Поваренный кувшин и другие виньетки на правах романа
Жанры не делятся на интересные и неинтересные. Эту старую истину всякий раз приходится открывать заново
Все знают, что писатель заводит записные книжки, куда он что-нибудь этакое заносит. Писательские письма (пусть даже и самого интимного свойства), как правило, - хотя бы тайно - рассчитаны на последующее внимание третьих лиц. Писательские дневники (даже если речь в них идет о подсчете денежных долгов или о результатах медицинских анализов) грешат подозрительной образностью. Записные книжки всегда были чем-то вспомогательным, чем-то откровенно вторичным. Они служили как бы сырьевым придатком к "большим", "настоящим" жанрам. Потом выяснилось, что они и сами по себе жанр, причем интереснейший, свободнейший, динамичнейший. "Записные книжки" Ильфа - едва ли не лучшее из написанного им. Издание "Записных книжек" Лидии Гинзбург стало одним из эпохальных литературных событий.
Затеянная "Вагриусом" серия писательских записных книжек необычайно своевременна. Если добавить, что эти компактные томики (буквально в формате записной книжки) изданы грамотно и элегантно, то можно сказать, что проект перспективен во всех отношениях.
Записные книжки Чехова, Толстого, Блока мы уже держим в руках. Достоевский, Ильф, Камю, Марк Твен - на подходе. Чудесно.
Статуса художественной литературы давно уже добился и жанр поваренной книги. Прошли те времена, когда такая книга с вываливающимися листками и напиханная мятыми закладками играла чисто прикладную роль и жила, как Золушка, на кухне. Теперь ее можно увидеть и на письменном столе интеллектуала. Теперь из нее выписывают куски для эпиграфов и раздергивают на цитаты. Ей не только пользуются, ее теперь читают. "Новая русская поваренная книга" - это уже второй труд из "новорусского" проекта Кати Метелицы и художницы Виктории Фоминой. Первой была вышедшая пару лет тому назад очень эффектная "Новая русская азбука", частично перешедшая в фольклорное бытование. "Вася выжрал виагру. Виолетта довольна". Это - на букву "В". Все в таком же роде и на все прочие буквы нашего алфавита.
В отличие от насквозь пародийной "Азбуки" "Поваренная книга" - это и на самом деле поваренная книга, то есть вполне функциональное издание. Оформленная на манер классической (или - правильнее сказать - канонической) "Книги о вкусной и здоровой пище" 1952 года, "Поваренная книга" снабжена и всякими рецептами, и рекомендациями относительно правильного открывания бутылки или нарезания лимона, и фрагментами из мировой литературы - теми, что про еду. Полезное чтение, приятное рассматривание. Много ли человеку надо?
"Рукопись на правах романа". Таков подзаголовок к книге Дмитрия Александровича Пригова "Живите в Москве". Этот подзаголовок многое объясняет. Тут манифестированы и верность самиздатскому прошлому (а куда от него денешься, да и надо ли?), и заявка на освоение не освоенного до сих пор жанра. У Пригова было, кажется, все, кроме романа. Теперь есть и он.
Роман для Пригова - прежде всего жест, причем жест не столько радиальный, сколько последовательный. Пресловутое приговское количество, давно перешедшее в качество, снова перешло в количество. Известно, что Д. А. пишет много, но впервые он написал большое. Все большое, написанное буквами, принято называть романом. И вот, пожалуйста, роман.
"Живите в Москве" - это проза, сплавившая в себе мемуарные фрагменты (детство, старая Москва, разные более или менее забавные события), фирменное приговское квазиакадемическое говорение, не менее фирменные "милицанеры" и прочие бродячие персонажи - все там найдется.
В некоторых откликах на приговское сочинение приходилось читать, что, мол, не роман это вовсе, а сильно раздувшееся "предуведомление". Ну так и что с того? Приговские предуведомления - жанр особый, жанр синтетический, жанр, иногда расцветающий внезапными и очень даже шикарными цветами. Другие же ворчали в том роде, что "боже мой, какая скука!". На это и возражать не стоит, ибо скука - вещь сугубо субъективная. Мне вот, скажем, скучно не было.
Допустим, что это не вполне роман. И даже вовсе не роман. Нет, не так: в словосочетании "роман имярека" одни ключевым словом полагают "роман", другие - к ним относится и автор этих строк - "имярек". Те, кто интересуется еще одним романом среди всяких прочих романов, скорее всего, будут не очень-то довольны. Хотя опять же - кто их знает? Но то, что "Живите в Москве" будет в любом случае интересен тем, кому интересно, что делает в искусстве Д. А., это точно. А таких много. Что и правильно.
