Александр Ивлев. Субпрогресс: введение в теорию персонифицированного государства
Александр Ивлев
Дата публикации: 7 Апреля 2000
Абсолютная свобода и виртуальное пространство [0]
( Аннотация к книге )
Часть первая
═
Извинения, реверансы и благодарности
П режде всего я хотел бы извиниться перед читателями и поблагодарить редактора Net-культуры Е.Горного. Статья родилась сразу, но дописывалась долго и мучительно. Читающий должен проявить некоторое снисхождение к содержанию, поскольку приходилось выбрасывать текст целыми страницами - вместо анонсированной редакции РЖ статьи, почему-то стала вырисовываться книга, абсолютно неуместная и не ко времени. Текст постепенно обрастал ссылками и подробностями и стал напоминать дикобраза или подушку для иголок, что никак не способствовало втискиванию его в журнальные рамки. Пока приходилось разбираться с тем, что уже было подшито и систематизировано, выяснилось, что над миром уже несколько лет постукивает колесами Эшелон [1] , "Аум Синрике" успешно разрабатывало программное обеспечение для Сил Самообороны Японии [2] , были проведены первые "мусорные" атаки [3] и еще сотни и сотни крупных и мелких событий, в той или иной мере подтверждавших некую умозрительную теорию развития квазигосударственного общества.
Что до цитат и эпиграфов, то почему-то именно в последнее время, через строчку, перечитывается Чжуан-Цзы [4] , Святой Иоанн [5] , М.Е.Салтыков-Щедрин [6] и Мишель Фуко [7] . Цитаты не несут никакой мессианской или религиозной нагрузки. Они просто к месту.
Персональное государство
Посвящается меморандуму А.Бромберга. [8]
"- человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, причем меньшая часть его форсированно и навсегда обгонит большую"
А. и Б. Стругацкие "Волны гасят ветер"
"С рыбкой из колодца нельзя поговорить об океане, ведь она привязана к своей дыре. Летней мошкаре не расскажешь про лед - она ограничена временем своей жизни. Закостенелому ученому не расскажешь о Пути - он связан своими принципами. Только теперь, когда ты вышел из берегов, увидел великий океан и познал свое ничтожество, с тобой можно говорить о великой мудрости."
Чжуан-Цзы.
История этого текста началась два года назад. Именно тогда, при открытии фондом Сороса Хабаровского интернет-центра [9] , меня совершенно неожиданно попросили сказать что-нибудь по поводу цензуры в Интернете [10] . Это был конец тех блаженных времен, когда цензура применительно к Сети ассоциировалась в основном с многочисленными сайтами категории ХХХ, а взлом сайта был скорее ритуальным [11] , чем экономически выгодным, а посему уголовно наказуемым действом. Покушение на свободу слова рассматривалось как ограничение личной свободы наблюдать на экране монитора не совсем пристойные картинки. Влияние Интернета на общественное мнение среднестатистического "дорогого россиянина" было ускользающе малым и посему игнорировалось как реальный фактор политической жизни. Тем не менее, уже громокипел Либертариум [12] и кто-то медленно, но верно и без суеты прикручивал СОРМ [13] к сетевой и мобильной вольнице.
Я благодарен всем, кто по ходу дела невольно корректировал и уточнял картину. Разговоры с Е.Горным и А.Носиком, короткая переписка с М.Мошковым, В.Наумовым и философское созерцание А.Лебедева стали катализатором вялотекущего процесса. У каждого есть свое видение ситуации. А.Носик - сторонник чистого финансового разума, Е.Горный - теории соборности и дискурса, М.Мошков лучше всех оцифровывает мысли, а В.Наумов - юридические термины. Идеология правых в бодрой, но бездоказательной интерпретации В.Кириенко проиницировала исследования немарксистских теорий развития [14, 15, 16, 17] , а "дверная" филиппика Г.Павловского [18] подтолкнула к теории естественного личностного отбора [19] .
Что касается изложенного ниже, то все это не претендует на истину в последней инстанции. Возможно, на следующий день после публикации в мозаику будет положен еще один кусочек, и картина изменится коренным образом. Я прошу рассматривать это, как повод подумать о неидеологических путях [20, 21] развития информационной цивилизации.
Два года периодического ныряния в Сеть и депрессии, приватных разговоров с сетевыми людьми неожиданно привели к кристаллизации некоей модели будущего российского общества. Теория грядущего создавалась не как последовательное дерево логичных посылов - она формировалась, как циклопическая мозаика, из хаоса отдельных явлений и мнений. Она не лишена наглости, забавна. В ее основе лежит глубокая убежденность в неистребимом эгоизме человеческой натуры.
