СТРЕЛЬБА ПО НЕПРАВИЛЬНЫМ ГЕНАМ

ПРОДАВЦЫ ГЕНОВ

На минувшей неделе было объявлено о том, что геном человека расшифрован. Все информационные агентства мира, все телевидение, вся пресса сообщили об этом открытии как о главной сенсации недели. Она, эта сенсация, затмила собой и политические новости, и войны, и катастрофы — то, чем обычно питается телевизор. Человечество затаилось в ожидании. Что же на самом деле реально произошло? Что нам от этого будет? В западной прессе еще можно найти какие-то объяснения по этому поводу. В нашей — почти никаких. Ученые справились с самой главной тайной человека, его генетичеcким кодом, за рекордные сроки — всего за двенадцать лет. Фантастический успех ученых объясняется в первую очередь громадными вложениями в эти работы. Понятно, деньги вкладывались не зря. Если теперь какой-то корпорации удастся запатентовать хотя бы часть генетического кода человека — человечество попадет в полную зависимость от нее. Появятся новые лекарства, да и вообще способы влияния на нашу жизнь, которые полностью перевернут привычное существование мыслящих особей

Последние два года ознаменовались настоящим бумом по вложению огромных средств транснациональных фармакологических компаний в поиск и поимку человеческих генов, и в первую очередь — генов болезней человека. В результате уже создано несколько так называемых геномных компаний, крупнейшие из которых — Myriad Genetics, Incyte Pharmaceuticals, Newman Genome — существуют всего от 2 до 4 лет и имеют довольно неплохой для столь юного возраста заявленный капитал — от 100 до 160 млн. долларов. При этом размеры инвестиций в них, сделанных такими фармакологическими гигантами, как Johnson & Johnson, Bayer, Schering Plough, SmithKline Beecham, и некоторыми другими, как правило, остаются закрытой информацией.

ТАБЛЕТКА ДЛЯ РЕЙГАНА

Носительница наших генов — ДНК — попала в поле зрения фармацевтических корпораций отнюдь не случайно. Традиционные аспирин и анальгин — вчерашний день. Современное лекарство — это молекулярная «пуля», бьющая точно в мишень, — нарушение обмена веществ на том же молекулярном уровне. Отлить нужную «пулю» для любой болезни, даже для тех, что сейчас считаются неизлечимыми или смертельными, — задача вполне разрешимая. Но только при одном условии: если четко определена мишень. А вот с этим сложнее. Докопаться до исходной поломки в организме на молекулярном уровне сегодня удается далеко не всегда. Чаще идут обходным путем — ищут ген или несколько генов, или точнее — аномалию в них, которая и служит истинной причиной болезни, а потом подбирают нужное лекарство среди уже известных препаратов или синтезируют новый.

Но сам поиск ущербного гена — процедура сложная и дорогостоящая. Помимо чисто лабораторных исследований она включает популяционно-генетический скрининг, то есть выявление частоты встречаемости этого гена среди людей, связанных (и не связанных) узами родства с больными. Классический пример: выделение генов болезни Альцгеймера, или прогрессирующего старческого слабоумия. Болезнь начинается с незначительных нарушений памяти на имена и близкие по времени события и в течение 2 — 3 лет приводит к полной деградации личности и мучительной смерти. Болезнь Альцгеймера стоит на четвертом месте как причина смертности в развитых странах и на втором — по затратам на обслуживание больных. Еще несколько лет назад врачи не могли предвидеть развитие болезни Альцгеймера у своих пациентов, а порой даже неправильно ее диагностировали.

ЦЕНА ЗНАНИЯ

Возникает вопрос: сколько стоит такое знание? Для носителя подобной генетической мины замедленного действия оно бесценно. Для его родственников — в зависимости от того, что они за люди. А вот, например, для страховой компании знание этого факта оценивается вполне конкретной суммой возможных потерь. Как, впрочем, и для фармацевтической компании — только уже не потерь, а прибыли, если эта компания готова предложить обреченному человеку пусть не спасение, а хотя бы просто средство, которое поможет оттянуть кульминацию болезни как можно дольше и максимально облегчить мучения больному. Это, если хотите, классический пример того, что стоит и какую прибыль может принести фундаментальная наука. И она ее приносит.

