Нам photo строить и жить помогало
В ГМИИ имени Пушкина открывается выставка советской и американской фотографии 30-х годов. В художественном музее ей самое место
"Они танцевали и мы танцевали" - так начинается статья в каталоге, написанная куратором выставки Лией Бендэвид-Вэл. Вероятно, имеются в виду две фотографии: Рассел Ли. Придорожный буфет. Рейсленд, Луизиана. 1938 (Фото: Corcoran Gallery of Art)
Неизвестный фотограф. Крымский курорт. Ялта. 1938 (Фото: Corcoran Gallery of Art)
В Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина 29 июня торжественно - мероприятие сугубо протокольное - откроется выставка "Пропаганда и мечты. Фотография 1930-х годов в СССР и США", организованная знаменитой вашингтонской галереей "Коркоран". То, что в международное турне выставки включился ГМИИ, приятно удивляет. Пушкинский музей фотографию практически не показывает, считая, вероятно, что это ниже его достоинства. Вот и сейчас вышел конфуз: музейная администрация чуть ли не в последний момент отказалась предоставить организаторам проекта престижный Белый зал, занятый под графику и "инсталляции" Бориса Мессерера - личного друга директора ГМИИ Ирины Антоновой. Из-за чего Антонова даже предложила повесить привезенные фотографии в три ряда: "Ну что делать, если в музее нет места?". В три ряда фотографии вешать не будут. Однако по причине дефицита площадей Пушкинскому, вероятно, не удастся повторить эффектную экспозицию в "Коркоране", начинавшуюся с прямого столкновения советских и американских снимков схожей тематики (у нас - дети, у них - дети, у нас - Днепрогэс, у них - "дамба между Аризоной и Невадой", мы танцуем, они танцуют, мы пьем, они выпивают). С тем, чтобы дальше зритель хорошо почувствовал разницу между фотоискусством СССР и США.
Выставка правительственных фотографов 30-х "Пропаганда и мечты" доказывает - фотография, даже если она репортажная, газетно-журнальная, официально-казенная, все равно остается искусством. Поскольку вне зависимости от таланта своего создателя и даже помимо его воли выстраивает абсолютно иллюзорные пространства, только прикидывающиеся "сколками реальности". А искусству ведь самое место в музее.
Больше всего фиктивности именно там, где больше всего требуется достоверность - в документальной фотографии, живописующей повседневную жизнь. России ли, Америки ли - безразлично. Разумеется, и "строительство Ферганского канала", и "бедняк, занимающий дом кулака", и "32-летняя переселенка, мать семерых детей" из Калифорнии, существовали в действительности. Но выбор этих сюжетов (как и прочих из более чем 200 представленных на выставке), а также самой фотографической эстетики вплоть до композиции и ракурса, определен не жизнью, а идеологией. Которая управляется с жизнью, как с пластилином. Об этом, собственно, выставка.
В ее американском каталоге (русской версии пока нет), как полагается, есть вступление и заключение. Первое написал представитель Библиотеки Конгресса, откуда взята большая часть американских фотографий. Второе - представитель "Коркорана". Чиновный архивариус размышляет о том, как в фотографии проявляются различия между тоталитарным и демократическим обществами - СССР и США. Куратор-искусствовед пишет о сосуществовании в снимках хроникальности и метафоричности, правды и вымысла. Резюмируем: именно на уровне метафоричности и вымысла (понимаемого максимально широко) происходит борьба идеологий, и поле битвы - фотография, важность и ценность которой отлично понимает всякая власть.
Всем еще памятны ленинские слова про кино как "важнейшее из всех искусств", украшавшие собой фойе кинотеатров. Но в этих самых фойе, согласно ильичевским "Директивам по киноделу" от 1922 года, должны были висеть и "интересные для пропаганды фотографии с соответствующими надписями". Из них в 30-е родились фотоиллюстрации к "Огоньку" или образцово-показательному, печатавшемуся на нескольких языках "СССР на стройке". Они демонстрировали "успехи в деле построения коммунизма", "формирование нового человека", "неустанную заботу партии о благе народа" и проч.
