Алексей Цветков. Человек стиля и его лефортовский год
О заключенном Лимонове
Алексей Цветков
Дата публикации: 18 Марта 2002
Э дуард Лимонов ровно год отсидел в 24-й камере лефортовского замка. Встает с подъемом в 6 утра, ложится с отбоем в 22. Во время часовой прогулки во дворике при всякой погоде отжимается, приседает, бегает на месте. Обвиняется в вынашивании антиконституционных планов и, соответственно, закупке оружия со товарищи. Получает множество писем со всего света, в основном - сочувственные. Несколько часов в день пишет в соседней камере, если дозволяет лефортовское начальство. За этот год начал и закончил несколько книг. До лета их издаст питерская "Амфора" . Нехорошо так говорить, но бросается в глаза, написаны они не в пример лучше последних его, конца 90-х, сочинений, и наверняка встанут в ряд безусловных побед, вроде "Дневника Неудачника" или "У нас была великая эпоха". От чтения "Другой России" и, особенно, "Книги Воды" впечатление, будто кто-то провел влажной губкой по сухой белесой доске, вернув авторскому языку, юмору и отчаянию все первоначальные достоинства. Когда ты сидишь дома и законно обладаешь псевдонимом "Лимонов", не всегда важно, что именно отдаешь издателям, растет внутренняя инерция, рынок ее поощряет, провоцирует, пока все из тебя не выжмет. Другое дело, когда отжимаешься в лефортовском дворике и по совокупному обвинению тебе грозит двадцать три года несвободы. Всякая инерция исчезает.
Большинства моих знакомых не могут внятно ответить, почему он туда попал? От робкого и подловатого: "Самореклама" до совсем уж беспомощного: "Всегда хулиганил". Когда пишешь статью, трудно отделаться от соблазна простых и "остроумных" объяснений. Вспоминается, что одним из любимых фильмов Эдуарда был "Лион-киллер", вот, мол, и заигрался с оружием, как любимый герой. Вертится в голове также умение Лимонова загораться страстью там, где у других не выходит. Как-то он сказал: "У нас не понимают, что такое политика, митинги, от них устают. Я после митинга чувствую прилив здоровой агрессии, эйфорию и эрекцию".
Но подобные "объяснения" я оставляю для более благополучных и легкомысленных времен.
Чей арестант?
Культовые заключенные, так или иначе попавшие в узилище за политику, есть в большинстве цивилизованных стран. Лимонова уместно сравнивать с гражданами США: краснокожим правозащитником Пэлтиером, афроамериканским журналистом Абу Джамалом или с итальянским профессором Тони Негри. Каждый из них стал не только лицом на модной майке, но и символом большого политического мифа. "Пэлтиер" читай "сопротивляющиеся резервации", "Абу Джамал" - непокорные чернокожие, Негри - упрямые внепарламентские левые. Все они активно продолжают писать и выступать, отрабатывая взятые на себя роли. Что будет подразумеваться под фамилией "Лимонов", если суд его не оправдает, а даст-таки несколько из тех самых совокупных двадцати трех?
Националисты так и не признали его своим, слишком "нетрадиционен", да после размолвки с Жириновским он не очень-то и старался, изображая "патриотов-державников" либо номенклатурными боярами-нарциссами, либо галлюцинирующими рунологами-свастиковертами. С левыми не лучше. Дружба с Анпиловым окончилась взаимными обвинениями в провокаторстве. Во вступлении в зюгановский блок партии Лимонова отказали, КПРФ дважды выставлялась против него на выборах, в Твери и Георгиевске, и дважды выиграла. Сейчас это повторяется в Дзержинске, где заключенный писатель зарегистрирован кандидатом. Если бы зюгановцы отказались сейчас от борьбы и пропустили Лимонова в Думу, это прибавило бы им гораздо больше весу-престижу, чем еще одно депутатское кресло, но вряд ли в их партии кто-то так думает.
То есть ни обобщенным мучеником "русского народа", ни "красным узником" Лимонов не станет. И слава богу. В новом веке ему не остается ничего, кроме как стать символом свободы слова, независимости суждений и поведения, безотносительно к национальности и актуальной политике. Независимость эта обоюдоострая, и от "демократской конъюнктуры", которой всем вроде бы прописано придерживаться, и от приторно авторитарной системы путинских времен, метко определенных Дмитрием Быковым как "жэковский реваншизм".
Уйдут ли в случае обвинительного приговора молодые сторонники Лимонова в пресловутое "прямое действие" по примеру своих кумиров - эсеров, красных бригад, черных пантер? Вероятность приличная: счетчик на первой полосе их газеты отмеривает дни заключения вождя вполне серьезно, а исполняющий обязанности, работник морга и поэт Тишин, говорит в передовице: "На выбранном пути нас устраивает любая судьба". Уйдут - не уйдут? В прямое или кривое? - пусть гадают спецслужбы. А вот Лимонов в случае посадки становится символом свободомыслия без вопросов. Привет Радищеву, Чернышевскому, Солженицыну, Витухновской , в зависимости от предпочтений читателя.
