ОБЫКНОВЕННЫЙ САДИЗМ

В ЯМАХ У НАС СИДЯТ ВСЕ — И СОЛДАТЫ, И ЧЕЧЕНЦЫ

...Старик в белой тюбетейке осторожно роет неглубокую яму, и земля ему охотно поддается. Значит, тут уже копали. Старик — в шоке, суетится, нервничает и даже забывает о резиновых перчатках. Он — дядя тех, кого в последний раз видели девять месяцев назад на ближайшем отсюда блокпосту, на дороге, ведущей из чеченского селения Старые Атаги в поселок Алхазурово. Племянников тогда задержали — и дальше, в воинской части, расквартированной в Алхазурове, за них лишь требовали выкуп за выкупом, но самих не возвращали.

Старик уходит все глубже в яму. По частям вынимает третий труп — корни сорняков вовсю опутали его.

...Камера ловит судмедэксперта. Он засовывает в черепа веточки и таким образом демонстрирует, что у всех троих — контрольные выстрелы в голову. Веточки символизируют траектории пуль, прошедших навылет. Слышен голос офицера: «Это спецоружие». И вскоре он же: «Хороните быстрее». Значит, принял решение, что дальше делать с открытием староатагинского тракториста, решившего вскопать край лесополосы у поля и наткнувшегося на тайные захоронения... У двоих из тех, кого достали во время эксгумации, удостоверения чеченских правозащитных организаций. Их знают пришедшие люди. Они собирали сведения о военных преступлениях, о том, кого похитили военнослужащие, где затерялись их следы.

...Труп Исаева скальпирован. Руки выломаны. Пальцы отрублены. Из тела вынуты ребра. На животе ножом вырезаны инициалы — подписи палачей. Они видны отчетливо. Но присутствующие прокурорские работники их не читают.

Таких историй в сегодняшней Чечне — тьма. Нет ничего более типичного для эпохи контртеррористической операции, чем ЯМА и происходящие вокруг нее события. Само слово явно утратило свой первоначальный смысл, а также тот, которым его наделил писатель Куприн в известном сочинении из школьной программы, и превратилось в синоним смерти. Либо моральной, либо физической — это уж кому как повезет. Все тут боятся — попасть в ямы, исчезнуть в них...

Но граждане подзабыли: у веревки два конца. Лишь позволь армии скатиться к средневековью, в ямы начнут попадать не только чеченцы, их станут широко использовать для воспитания подрастающего поколения солдат.

Рядовой Юрий Корягин — солдат-пограничник (в/ч 2132), призванный на службу в ноябре 1998 года, с марта по ноябрь 2000-го охранял границу с Грузией в районе селения Тусхарой Итум-Калинского района Чечни. Рядовой Корягин был отлично осведомлен о мерах наказания, принятых в пограничном Тусхарое, но как-то шел очень уставшим по расположению части и все равно не отдал честь офицеру. Результат — 20 суток в яме.

ДОСЬЕ
Согласно ст.1, ч.1 Конвенции ООН против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (ратифицирована Россией), пытка есть «любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы... наказать его за действие, которое совершило оно... а также запугать или принудить его... или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера, когда такая боль или страдание причиняются государственным должностным лицом или иным лицом, выступающем в официальном качестве... или с их ведома или молчаливого согласия».

Но продолжим рассказ пограничника Корягина, переданный в редакцию из правозащитной организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга», куда солдат пришел за помощью. Офицеры, по мнению Юрия, придираются без причин, от плохого настроения, чтобы заставить солдат чувствовать себя рабами. За малейший промах — в яму... Как правило, в в/ч 2132 издеваются офицеры, которые находятся на дежурстве. От злости, что приходится дежурить, а не отдыхать. Обычно солдат держат в ямах около десяти суток — больше те не выдерживают, заболевают. Расслабляются же солдаты от такой жизни тем, что курят коноплю — благо, она растет вокруг, и вот на это офицеры смотрят сквозь пальцы. Потому что сами так же расслабляются?

Последняя фраза опять же принципиальна и требует дополнительных объяснений. Откуп превратился в основополагающий метод ведения нынешней войны, и его уже смело можно вносить в устав. В Чечне, которую пришли освобождать от заложничества и рабства, теперь все друг у друга что-то «откупают». Естественно, зависимые — у тех, от кого они зависят. Солдаты — у офицеров. Чеченцы — и у солдат, и у офицеров. Война приобрела устойчивый коммерческий привкус, причем на любых ее этажах. И если в начале боевых действий состоятельные чеченцы покупали у военных «обстрел мимо» их дома, а также проходы через блокпосты, проезд в больницу в вечерние часы и т.д., то со временем купля-продажа распространилась и на внутриармейские отношения. А могло ли быть по-другому? Ржавчина тем и омерзительна, что предпочитает ползти не только вширь, но и вглубь. Сегодня солдаты платят за послабления по службе, откупаются от дежурств... Да мало ли что может в жизни понадобиться...

