Лев Лосев. Стихотворения из четырех книг
СПб.: Пушкинский фонд, 1999
Есть авторы, ставшие "частью речи" в самом буквальном и обиходном смысле этих слов. "А все же затрапезная столовка", - роняет вдруг один из неторопливо беседующих. "Где под столом гуляет поллитровка...", - понимающе подхватывает другой. А резюмируют уже дуэтом: "Нет, все-таки, как белую головку, так западные водки не берут".
Эти строчки принадлежат поэту Льву Лосеву, но уже не ему одному. Еще они принадлежат всем людям, включившим их в свой разговорный обиход и таким образом присвоившим. Таких строчек и целых стихотворений у Лосева множество. Его "индекс цитирования" - из самых высоких, это при том, что автор давно живет за океаном и там же, за океаном (в издательстве "Эрмитаж"), опубликовал две свои первые книги: "Чудесный десант" и "Тайный советник". (То есть до России они дошли в считанном количестве экземпляров.) Две следующие книги уже были изданы петербургским "Пушкинским фондом". Новая книга Лосева - избранное из четырех предыдущих.
Можно предположить, что наконец устранено - с огромным опозданием - одно из самых досадных издательских недоразумений. Но все не так просто. Я мог бы составить длинный список прекрасных стихотворений, не вошедших в изборник, хотя сам отбор, на мой взгляд, примечателен, а характер авторских предпочтений - тема особого, очень интригующего исследования. Нечего и пытаться заявить ее в маленькой рецензии.
Еще раз убеждаешься, что книга стихов - не сумма стихотворений. Все вещи знакомы, только их автор до прочтения книги был тебе неизвестен. Это какой-то другой поэт, другой Лосев. Более строгий, серьезный, менее склонный к рискованным шуточкам и каламбурам. (Надо заметить, впрочем, что шутки Лосева не имеют никакого отношения к "юмору", да и каламбурят люди не от хорошей жизни.)
Если вспомнить, мы и с первым Лосевым познакомились не так уж давно и всего-то лет двадцать назад впервые прочли его стихи в журналах "Эхо" и "Континент". (Из этих первых, вполне оглушительных, подборок вошло в изборник далеко не все.) Но "живым классиком" Лосев стал почти сразу и как-то неожиданно. Похоже, неожиданно прежде всего для самого себя. По его признанию, он начал писать стихи очень поздно, в тридцать семь лет (значащая цифра). Как будто ждал, когда наконец придет его время. Возраст автора и возраст его поэтики не всегда совпадают. Особая чуткость к пародии и "ирония стиля" сделали Лосева автором следующего - по отношению к его ровесникам - поколения, но это авторство дополнялось опытом наблюдения и рефлексии, точным пониманием литературной ситуации. Он прекрасно знал, каких именно общих мест современной ему лирики хотел бы избежать и каким образом. "Все это были рыбки на меху бессмыслицы, помноженной на вялость, но мне порою эту чепуху и вправду напечатать удавалось". Бессмыслицы или прихотливой поэтической замысловатости в стихах Лосева нет и в помине, но сейчас он демонстрирует это не так программно. Видимо, чувствует, что его уже ни с кем не спутают.
Льва Лосева действительно ни с кем не спутать. В его лучших стихах (а их, лучших, очень много) есть какой-то особенный, личный фокус. Они начинаются обычно с непритязательного описания, перечисления, с зарисовки или комментария; они как будто пробираются исподволь мимо низких речевых истин, умышленно сталкиваясь с каждой. Ничего не имитируют, никого не обманывают. Только неуловимо меняется "качество звука", и ты оказываешься вдруг в ином пространстве, на другой высоте, в слитном гуле и громе оратории.
Именно поэтому стихи Лосева нельзя цитировать кусками, и все же - вот как заканчивается, например, стихотворение "... в "Костре" работал", начатое с интонацией усталого и желчного мемуариста:
И время шло./И подходило первое число./И секретарь выписывал червонец./И время шло, ни с кем не церемонясь,/и всех оно по кочкам разнесло./Те в лагерном бараке чифирят,/те в Бронксе с тараканами воюют,/те в психбольнице кычат и кукуют,/и с обшлага сгоняют чертенят.
27 марта 2000