Другая и Эта
Если Россия нужна Лимонову Другая , стало быть не нужна Эта ? Лимонов, он вообще - против чего? Думаю, точнее всего сказать: против "девятнадцатого века", который у нас снова настает. Недаром самые энергичные и злые наезды в новых его книгах именно на изучаемую в школе "чеховщину, толстовщину и достоевщину", точнее, на их обволакивающую и тормозящую функцию в нынешнем обществе. Конечно, Лимонов выступает не против того позапрошлого века, который был да сплыл и никак возвратиться уже не может, но против его второго издания, необходимого жэковскому реваншизму вместо прежней неуместной "идеологии КПСС". Лимонов против России, читающей и смотрящей про сыщика Фандорина , пускающей слезу под Баскова, лакомящейся конфетами "Коркунов" , а по будням разливающей под каторжную лирику "Русского шансона". Против России, понятой сквозь "Сибирского цирюльника" , не даром лимоновцы столько раз бомбили Михалкова порченными яйцами, хотя формально повод был другой. Против России, новая идентичность которой выматывается из старого антикавказского лубка, воплощенного теперь в "солдатских" телесериалах и новом балабановском кино. Отсюда, кстати, и демонстративная дружба Лимонова с "ваххабитом" Гейдаром Джемалем , после ареста вождя ставшим для партии кем-то вроде крестного отца и большого брата. В тюремных своих тетрадях Лимонов не раз жалеет, что князь Владимир выбрал не ислам, и намекает, что не все еще потеряно. Эта Россия прикрывает новым "девятнадцатым веком" окончательное присоединение к третьему миру, странам мировой капиталистической периферии, "большой деревни" глобализма. Весь этот "Коркунов" необходим населению, дабы как-то подсластить сию неприятность и оправдать действия сложившейся в 90-х элиты. В учебниках истории не новая сия песня называется "Реставрация". Не удивительно, что система, украшающая себя подобным образом, нуждается не только в шоколадном Коркунове, оперном Баскове, литературном Фандорине, кинематографическом кадете Толстом, но и в зловещих карбонариях-заговорщиках, винить коих в "нестроениях" было доброй чиновничьей традицией в России позапрошлого века. Карбонариев срочно разыскивают и первых уже повыловили, Лимонов - только самый заметный из них. Дальше "заговорщиков" будет больше, сомневаться не приходится.
"У нас была великая эпоха" - Лимонов не про девятнадцатый век писал. Да и перед тем, про что писал, всегда испытывал скорее эстетическую завороженность и вряд ли согласился бы переехать в те времена. Именно в этом их разница с неудавшимся геноссе Анпиловым. "И спишь, бля!" - помню, сказал Лимонов и радостно зажмурился, - про волшебный запах начищенных офицерских сапогов отца, запавший в душу из детства. Эта реплика стала моим ключом к его пониманию "несравненной сталинской эры".
Не учитывая этого мотива, классификаторы вечно будут проходить мимо, ломая перья по поводу: левый он или правый, играет или серьезно? Императив Лимонова - идти против воли истеблишмента, и, между прочим, он делал так всегда. Начав в 70-х как поэт, выступил против советской стерилизации языка и вообще образа жизни. Оказавшись в результате на Западе, мгновенно послал тамошние эмигрантские понятия, завязав публичную дружбу с разными "красными" и "рабочими партиями". В 87-м, когда только ленивый не разоблачал сталинских репрессий, издал "Эпоху". Когда начало считаться, что либерализм - синоним ума, делал в "Убийстве Часового" рекламу Чаушеску и боснийским сербам и печатался в парижской "Идио", временно подружившей всех ультраправых и ультралевых "мракобесов". Переехав в Москву, публиковался у Чикина-Проханова и вступил к Жириновскому, в 93-м был на антиельцинских баррикадах. С Дугиным расстался из-за придворной, при всей ее готике, сути дугинской идеологии. Сегодня, на пике православной моды, подписывается за ислам и с пониманием пишет о люциферите Чарльзе Мэнсоне. На фоне культа семейных ценностей призывает отказаться от моногамии и жить "общинами сексуального комфорта". Наступающему "девятнадцатому веку" он противопоставляет все, что можно противопоставить, - от штурмовиков Рэма и хунвейбинов Мао до ситуационистких арт-провокаций и панк-революции.
Принципиальная противоположность любому дискурсу окружающей власти в стиле десятилетней давности панк-хита "Я всегда буду против" часто понимается на уровне: "А обязательно всегда против ветра?". Хотя, если подумать, приходят в голову экзистенциалистские рассуждения о не меняющейся сущности системы, жонглирующей пустопорожними брендами и, соответственно, о постоянном характере антисистемы, тоже вынужденной регулярно перекрашивать вывески, чтобы остаться самой собой.