Слова о грядущем коренном изменении информационной ситуации, мрачные картины новой сетевой герильи [22, 23] и частных, находящихся вне контроля государства сетях, наложенных [24, 25] на основную, были снисходительно приняты аудиторией, как невнятное бормотание пифии на треножнике, унюхавшейся вулканических испарений [26] , более подходящее в качестве преамбулы дешевого фантастического романа, чем для создания новой теории развития общества.
Начало:
отвращение к социальным теориям как национальная идея [27] .
"Младенец действует. Не зная для чего, идет, не зная куда; телом подобен сохлому дереву, а сердцем - остывшему пеплу."
Чжуан-Цзы
Российский пейзаж социального прогнозирования уныл и зыбок, как туман над ночной топью. Вряд ли кто в зрелом уме и твердой памяти рискнет предложить еще одну теорию развития российского общества [28] . Смутный стих Нострадамуса [29] стал в один ряд с армейской логикой марксистов. Социальные мистики приходят извне и потерянно бродят по просторам родины. Статистический справочник вызывает доверие не более, чем нервные всполохи на сетчатке закрытых глаз, и только иступленное воображение доморощенных политиков населяет отечественное болото зябкими галлюцинациями прошлого величия [30] . Любой добросовестный прогноз не простирается далее констатации отсутствия почвы для любого построения, претендующего на научность и беспристрастность.
Тем не менее стоит сделать попытку, пусть неудачную и спорную, построить одну из вероятных моделей развития российского общества. Стыдливым самооправданием может служить то, что многие ученые мужи Европы отдали дань футурологии [31, 32, 33, 34] . Часть этих построений так и осталась не более чем игрушками ума, но в любой, даже самой непрактичной теории можно найти те рациональные зерна, которые необходимо тщательно отобрать и проанализировать. Для будущих исследователей они могут стать реперными точками контура прогноза грядущего мироустройства.
В теории квазигосударства есть немного мистики, импровизаций, порожденных в процессе дружеской болтовни, и смутного предчувствия грядущей гибели российской цивилизации. Это отнюдь не обозначает, что Империя затонет, как мифическая Атлантида. Она будет продолжать производить оружие и воевать, сеять хлеб и экспортировать сырье. Сто последних лет выковали из любого гражданина самую устойчивую породу людского племени.
Гибель нынешней цивилизации России будет состоять в Великом Исходе. Но исход этот не имеет реальной географии и направлений. Так и напрашивается один из самых нелепых в своей банальности аргументов атеистов всех времен и народов. Он состоит в том, что нельзя блуждать сорок лет там, где по прямой пару недель строевого марша. Все дело в том, что как возможная рассматривается не столько миграция плоти, сколько путешествие духа, а в подобного рода миграциях не имеет значения исходная точка и начисто отсутствует возможность запланировать в начале пути, где географический конец путешествия. Это не более чем постфактная фиксация времени начала и конца скитания. Для путешествующих важно, что и как происходит во время анабазиса.
Развитие общества не может быть намечено по карте или предсказано путем пересчета статистических, экономических и политических данных. Его основа - национальная идея, неистребимая потребность личности в самоутверждении и свободе.
То, чего нет
История России представляет собой странный и ни на что не похожий конгломерат, собранный из бытовых мифов и недомолвок, которые можно объяснить только тем, что в архивах по привычке "откармливали к празднику свиней" [35] . В соответствии с принятой в быту теорией в ней есть некий водораздел, до которого среди населявших Россию народов буйствовала мерзость запустения, дикость и разнузданность нравов, одномоментно сменившаяся "соборностью" и "благолепием". Многие историки связывают воссияние разума с т.н. "Крещением Руси" [36] (988 - 989 гг.) и последовавшим за ним водворением письменности, крепостного права и десятины. О самом "водворении разума" сохранилось не так много свидетельств, в достоверности любого из которых сомневается больше исследователей, чем готово принять их на веру. [37]
Именно к этому периоду времени принято относить истоки идеи, которую называют "соборностью" [38] . Надо признать, что нынешним пиарщикам следовало бы поучиться у древних давать фонетически выверенные имена социальным гнусностям. Приятное во всех отношениях название "соборность" - не менее чем законодательное утверждение закрепощения (т.е. фактического превращения в рабов) подавляющей части свободного населения страны, оформленное на уровне национальной доктрины.
В отличие от Западной Европы, где крепостное право было ограничено отдельными этническими группами (виланы, ременсы и сервы) и было полностью изжито в 16-18 веках, рабство в Центральной и Восточной Европе было более суровым и даже пережило некий ренессанс в 17-18 веках (т.н. "Второе издание крепостничества") и было ликвидировано в ходе буржуазных реформ 18-19 веков.