Создание препарата против болезни Альцгеймера — вопрос ближайших нескольких лет. Пока для лечения используют то, что уже есть под рукой, — некоторые противовоспалительные препараты. Но как только на рынке появится специализированное лекарство от болезни Альцгеймера, оно будет обречено на коммерческий суперуспех.

Например, полученный генно-инженерными методами препарат эритропоэтин для лечения некоторых болезней крови приносит фармацевтической компании Amgen по 2 млрд. долларов в год. В свое время в разработку эритропоэтина эта компания вложила 300 млн. долларов.

Однако на сегодняшний день подобные сверхприбыли сулит только каждая десятая научная разработка, и, соответственно, риск капиталовложений пока составляет 9:1 не в пользу коммерческого успеха. На Западе эту проблему решают двумя путями.

БИРЖЕВОЙ БУМ

Первый — привлечение денег со стороны путем открытого акционирования. Так, в ноябре 1993 года уже упоминавшаяся компания Incyte Pharmaceuticals пустила в свободную продажу на фондовом рынке свои акции по $7,5; в декабре 1995 года цена акции составляла уже $241.

Второй путь снижения риска инвестиций в геномном бизнесе — это вложение капиталов в самые «плохие» гены и, что важнее, в самые лучшие мозги, какие только есть в мировом сообществе молекулярных биологов. Кстати, определить первое (перспективные в коммерческом плане «больные» гены) невозможно без второго (совет настоящего специалиста стоит дорого). «Большая охота» в ближайшие годы развернется за генами шизофрении, рака простаты, астмы, атеросклероза, ожирения, депрессии, катаракты и глаукомы.

Все вновь открываемые гены человека патентуются. После двухлетних горячих споров (и, по всей видимости, не без нажима крупных фармацевтических ТНК) патенты на генетический код (информацию о гене) стали выдавать во многих странах, включая США. В дальнейшем владелец патента может рассчитывать на получение части прибыли от лекарства, созданного в том числе и на основе его труда.

Подобное патентование на Западе стоит порядка 20 тысяч долларов. В России, для сравнения, — примерно 200 долларов. Но никому не интересно патентовать подобные вещи в стране, где заведомо нельзя наладить производство с целью извлечения прибыли из открытия в области высоких технологий. Гены патентуют в развитых странах, а транснациональные фармацевтические корпорации втихую скупают человеческие гены на корню, отдавая предпочтение самым «плохим», ущербным генам. Между прочим, в самое последнее время замечен интерес к генам со стороны космических фирм.

Многие богатые люди на Западе склонны вкладывать немалые деньги в «охоту за генами», отчетливо понимая при этом, что первая прибыль (если таковая вообще будет) пойдет, скорее всего, их наследникам. А некоторыми, возможно, движет и вовсе не коммерческое стремление увековечить свое имя — при везении — в истории науки, а при большой удаче — даже в истории человечества.

Василиса АКСЁНОВА

Генов у человека (по разным оценкам) не меньше 50 тысяч и не больше 100 тысяч, но сами гены составляют лишь 10 — 20 процентов от всей ДНК человека (остальное — служебная информация, которую тоже важно знать, чтобы понять, как она управляет генами). Всего в ДНК человека около 3 миллиардов нуклеотидов, на сегодня расшифровано чуть больше 10% всей ДНК человека. Расходы на расшифровку одной буквы кода ДНК упали в последние годы с 10 долларов до одного. То есть себестоимость простой расшифровки среднего гена, состоящего, например, из 20 тысяч нуклеотидных оснований, равна 20 тысячам долларов. Если добавить сюда еще расходы на клонирование гена, на его патентование как химического вещества и как лекарственной формы (например, в виде пары с вирусом — носителем этого гена), то нетрудно подсчитать рентабельность выпуска того или иного гена в виде геннотерапевтического препарата или набора для ранней экспресс-диагностики заболевания. По-видимому, подобные несложные подсчеты, которые в народе называют маркетингом, и определяют нынешний бум на рынке человеческих генов.