В минувшую субботу в Комсомольске-на-Амуре хоронили Евгения Васина (Джема) —

В минувшую субботу в Комсомольске-на-Амуре хоронили Евгения Васина (Джема) — "вора в законе", который в течение 20 лет правил огромной территорией — от Якутска до Сахалина. Фигура Васина неоднозначна. С одной стороны, он создатель и лидер крупнейшего в стране оргпреступного сообщества "Общак". С другой — благодетель, непримиримый борец с бандитским беспределом и милицейским произволом, мудрый и всемогущий Батя. Кто он был на самом деле, теперь, видимо, рассудит только Бог. Так или иначе, но со смертью "крестного отца", как говорили на его похоронах, ушла в прошлое целая эпоха — эпоха воровского порядка на Дальнем Востоке. С похорон — корреспондент Ъ СЕРГЕЙ Ъ-ДЮПИН.

С Батей прощались как с Лениным

В Комсомольске-на-Амуре всего два района. Центральный, на территории которого в 1930-х годах десантировались первые комсомольцы, основавшие город, и Ленинский, где в то же время было нанайское стойбище. Слово "Ленинский" в традиционно воровском Комсомольске не прижилось. Поэтому второй район города местные, как и 30 лет назад, называют Дземги, что в переводе с нанайского означает "Березовая роща". В Дземгах, куда 14-летним пацаном приехал вместе с родителями и где прожил всю свою жизнь дальневосточный Батя, с ним и прощались.
С утра в Дом культуры 30-летия Октября на Советской улице привезли венки, которые едва поместились в пяти грузовиках. Их было не меньше трехсот. В основном от братвы — московской, новосибирской, тюменской, якутской, красноярской, краснодарской, сахалинской, хабаровской, уссурийской и благовещенской. По надписям на ленточках можно было изучать географию России. Наиболее авторитетные и уважаемые люди прислали венки персональные — от дедушки Хасана, от Юры Краба, от Башмака и Стаса из Магадана, от Трофа и Штакета, от Глота, от Юры-пожарника, от Феди Базовского, от Миши Серебряного, от Константина Шалвовича...
Венками уставили буквально все стены и даже лестницы двухэтажного ДК. При входе стоял на специальном постаменте портрет Джема с черной ленточкой в углу. Постамент утопал в живых цветах — розах, гвоздиках и гладиолусах. Тем более странно смотрелся расположенный над портретом огромный барельеф из коммунистического прошлого: солдат с автоматом, шахтер с отбойным молотком и колхозница со снопом пшеницы, взявшись за руки, шагают в светлое будущее.
Ровно в 11 утра перед входом в ДК и на прилегающем участке улицы Советской остановился кортеж, состоящий из нескольких сотен иномарок, в основном джипов и лимузинов представительского класса. Из темно-синего Chevrolet Suburban братки вынесли двухдверный гроб из красного дерева. Занесли его на второй этаж и установили в холле. Началось прощание. Сколько народу пришло, приехало и прилетело, чтобы проводить Джема в последний путь, так и не смогли подсчитать ни местные милиционеры, ни представители "Общака", которые взяли на себя всю организацию похорон. Думаю, ненамного ошибусь, если скажу, что прощались с Батей все 300 тысяч жителей Комсомольска и еще столько же приезжих. Во всяком случае, людская очередь в ДК с 11 до 14 часов дня шла как в мавзолей Ленина — нескончаемым потоком. Причем бродяги и воры в этой толпе составляли далеко не основную массу.
Провожали Батю и старики, и девчонки-старшеклассницы, и молодые мамы, бизнесмены, интеллигенты, и мужчины явно пролетарской внешности. Целыми группами приезжали пацаны из интернатов и детских домов, их легко было отличить по одинаковой казенной одежде. Некоторые из прощавшихся шли на костылях или даже передвигались на инвалидных колясках. Время от времени кому-то в толпе становилось плохо, упавшего в обморок или бьющегося в эпилептическом припадке тут же подхватывали и относили в дежурившую возле ДК "скорую".
Как это ни странно, на похоронах не было ни одного человека в милицейской форме. "Общаковские" не только следили за порядком и оказывали медпомощь, но даже регулировали движение на Советской улице, ловко управляясь с потоком машин. Не было музыки, которую Джем, видимо, не любил. Не было и представителей СМИ. "Покойный терпеть не мог давать интервью, а уж тем более фотографироваться,— говорили организаторы церемонии.— Людей с фотоаппаратами он не пускал на свои дни рождения, а уж тем более не пустил бы на похороны. Да и нам, живым, такая реклама не нужна".
Единственному человеку, которому было разрешено фотографировать церемонию, был "общаковский" "авторитет" Леха Вандам. Двух или трех фотокорреспондентов со стороны, пытавшихся незаметно запечатлеть происходящее, вычислили в течение нескольких секунд. "Общаковские" вежливо взяли их под руки и повели разбираться со "старшими". Один из двух старших, вор Витек, разобрался с прессой быстро. "Вытащите, пожалуйста, пленки",— тихо сказал он насмерть перепуганным журналистам. Один быстро засветил пленку. Другой было заупрямился, начал что-то говорить про закон о СМИ и про то, что он не откуда-нибудь, а из "Вечерки" (газета "Вечерний Комсомольск"). "Я на х... вертел твою 'Вечерку' и твои законы,— не повышая голоса сказал ему Витек.— Что, не понимаешь по-хорошему?" Журналист тут же начал нажимать какие-то кнопочки на цифровом фотоаппарате и демонстрировать Витьку, что, мол, изображение он стер. Витек ему не верил. Бледного фотографа отпустили лишь после того, как его Nikon профессионально досмотрел вызванный Витьком Вандам.
Не повезло и мне. Пока я просто ходил и читал надписи на ленточках, меня никто не трогал. Но едва вытащил из кармана блокнот, ко мне тут же подошли дземговские братки, познакомиться с которыми я еще не успел. Безотказно действовавшая до сих пор фраза "за меня комсомольские бродяги тюменским ворам сказали" (то есть дали добро на работу) на этот раз не сработала. Меня повели к вору Севе, который распоряжался церемонией вместе с Витьком. "Мне не понравилась ваша вчерашняя статья",— сказал Сева, имея в виду субботний номер Ъ, в котором рассказывалось о подготовке к похоронам Джема. В Комсомольск московские газеты обычно приходят с 2-3-дневным опозданием, но на этот раз адвокат Евгения Васина Сергей Бабаев распечатал статью из интернета уже на следующее утро. "Вы обещали писать правду, а написали про какие-то чартеры, на которых воры якобы прилетели со всей России. Зачем? У нас и денег таких нет. В общем, будем разбираться. Сейчас, конечно, оставайтесь. С похорон не гонят. Но фотографировать и записывать ничего нельзя. Ребятам это не нравится".
Тут к разговору подключился другой "авторитет" Валера Банан из Комсомольска (прозвище получил за то, что в детстве украл вагон бананов).
— Ты какую газету держишь? — неожиданно спросил он.
— Я не держу, а работаю в газете "Коммерсантъ".
— А кто держит?
— Березовский!