Алексей, как и рядовой Корягин, тоже ни разу не употребляет слово «яма» — только зиндан. Но Алексею достался зиндан совсем маленький, в котором еле умещались четыре человека, и там были некоторые послабления по сравнению с погранвойсками: солдаты выкупали своих товарищей у офицеров. Например, по две бутылки шампанского за человекоединицу...

Однако не успеешь оправиться от одной тяжкой информации, ее перебивает другая, и вот уже свежее письмо, новый отчаянный текст: «Здравствуйте, пишет вам из Республики Чечня небольшая группа солдат. У нас к вам просьба: помогите, чем можете. Мы стоим в Ханкале, у нас 50-й отдельный батальон РХБЗ. Мы по доброй воле поехали в Чечню. Приехав сюда, узнали, что попали не в простую часть — между солдатами ее зовут концлагерем... Прослужив три месяца в батальоне, потеряли автомат. Начальник штаба майор Поляков был взбешен, и с ним замполит майор Воронин и подполковник Лымарь. Они завели трех солдат в баню, избивали их до такой степени, что они теряли сознание. Потом начали пытать. Майор Поляков с майором Ворониным подключили ко всем электропровода, куда угодно, но и после этого не получили ответа. Тогда полковник Лымарь взвел автомат и наставил на голову тому, кто потерял. Тот от испуга упал на колени и взмолил о прощении... Прошло трое суток. Им не давали спать. Отбили на четвертые сутки. Солдаты уже не волновались, что их будут бить, ведь дело передали в прокуратуру, но три гитлера, как их тут называют, не угомонились. Они этих трех завели в палатку, и майор Поляков начал прижигать их руки об раскаленную печь. Потом завели двоих в комбатовский вагончик, раздели до пояса и стали избивать... Когда их отпустили и они пришли в палатку, мы поглядели на их спины. Это были отбивные — синие и все в крови... И вот мы передали с оказией это письмо и надеемся, что вы нам поможете... А то скоро приедет комбат, а это вообще ужасный человек. Полковник Лымарь уже сказал, что во взводе жертвы в любом случае будут, кто-нибудь не выдержит. И, махая рукой, сказал, что это ерунда — человек здесь списывается, как пачка сигарет, медаль за отвагу, мол, дадим посмертно, и считай, что погиб в бою, и все... Ждем помощи. В/ч 58512».

Временами кажется, что все это мистика, игры бессонницы, обязательно преследующей каждого, кто вглядывался в сегодняшнюю Чечню тет-а-тет. Как поверить, что армия выродилась из непобедимой и легендарной в выгребную и пыточную? Можно ли смириться с тем, что все мы платим налоги и потом их — народные деньги, с огромным трудом достающиеся большинству граждан нашей страны, — некие офицеры смеют использовать для удовлетворения самых низменных своих чувств и ощущений, при этом же трусливо отгородясь от остального мира брустверами, рвами, колючими проволоками, минными полями и прочими фортификационными побрякушками, служащими делу получения «боевых», и не более?

Но! Тишина! Немота! Тотальная. Бесповоротная. Некоторые из этих ошеломляющих писем там, в прокуратуре, явно успели запылиться — давно посланы.

Вся сегодняшняя Чечня в местах дислокации воинских частей испещрена наводящими ужас рукотворными ямами, в которых содержатся все, кто кажется не прав: чеченцы, солдаты, контрактники, неугодные... Если пользоваться более или менее приличной юридической лексикой, то эти ямы — незаконные следственные изоляторы. Если же напрямую и честно, то настоящие пыточные средневекового пошиба. Современное гестапо под командованием российских офицеров — дракул XXI века... И потому — от бездействия прокуратуры — чеченцев продолжают убивать, а солдат пытать и унижать... И тоже убивать?!. Ведь сегодня, спустя столько времени армейской жестокости и разврата в Чечне, никто не может точно сказать: каким образом, от чьей пули погиб тот парень, о котором матери написали коротко: «В бою...»

Что делать со всем этим дальше? Как положить конец разбою? Армейским ямам-зинданам и пыткам как норме жизни наших Вооруженных сил?

Единственный метод борьбы — честная, открытая информация, пока у нас есть еще право на нее. Мы начинаем акцию АНТИЯМА. Мы намерены публиковать свидетельства тех, кто прошел сквозь ямы, кто видел их, кто знает имена погибших от армейских пыток и обстоятельства, при которых это произошло. Мы будем добиваться тотальной проверки силами Главной военной прокуратуры ВСЕХ ВОИНСКИХ ЧАСТЕЙ, дислоцированных в Чечне и на прилегающих территориях — в Дагестане, Северной Осетии, Ставропольском крае. Смысл и сверхзадача — ликвидация ям-зинданов в России. В ближайших номерах мы планируем интервью с главным военным прокурором страны Михаилом Кислицыным.

Вряд ли. Лишь крошечному проценту удастся переломить свою обиду, забыть унижения и растоптанное мужское достоинство. Большинство станут мстить. Кому? Нам. За то, что мы этого не испытали.

Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, наш спец. корр., Чечня

12.03.2001