Стихийно сформированный в России к 11 веку институт рабства неизбежно потребовал государственного утверждения. Российский вариант был тотален. Прикрепление крестьян к земле и отдание их в полное судебное и административное подчинение феодалу, длившееся со времени первого "Судебника" [39] 1497 года и указов о заповедных и урочных летах, было окончательно оформлено "Соборным уложением" [40] 1649 года. Процесс лишения свободы не мог протекать без неизбежных в таких ситуациях эксцессов. Борьба, изначально носившая идеологический характер (т.е. направленная против идеи института рабства), постепенно переросла в стихийные экономические поиски лучшей доли, непримиримые противоречия между физиологическими потребностями (хочется жрать) и социальным укладом ("...ну а где коровка? Увели, мой свет..." Н. Некрасов). Бунты, порожденные рабством и его последствиями, спорадически вспыхивали вплоть до последней четверти девятнадцатого века. [41, 42, 43]
Для понимания истории российского общества будет интересна связь между введением единой религиозной доктрины (христианства) и последовавшим за ним уникальным экспериментом глобального масштаба - утверждением тоталитарного режима, оформленного как система многоуровнего контроля над всеми проживающими в стране.
Раб в России имел личную (феодальную), административную (государственную), поземельную (место проживания) и мистическо-сакральную ("Раб Божий" и тайная исповедь) зависимость.
Есть что-то потустороннее в том, что номинальная отмена крепостного права в России совпала с пуском первой ветки лондонского метро (underground). (1861). [44]
Мистика
" в гробнице Тутанхамона гробокопатели побывали дважды уже после ее сооружения... Около 1070 г. до н.э., когда верховные жрецы правили "Государством Бога" Амона, произошла окончательная капитуляция перед грабителями. К этому времени относится история так называемых странствующих мумий. Чтобы спасти от преступников усопших владык, жрецы во тьме ночной перетаскивали их мумии из одного подземелья Долины царей в другое. С деревянной табличкой на худой, иссохшей шее, мумии - еше недавно "божества" - превращались в displaced persons (перемещенных лиц)."
Петер Элебрахт, "Трагедия пирамид". Econ Verlag 1980. Прогресс 1984 [45]
Метро в Лондоне и отмена крепостного права в России. Историческая параллель затасканная, избитая (Всемирная история, банк "Империал"...), но мы говорим о мистике, а не о прогрессе, оставив рассуждения о двух нациях одному из отечественных любителей лондонских пабов и извозчичьих столовых (см. В.И.Ленин (Ульянов), ПСС). [46]
Именно лондонское метро стало первым актом плебеизации сакрального. Житель города получил доступ к табуированному миру подземных коммуникаций, ранее доступному исключительно жрецам и гробокопателям. Открытие первой линии сопровождалось ПР-акцией, рассчитанной на массового потребителя. Одноногий инвалид, с утра до вечера катавшийся на эскалаторе, лишил миллионы жителей еще одного прибежища темных сил и страхов.
Эпохи просвещения и технологических революций характерны тем, что как первые, так и вторые имеют экономическую подоплеку. Но их общим пороком является то, что в них, как непременный элемент, должно входить идеологическое растормаживание граждан. Они должны получить некую степень свободы, необходимой для адаптации к развивающимся условиям среды.
В случае с Россией мы имеем дело с непрерывной чередой революций и контрреволюций. Причем каждая контрреволюция - адаптация идеи тотального контроля на новом витке общественного развития. [47]
Именно здесь, как в самом "передовом" в области общественных экспериментов государстве, был введен самый "передовой" уровень рабства - государственное. Институт государственного рабства окончательно сформирован в 17-18 веках для обеспечения производства товаров и продуктов, монополия на использование, потребление и продажу которых принадлежала исключительно государству.
Если вспомнить об истоках понятия "гражданство", то прежде всего оно характеризует политическую и правовую принадлежность лица к данному государству, привилегию свободы и номинальное право выбирать себе власть [48] . Слово "гражданин" в России прошло замечательный путь - от самоназвания молодых мечтательных реформаторов XVIII века, произносивших его при обращении друг к другу как идентификатор тайного и не совсем пристойного порока, до тюремно-трамвайного оскорбления. Поскольку принадлежность человека ассоциировалась с частной собственностью и была закреплена на уровне государственного закона, "гражданство" и "гражданин" для жителя России - еще один идентификатор рабства, только на более высоком уровне.
