Олег Басов. Где деньги? Выпуск второй
Недоумение переходного периода
Олег Басов
Дата публикации: 26 Июня 2001
Экономисты имеют наименьшее влияние на вопросы,
в которых достигли согласия и разбираются хорошо;
они наиболее влиятельны в том,
о чем знают мало и спорят наиболее яростно.
Алан Блайндер, Murphy's Law of Economic Policy.
Задачка. Системы первого типа работают в режиме А, примерно соответствуя теории, и довольно неплохо. Системы второго типа работают в режиме Б; испытываемые ими проблемы вызывают желание перевести их в режим А. Возникают два вопроса. Первый: переключить их в режим А сразу же или постепенно? Второй: какие специалисты должны руководить переключением, эксперты по А или по Б?
Интуиция подсказывает, что лучше подыскать управленцев, хорошо понимающих оба режима, и поручить им переключение. А они пусть и решат, быстро переключать или постепенно... Но где таких специалистов найти?
"Экономисты занимаются лишь тем, что объясняют, почему они ошибались раньше," - бросил мне как-то знакомый журналист. Спорить трудно хотя бы потому, что рутинные успехи экономистов проходят мимо общественного внимания, скромно занимая место в отчетах преуспевающих фирм и государств. Провалы же болезненно ощущаются миллионами людей и имеют широкую огласку.
Однако в адрес специалистов по транзитным экономикам данный упрек звучит вполне справедливо. Книга Джерарда Роланда (Transition and Economics, Gerard Roland, MIT Press, 2000) хорошо объясняет, почему.
Российская общественность знакома с практическими результатами деятельности экономистов по девяностым годам. Причем в основном, именно с работой "транзитников". Вряд ли стоит удивляться, что резкая оценка экстраполируется на всех экономистов вообще. Не собираюсь оправдывать здесь моих коллег; мяч на их половине, надеюсь, это десятилетие их сможет реабилитировать.
Немного истории
Transition как экономическая дисциплина объединяет проблемы по географическому, историческому и институциональному контексту. Общей методологии не имеет. Если речь идет об одном изучаемом феномене, повторяемость контекстов довольно редка. Если дело идет об конкретном государстве, повторяемость оказывается еще реже. Эмпирические работы выходят с существенным лагом. Спрос на многие стратегические рекомендации имеет одноразовый, ситуативный характер. До падения Берлинской Стены никакой теории экономики переходного периода не было. Ранние работы в этой области носили, в массе своей, словесный, описательный характер. Та часть теории, в которой западная экономическая школа была наиболее хорошо вооружена, касалась, прежде всего, макроэкономической стабилизации. Вот что пишет Роланд:
"Абсолютно не было теорий по таким критическим вопросам, как
- институционализация рынков, которые перед этим не существовали или были в зачаточном состоянии, особенно, рынков труда и капитала;
- ужесточение бюджетной политики и эффективная реструктуризация существующих предприятий;
- эффекты политических ограничений на общую стратегию реформ и на тактические вопросы;
- приватизация социалистических предприятий.
Интересно отметить, что, хотя практика показывает худшую эффективность госпредприятий в сравнении с эффективностью частных предприятий, хорошей теории, объясняющей это обстоятельство, не существовало."
Вряд ли будет большой ошибкой сказать, что в своих рекомендациях по политике реформ западные экономисты затыкали теоретические дыры идеологией.
Немного сюрпризов
Сюрпризов было много, но здесь удастся затронуть лишь часть.
Во-первых, сегодня признано, что в большинстве западных работ до 1989 года не предсказывается падение ВНП в результате ценовой либерализации. Вот их примерная логика, наивности которой в нынешние времена следует подивиться: коль скоро в социалистических экономиках наблюдался избыточный спрос, то и после либерализации рынок станет рынком покупателя, а не продавца. Поэтому предсказывалось лишь умеренное замедление экономического роста. Двузначное падение ВНП было совершенно неожиданным.
Более того, неожиданным было то, что страны Восточной Европы оправлялись после этого падения относительно быстро, а большинство стран бывшего Советского Союза скатилось после шока ценовой либерализации в долгосрочную депрессию - несмотря на близость стратегии реформ.
Наиболее естественное умозрительное объяснение этим различиям - степень задержки ценовой либерализации. Можно вспомнить, например, что в Восточной Европе либерализацию провели на год раньше, чем в России, и инфляция была, в основном, трехзначной; в России она была уже четырехзначной; на Украине цены были отпущены годом позже, что повлекло пятизначную инфляцию. Тем не менее, строгой теории, построенной на этом или ином объяснении, мне неизвестно.
"Ирония метода экономистов в том, что те постулируют рациональное преследование индивидуальных интересов в экономике, но не в политике" ( Вейнгаст, The Political Foundations of Democracy and the Rule of Law) . Пожалуй, именно этим объясняется слепота всех, кто пытался предсказать последствия приватизации. Для западной науки оказался сюрпризом переход большей части приватизируемой собственности в руки инсайдеров. Не меньшим сюрпризом явилось и то, что иностранные инвесторы при приватизации играли весьма незначительную роль. Наконец, лишь сейчас исследовательские работы начинают показывать, что приватизированные предприятия, особенно доставшиеся инсайдерам, работают не лучше, чем оставшиеся в общественной собственности.
А самым большим сюрпризом для economics of transition был и остается Китай. Осторожный градуализм китайского руководства, подвергавшейся непрерывной критике западных академических кругов, дал беспрецедентно длительный экономический рост: примерно 9% в среднем с 1978 года. Растерянность "шокотерапевтически" настроенных кругов была такова, что "шоковой терапией" стали называть примеры неудачной финансовой стабилизации. Доходило и до курьезов. Ушедший в отставку с поста вице-президента мирового банка Джозеф Стиглиц поставил российским реформаторам в пример горбачевский инкрементализм и попенял на неучет китайского опыта - при том, что огромное различие в китайской и российской специфике было хорошо известно и ему, и всем остальным.
Получается, от экономистов-"транзитников" - только вред? Нет, не только. Заслугой краха классических экономических методов в применении к переходному периоду следует считать нынешнее развитие теоретико-игрового моделирования социальных институтов.