Пол Остер. Тимбукту / Перевод с английского Ильи Кормильцева. М.: Торнтон и Са

Пол Остер. Тимбукту / Перевод с английского Ильи Кормильцева. М.: Торнтон и Сагден, 2001

Дмитрий Липскеров. Родичи. М.: ЭКСМО, 2001

Юрий Рытхэу. В зеркале забвения. СПб: Издательство журнала "Звезда", 2001

Американский писатель Пол Остер (Paul Auster) известен как умеренно мистический автор, с каждым новым произведением исправно отправляющий героев на поиски собственного "я". Он обычно переходит границы реалистического романа, но в фэнтези не забредает. В серии так называемых экспериментальных детективов "Нью-Йоркская трилогия" (1987) ищущий и искомый то и дело меняются ролями: в одной из частей, "Стеклянном городе" (роман уже публиковался в "Иностранной литературе" в переводе Александра Ливерганта), герой даже становится на время самим Полом Остером.
В одном из последних романов, "Тимбукту" (1999), Пол Остер как будто примеряет сразу две недоступные ему, респектабельному и неплохо продающемуся литератору, маски. Его герой Вилли Гуревич — заигравшийся в "нового Франсуа Вийона", опустившийся и умирающий от туберкулеза гений-неудачник, бродяга, чьим творениям суждено остаться в ячейке камеры хранения, ключ от которой потерян. А если приглядеться, так он — настоящий поэт-святой по имени Вилли Г. Сочельник, после мученической смерти которого обязательно будут найдены и опубликованы его стихи (в романе приводятся образцы — дидактические вирши вроде "Не стоит прогибаться под изменчивый мир").
Чтобы никак не мотивировать эту раздвоенность персонажа, в рассказчики этой рождественской сказки выбирается лучший друг Вилли, пес по имени Мистер Зельц. Правда, пес очень сообразительный, к тому же интертекстуальный: Муму, Каштанка, Полиграф Полиграфович Шариков, Флэш, Верный Руслан, Белый Бим, Лэсси и 101 далматинец — в одной морде. А "Тимбукту" — это рай, где уже давно обитают все эти знаменитые литературные собачки и куда Мистер Зельц тоже мечтает попасть после смерти своего хозяина.
Пол Остер мастерски готовит кампанию по выдвижению своего мистера Зельца в ряд бессмертных собачьих персонажей. С одной стороны, роман получился трогательный и сентиментальный. С другой — герою-дворняге не дается особых скидок: у него те же поиски самоидентификации (Мистер Зельц--Пусик--Пуссиус), те же метания и искания (потеряв хозяина, он чуть не оказывается жертвой китайских гурманов, все-таки попадает под скальпель ветеринара и в доказательство своей исключительности кончает жизнь самоубийством под колесами автомобиля). "Собачий" фон оказывается очень выгоден при демонстрации нечеловеческих условий человеческой жизни: автор чрезвычайно политкорректно вспоминает и вторую мировую, когда на людей охотились, как на собак; и намекает, что благополучное яппи-семейство, поселившее Мистера Зельца в золотую клетку, в свою очередь находится в плену условностей. А Вилли в порыве самоумаления даже воображает себя прислуживающим Мистеру Зельцу ("Человек собаке друг", как говорится в одном нашем мультике) и придумывает новый вид искусства специально для четвероногих эстетов.
Еще глубже копнул "животную" тему российский автор Дмитрий Липскеров. Судя по его новому роману, люди и звери — не просто друзья до слез, но и настоящие родичи. Так и называется его новый роман, главные герои которого — полковник Бойко, студент Михайлов, чукча Ягердышка, а также натуральный белый медведь. Превращение персонажей в насекомых, рыб, птиц и обратно — обычное дело в липскеровских романах. В "Родичах", правда, никто ни в кого вроде бы не превращается; Ягердышка только мечтает о том, как хорошо было бы родиться собакой: "Бежал бы я сейчас не человеком, а собакой, хорошо коренником, а так и сукой пристяжной мог". Родственные чувства в новом романе проявляются другим, тоже глубоко мифологическим образом. Если попробовать пересказывать, что конкретно происходит в его романах, получится полный бред (охота на медведей, каннибализм, крушение поездов, судебный процесс над чукчей в Америке, выступление балерунов-любителей в Большом театре, бесконечные смерти и воскрешения в патологоанатомическом театре) — с таким же успехом можно перечислять последовательность красок на картинах экспрессионистов. Тут дело в общем впечатлении. Экспрессии в произведениях Липскерова предостаточно — только для того, чтобы зачислить его в неоэкспрессионисты, требуется еще какая-никакая идейная, даже идеологическая основа, как это бывало у старших товарищей — просто экспрессионистов. В дебютном романе Липскерова "Сорок лет Чанджоэ" наряду с запоминающимися картинами (вроде бессмысленного и беспощадного истребления кур) такая основа еще наблюдалась: роман печатался в солидном толстом журнале. Теперь, печатаясь в массовом издательстве, автор, соответственно, больше заботится о том, чтобы быть понятым "широкими слоями населения". В ход идут приколы вроде постоянного упоминания Spearmint, жвачки, которую чукчи чтут как белую смолу и жуют прямо с оберткой.
Очень хотелось убедиться, что неправду написал Липскеров про чукчей: благо как раз только что вышла новая книга Юрия Рытхэу. Последний раз классик чукотской литературы издавался на русском языке десять лет назад. Правда, за это время Рытхэу печатался по-японски, по-китайски и на многих европейских языках.
От коллег Юрия Рытхэу известно, что сам не прочь посмеяться над анекдотом про чукчу. Однако для серьезного творчества писатель выбирает другой жанр. "Пьесы про чукчей не получится, они мало говорят, и это будет сплошное молчание",— признается автор. А роман — в самый раз. "В зеркале забвения" — многословное повествование о раздвоении личности. В сознании Георгия Незнамова, литературного сотрудника районной газеты, живет чукотский писатель Гэмо (в переводе — незнаемый): "Перевоплощение человека происходит не в каких-то животных, букашек, зверей, как утверждают индийские мудрецы, а в других людей". В общем, выяснилось, что "чукча — не читатель, не писатель, а просто персонаж".

ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА

Газета «Коммерсантъ» №180 от 03.10.2001, стр. 14

Авторы:

Лиза Новикова

Книги за неделю