Казенные мануфактуры и заводы [49] , передававшиеся в полное распоряжение чиновникам, могут быть истинным воплощением Утопии [50] и будущего общества социальной справедливости с его "научно обоснованным распределением общественного продукта". Осуществлению платоновской галлюцинации, живописующей правителя-философа и справедливое общество [51] , препятствовали только теория вероятности, ограниченность времени эксперимента и слишком длительный срок достижения рабочей особью половой и трудовой зрелости.
До начала строительства химически чистого, идеального в своей тотальности государства оставалось два шага - первый: ликвидация частной собственности (объективной, касающейся материального мира, и субъективной - всех форм отношений пары "раб-господин") в любом виде и устранение персонифицированной власти как главного источника слабостей, основанных на идеях гуманизма и доминанте личного над общественным.
Есть соблазн трактовать все, что происходило и происходит в России на протяжении 20 века, как некую цепь случайных и трагических событий, но даже краткий анализ позволяет говорить о том, что сложно представить что-либо более закономерное и логичное.
Инструменты спасения:
рабство как катализатор поиска истины
"Однажды получив свое тело, мы до самой смерти галопом мчимся куда-то, терпя и страдая от мира, и не в силах остановиться - это ли не горько? Всю жизнь мы трудимся и трудимся, не ведая плодов своего труда, выбиваемся из сил и не знаем, ради чего, - это ли не прискорбно? Люди говорят о бессмертии, а что от него проку? Тело разлагается, а с ним уходит сознание - разве нельзя назвать это великим несчастьем?".
Чжуан-Цзы.
"Только две вещи волнуют меня..."
И. Кант. [52]
Закрепление за индивидом наследственного статуса раба не может не повлиять на его мироощущение. Можно много рассуждать о феномене культуры чернокожего раба в североамериканских штатах [53] , но только в России рабство достигло своего логического завершения. Рабство для всего остального мира было чем-то принудительным. Рабами становились захваченные в плен иноплеменники или коренное население, завоеванное иноземными захватчиками. Россия - первая страна, где рабство стало инструментом национальной евгеники. Она не вылилась в физически уродливые формы гуимплена. Создание нового человека приобрело не столько физические, сколько моральные, нравственные и социальные черты. Соборность как проявление государственной власти и ее парная индивидуальная сущность - общинность, формировавшие на протяжении тысячелетия менталитет россиянина, создали причудливую морально-нравственную конструкцию, в просторечии именуемую "загадочной русской душой".
В этой загадочности есть нечто, что позволяет говорить об этой загадке как о классическом случае раздвоения личности. Расщепление русского сознания происходило тайно. В России, как в любой другой стране с законодательно закрепленным крепостным правом, отношение правящего класса к "умной скотине" в силу своей обыденности не нуждалось в исследовании и описании. Этим Россия не отличалась от Центральной и Восточной Европы. Но некоторые отличия были. Гигантские просторы и сравнительно невысокая плотность населения не могли не сказаться на скорости распространения информации в среде крепостных. Неизбежное следствие - огромные подсознательные резервы персонального воображения. Ограничение свободы физической и религиозной, при практически девственном образовании должны были неизбежно создать условия для уникального эксперимента. Сознание российского жителя "падало внутрь". Просторы родины отражались в сознании и все дальше уводили человека от реальности в область чистых абстракций. Дальше начинается литература.
Русский и цыган:
мистическое отступление
Одним из самых примечательных явлений русской жизни стала "цыганщина". Если не "умножать сущностей сверх необходимого", то можно выдвинуть и принять простую и незамысловатую гипотезу, согласно которой цыгане были одним из первых звуковоспроизводящих аппаратов и попросту помогали скрасить досуг, порожденный водкой и просторами родины. С другой стороны, почему бы не заставить местного самородка вместо барщины играть на пиле и тянуть милые сердцу мотивы?
Но именно в период подготовки к "первому освобождению" русская культура обогатилась одним из наиболее странных феноменов. Начало традиции положило, как водится "Наше все". Именно Пушкин впервые в русской литературе вывел первый мистический образ народа-странника [54] . Народа, не имеющего корней, родины, вынужденного вечно скитаться, не смешиваясь с окружающими и не открывая им своего языка и секретов. После Пушкина Россия заболела цыганами. И болезни этой нет разумного обоснования.
Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Толстой, Островский [55] и еще сотни ныне полузабытых писателей и поэтов с маниакальной непреклонностью добились того, что цыганская культура стала непременным китчевым приложением к русской.
Что может быть у них общего? Практически ничего. Народ, покинувший родину более двух тысяч лет назад, около тысячи лет назад делавший многочисленные попытки обосноваться в средневековой Европе и вынужденный стать кочевым [56] под давлением национальной неприязни, и народ, тысячу лет находившийся в рабстве у собственных соплеменников, - трудно найти более отличные судьбы.
Продолжение следует