— Это фамилия или кличка? Я такого вора не знаю!

Между Волчком и Чайником

В два часа дня тело Бати занесли в Chevrolet и повезли на новое кладбище, расположенное в 20 км от города и носящее довольно странное для подобного места название — "Старт". Родственники Васина покоятся на старом погосте, но то ли "авторитеты" настояли, то ли сам Джем перед смертью изъявил желание лежать рядом со своим другом и соратником Александром Волковым (Волчок), которого два года назад похоронили на "Старте". Похоронная процессия, без преувеличения, растянулась километров на двадцать. Когда катафалк и шедшая следом за ним Land Cruiser, в котором расположились Сева и Витек, подъезжала к "Старту", последний автобус еще был у ДК.
Отпевали Джема в маленькой церкви у кладбища. Отец Олег попросил Господа простить все грехи и вспомнить все те добрые дела, которые совершал раб божий Евгений. После традиционного в таких случаях "Святый Боже, Святый крепкий, помилуй нас!" к гробу стали по очереди подходить "законники". Каждый целовал покойного в лоб, затем доставал из кармана заранее приготовленную иконку, дул на нее, как будто стряхивая невидимые пылинки, и клал в гроб. Последним с Батей прощался вор Витек. Положив свою иконку, он закрыл сначала одну, затем вторую крышку гроба, и покойного понесли в гору, на склоне которой для него был уготован последний приют. Могилу для Бати вырыли в нескольких метрах от огромной террасы, вырубленной в скале и обложенной гранитом, над которой возвышался памятник Волчку. Террасу как бы продлили вдоль склона, построив временный деревянный настил и укрыв его рубероидом. Чуть ниже настила, цепляясь за ветви растущих здесь березок, лежал двадцатиметровый дубовый крест, привезенный на кладбище по частям и собранный уже на месте. От верхушки лежащего креста тянулись в гору стальной трос, присоединенный к ручной лебедке, и несколько корабельных канатов. Могилу закапывали мальчишки лет по пятнадцать — самые молоденькие из "общаковских". Штатные кладбищенские могильщики в это время перекуривали в сторонке. Как только пацаны закончили свою работу, Витек скомандовал, и братва в десятки рук взялась за канаты. "Третья веревка, лебедка. Отпустить вторую веревку. Еще лебедка". Огромный крест все выше и выше поднимался над кронами берез. Когда крест провалился наконец в приготовленную для него скважину и встал вертикально, по толпе пронесся дружный вздох, а кто-то даже не к месту захлопал в ладоши.
Основная масса провожающих к тому времени уже спускалась вниз, к поминальному столу, установленному в низинке возле церкви. Поднимали, не чокаясь, по 50 граммов "Московской" или "Русской" за упокой души. Закусывали домашними котлетами, бутербродами с колбасой и красной рыбой. Те, кто за рулем, пили "Дюшес".
К пяти часам вечера на могиле Бати остались только его 25-летний сын Евгений и десяток самых близких друзей. "Помните, как-то раз искали Батю по всему городу? — спросил Евгений, кутаясь в песцовую шубу.— Теперь искать не придется. Вот он здесь, навсегда. Сейчас, наверное, разговаривает с Волчком и Чайником" (еще один умерший вор из Комсомольска.— Ъ).
"Гляжу на портрет, и кажется, что Батяня на меня смотрит",— подключается к разговору кто-то из братвы. "А я вот думаю, трудно станет в жизни, а Петрович приснится и посоветует, как поступить",— сказал другой. "Он даже мертвый будет блатнее всех блатных,— перебивает приятеля Евгений.— Да что там говорить, эпоха вместе с ним уходит. Но организацию, которую он создал, дело, которое он начал, не погибнут с его смертью. Нам только надо держаться всем вместе. Правда, парни?".
СЕРГЕЙ Ъ-ДЮПИН, Комсомольск-на-Амуре

"Он даже мертвый блатнее всех блатных"