Это чтение, разумеется, "не для всех". На чтение "для всех" претендует сочинение Сергея Обломова под названием "Медный кувшин старика Хоттабыча". Подзаголовок - "Сказка-быль для новых взрослых" - еще неудачнее, чем название. Он громоздок и претенциозен. Но главное в том, что роман - скорее для подростков. Что не плохо и не хорошо, просто надо отдавать себе в этом отчет. Впрочем, они-то (то есть подростки) под "новыми взрослыми", возможно, и подразумевались.
Что касается остального, то есть самого романа, то все не так худо. Во всяком случае я добрался до конца, что, учитывая мой спринтерский читательский темперамент, можно счесть несомненной похвалой.
Хитрый на выдумки издатель Игорь Захаров затеял новый проект, который обставил со всей приличествующей моменту помпой. На последней странице обложки на фоне сладковатого юноши, призванного являть собой то ли автора, то ли героя, издатель с интонациями оракула зазывает: "Теперь я говорю: на смену Пелевину идет Обломов... Это новый культурный пласт, умело замаскированный под авантюрный роман..." и тому подобное. Короче, издатель совокупно с художником, нарисовавшим совершенно непотребную обложку, сделал, кажется, все, чтобы читатель дальше нее не шел.
Но, несмотря на все вышесказанное, несмотря на очевидные сюжетные зияния и неувязки, несмотря на неофитскую склонность автора к философствованию, книжка все же получилась занятной. Автор (Сергей Обломов - естественно, псевдоним) умеет закручивать и завинчивать, бегло владеет разными "фенями" - хакерской, бандюковской, наркоманской. Не пренебрегает и матюжками. Все - вполне.
Уже из названия ясно, что мы имеем дело с очередным ремейком. Главный герой - компьютерно продвинутый молодой человек. С ним и происходят всякие более или менее фантасмагорические штуки - при участии джинна, бандитов, наркоманов и даже Билла Гейтса. В общем, "авантюрность" по возможности соблюдена.
Насчет "нового культурного пласта" - не скажу. А если и скажу, то уж скорее то, что никакого такого "пласта" не наблюдается: книга отчетливо вторична. Не скажу также, что такая уж особая доблесть идти на смену Пелевину. Скажу только, что книгу читать можно.
Если "Кувшин" - это и правда часть проекта, то скоро мы будем держать в руках вторую, третью и т. д. книжки нового автора. Прочтем. Сравним.
А пока что мы по-прежнему любим мемуарную литературу. Изданная с опрятной бедностью книжка Александра Жолковского называется "Мемуарные виньетки и другие non-fiction". Если пренебречь некоторой жеманностью названия, очевидными на наш вкус длиннотами и столь же легким, сколь и устойчивым ощущением авторского нарциссизма, то можно смело сказать, что получилось здорово.
Александр Жолковский - человек в филологической среде не то чтобы известный, а - я бы рискнул сказать - культовый. Тот, кто это имя знает нетвердо (мы не допускаем мысли, что кто-то его не знает вовсе), на последней страничке обложки прочтет, что автор - "филолог, лингвист, литературовед, (пост)структуралист, эссеист" и так далее.
Здесь он как раз эссеист. Собранные в книжку тексты являют собой особый род филологической прозы, без насилия соединяющей научную строгость, стилистическую изощренность и занимательность.
"Виньетки" - мемуарные и портретные заметки об академическом быте и просто быте советских 60-70-х, эмигрантских 80-х, постсоветских 90-х. Пастернак, Лотман, Пропп, Якобсон. Обширная география. Охочая до деталей память. Почти рефлекторная привычка рассматривать любую невидимую миру ерунду как объект, достойный анализа и обобщения. Хороший юмор, в конце концов. Имеется в ассортименте и благородный пафос.
Одно из эссе называется "О редакторах" и являет собой развернутый и богато беллетризованный крик души много пишущего и обильно публикующегося гуманитария. "Кастрирующие ножницы Редактора (не забудем о его отцовской, по Фрейду, природе) безошибочно нацеливаются, как правило, на самое новое, интересное, оригинальное, словом, живое в тексте". [Стр.213] Оставим эту инвективу без комментария. Добавим лишь, что у нас в "Итогах" тоже есть редакторы, но они не таковы, совсем не таковы. Они у нас прелесть что такое, честное слово.