Все это - экзотика для заокеанского зрителя. Нашего, соответственно, должны удивлять американцы. И удивляют: снимки из их части в 30-е годы делались, оказывается, по заказу и на деньги Исторического отдела ведомства информации Администрации по защите фермеров при Министерстве сельского хозяйства США! То есть являлись необходимой частью громоздкой государственной машины, со скрипом и скрежетом преодолевавшей нелегкие времена Великой депрессии. Фотографии, которые ныне висят в ГМИИ, 70 лет назад рассылались по всей Америке в качестве ровно такого же, как у нас, пропагандистского материала, и тамошние "огоньки" печатали работы Артура Ротштейна, Доротеи Ланг или Рассела Ли, в то время как наш - Бориса Игнатовича, Владислава Микоши или Виктора Темина. За океаном пестовали традиционную "американскую мечту", у нас - новорожденную советскую. Потому слова "Пропаганда и мечты" из заглавия выставки применимы и к ним, и к нам.
Но есть два отличия. Первое - социально-экономическое. В СССР успешно шла индустриализация, страна была на взлете (какой ценой - известно). А США, как уже говорилось, погрузились в пучину Великой депрессии. Второе - эстетическо-идеологическое. Куратор выставки Лия Бендэвид-Вэл формулирует ее так: "В то время как Советский Союз был преисполнен надежд, будущее Америки выглядело уныло. Одна страна поднималась, другая опускалась, или так казалось... Советы фотографировали прогресс, Америка - бедность".
Кураторский замысел - хвала американскому правительству, требовавшему от фотографов жесткости в изображении жизни своих соотечественников, оказавшихся в результате кризиса без средств к существованию, вынужденных покинуть свои дома, искать случайные заработки и ютиться в бараках. Эта жесткость, с одной стороны, помогала разжалобить богатых. А с другой стороны, призывала бедных не расслабляться и, руководствуясь аскетичной протестантской этикой (в которой - согласно социологу Максу Веберу - заключен самый дух капитализма), делать свое дело. Медленно и, главное, в одиночку карабкаться вверх по социальной лестнице. Как, например, чернокожая миссис Элла Уотсон, уборщица правительственных офисов из Вашингтона, обремененная тремя внуками и приемной дочерью (фотографии Гордона Паркса). Когда видишь ее с веником и шваброй на фоне американского флага, понимаешь - мол, всего-то она добилась в жизни сама, не сломалась, выдюжила...
Американские фотографы не стеснялись грязи и убожества на снимках - Жак Делано. Лодка-дом на реке Огайо. Рочестер, Пенсильвания. 1941 (Фото: Corcoran Gallery of Art)
Советские предпочитали чистоту и красоту - Иван Шагин. Физкультурный парад на Красной площади. Москва. 1932 (Фото: Corcoran Gallery of Art)
В этом контексте советские парадные фото напоминают праздник в детском саду - "встаньте, дети, встаньте в круг". В СССР торжествует коллективное тело - инфантильное, несмотря на всю свою атлетическую стать. Массовые парады, массовые состязания, массовые митинги, массовое кормление в столовой, массовый труд и массовый отдых. Всем хорошо. Впечатляет группа отдыхающих, по-обезьяньи оседлавшая ливанский кедр в Массандре: чудо-дерево, поросшее не булками и батонами, как у Чуковского, а офицерами, инженерами и членами их семей. Так и должен расти советский человек - на дереве, на грядке или на специальных плантациях. Эта эйфория притягивает и увлекает. Зрителю остается только присоединиться, впасть в детство, вернуться в утраченный рай. Нашему зрителю, естественно. Американцы строги: даже на суперобложке своего каталога к выставке они напоминают о советских показательных процессах, массовых репрессиях и лагерях.
Однако и аскеты-протестанты из Пенсильвании, и гедонисты из Массандры - художественные образы, слепленные по госзаказу. Это герои плакатов, кино, официальной живописи, но к реальности они отношения не имеют. Перед нами - порождения двух государственных мифологий, двух разных ментальностей.
Это, без сомнения, искусство, хоть и идеологизированное (а бывает ли другое?). И жаждущим его мы рекомендуем зайти в ГМИИ. Жаль только, что там не узнать о реальных СССР и США 30-х годов. Но о них не узнать уже нигде и никогда.
Фото Propaganda and Dreams: Photographing the 1930s in the USSR and the US.