возможно, не столь чреватые тоталитарностью. Смирнов же продолжает мыслить жесткими оппозициями. Прав либо Деррида, либо художник Ю.Альберт. Либо Лиотар, либо "внутренняя икона" Захарьева-Росса. Однако Деррида предлагает концепцию "видящего слепого" лишь как один из возможных вариантов. И рядом с его игрой произведения московских концептуалистов, целиком сводящиеся к тем или иным концепциям, выглядят одномерными. Впрочем, даже лента Ордена Ленина, закрывающая горизонт на картине Эрика Булатова, может быть интерпретирована нестандартно - например, как переакценированные витязи "Красной конницы" Малевича; тогда слеп (по логике картины) не Булатов, а Малевич, полагавший, что видит "великую революцию и гениальность истории".
Смирнов лучше всех что-либо сказавших знает, что они хотели сказать. "Когда Диоген Синопский, продаваемый с молотка как раб, предложил себя в господа своему будущему господину, он хотел подчеркнуть, что социальное не обладает всей полнотой власти" . Смирнов серьезен - как допостмодернистский философ. Для него комизм - приговор, к смеховому аспекту игры (у того же Деррида) он невосприимчив.
И.П.Смирнов - глубоко эрудированный ученый (на основе ссылок, которые содержатся в его книгах, можно составлять библиографии по проблеме), мученик науки (прочитавший множество соцреалистических романов), автор интереснейших наблюдений над человеческим в его крайних проявлениях - младенчество, война, безумие, тяга к безвластию, скандал, радикализм. Над тоталитарным режимом, в рамках которого человеку запрещают быть человеком (и потому каждый заведомо виновен и чужд самому себе), отменено правое и левое (после чисток правой и левой оппозиций), господствует идея безответного дара (и создается Музей подарков Сталину, который и так обладатель всего). Точных замечаний о том, что Сталин и Вл.Соловьев сходятся в восхищении самопожертвованием и добровольным подчинением индивидуума массе. О связи Малевича с анархизмом (одна из возможных интерпретаций "Черного квадрата" - черное знамя анархии). О том, что "слезы взрослых случаются там, где у ребенка они прекращаются, - при мысли о том, что нам не избежать родовой зависимости, обращения нашей отдельности" . Очень интересны замечания Смирнова о паре "философ-безумец" в русской литературе, его анализ чеховских "Черного монаха" и "Палаты # 6" Благодарные тексты вообще уводят Смирнова дальше, чем ему хотелось бы. "Там, где философия натыкается на непреодолимое препятствие, приходит черед литературы... Писатель партиципирует свой предмет, занимает ту же, что и он, позицию. Поэтому литература (вместе со всем искусством) может быть адекватной явлениям, которые в ней затрагиваются, в том числе и безумию" - а ведь перевоплощение философии в литературу Смирнов прямо называет опасностью и осуждает у Деррида.
Впрочем, и ограниченность допостмодернистской философии Смирнов видит прекрасно. "Поскольку все обстающие нас предметы имеют для философии одно и то же содержание, постольку философский текст может быть свернут к одному и только одному понятию, господствующему над остальными... скажем, к Фихтеву "я", к Марксовой "прибавочной стоимости"... Философия напоминает тех простолюдинов, которые... обходились одним непристойным словом, о чем бы они ни заводили речь" .
А вот выявленная Смирновым альтернатива философских дискурсов по отношению к войне. "Нежелание философов быть индивидуумами среди других таких же толкает их на легитимацию войны, сокрушающей индивидуумов" . Но тогда против кого направлено требование устранить индивидуальное как причину войны "всех против всех"? Смирнов намерен критиковать постмодернизм, но получается у него критика философии как таковой.
И в чем все-таки разница между философом-профессионалом и человеком-философом, о котором говорит Смирнов? Может быть, в тоталитарных неприятностях, доставляемых человеку философией, виноват (каждый) другой человек? Человек человеку - волк, человек человеку - философ... Но постмодернизм как раз и пытается найти какие-то выходы из этого тупика. "Деконструктивизм ставит себе задачей демистифицировать философию. Подобного рода цель достижима лишь при условии, если деконструктивисты не были бы людьми" . Деконструктивисты - люди и потому достигнут своей цели не полностью. Но чего-то все же достигнут. Отступить на пятьдесят лет назад у них уже не получится. Они станут другими. Усомнятся в собственном скептицизме. Безогляднее откроются новому. Ведь замечания Игоря Павловича Смирнова им тоже придется учесть.