Лимонов с такой "нигилисткой" версией своей деятельности вряд ли согласится. Он совершенно искренне говорит у себя в редакции о "повторе парламентского прорыва Жириновского" или о "повторении пути товарища Че". Дело не в рефлексии Лимонова, но в очевидной извне многолетней логике его поступков и текстов. В конце концов, декларируемые нами цели не более чем инструмент самосохранения в будущем. Чтобы воображать себя честным, нельзя, пожалуй, осознавать настоящую механику своего поведения.
В конце 90-х Лимонов собрал под своим запоминающимся флагом не безответственную богему, не озлобленных бритоголовых и не истеричных леваков, а тех, кто менее или более осознанно противопоставлял себя дискурсу системы, транслируемой на общество атмосфере, и для кого это противопоставление было важнее всех прочих дел. "Другая Россия" - не проект будущих преобразований, но автопортрет таких людей. "Революция - сейчас!" - называется книга Ильи Стогоffа , на треть посвященная лимоновцам. Название подсмотрел друг Стогоffа, философ Секацкий, в сортире Сорбонны: модный там антиглобалистский лозунг.
Как бы лично ни осознавал свою общественную деятельность сам Лимонов, большинством он всегда будет восприниматься как писатель. На недавнем, 59-м, дне рождения, красиво отпразднованном в отсутствии тостуемого в Музее Маяковского, близкий его приятель Игорь Дудинский назвал НБП лучшим произведением писателя. Лучшее для писателя - это ведь наиболее характерное, точнее всего выражающее личную миссию, не так ли?
Партия практического экзистенциализма
Мы имеем дело не с политической, а с экзистенциальной оппозицией, своеобразной версией социального гностицизма, что отнюдь не означает ее несерьезности и безопасности для системы, в отдельных ситуациях - скорее наоборот. Именно так, игнорируя формальные отличия, смешивая пафос Сиэтла 99-го, парижского 68-го, немецкого 33-го и российского 17-го годов, можно навербовать несколько тысяч довольно решительных молодых людей. Аналитики, реально представляющие себе социальную ситуацию, то есть осведомленные о "виртуальности" и "административности" большинства наших блоков-партий, знают, что построить такое движение "снизу" при повсеместном противодействий властей всех уровней - дело безнадежное, однако же Лимонову со товарищи оно удалось. Своими силами распространяемая два раза в месяц десятитысячная газета, полсотни отделений по России, захваты соборов, офицерских клубов и крейсера "Аврора", закидывание коктейлем Молотова множества посольств и культурных центров, "избиение" цветами Горбачева, принца Чарльза и певицы Валерии, повсеместные попытки срывать чужие политические съезды и редакционные вечера, упрямое участие в выборах всех уровней - всего этого и многого другого не инсценируешь с полусотней сподвижников. Только тех, кто из НБП сидит в данный момент или сидел в недалеком прошлом, насчитывается около сотни. О разных административных взысканиях и эфэсбэшных проработках я скромно умолчу. Меньше всего партия похожа на фэн-клуб и больше всего - на армию без оружия. За "оружие", было оно в реальности или только "могло быть", Лимонова и собираются привлечь. Пару лет назад один следователь ФСБ как только меня ни склонял поучаствовать в этом цареугодном деле.
В неофициальном гимне "Действительные члены НБП", сочиненном известным радиоголосом и певцом Георгием Осиповым, называются Бакунин , Мэнсон, Карлос, который Ильич Рамирес, террорист-одиночка, - то есть снова чисто экзистенциальные фигуры, политический смысл которых если и был, то давно изъят из оборота.
Есть, между прочим, европейское по происхождению мнение, что интеллектуал, и в частности - писатель, как раз таки и нужен для критики, диагностики, тестирования системы, выяснения ее возможностей, тупиков и границ, а не как развлекающий себя и других скоморох или придворный метафизик. В этом смысле Лимонов - западник, тут крайне правые со своим "нюхом" правы как никогда. Просто он не западник НАТО, МВФ, экономики Фридмана-Хайека и повсеместных Диснейлендов, а западник традиций гражданской самостоятельности - вспомним Паунда, Бретона, Пазолини, поголовную "левизну" сюрреалистов, поголовный "фашизм" футуристов, да и нынешних: Чака Паланика, Стюарта Хоума, Бена Элтона, Наоми Кляйн и прочих литераторов, скопом записываемых в "антиглобалисты".
Правда, такая позиция допускается системой лишь до тех пор, пока слова и тексты остаются словами и текстами и не ведут к "прямому действию". То есть попадать за решетку - судьба внимательного читателя, близко воспринявшего твой текст, а тебе, писателю, уготовано почетное место "чистого интеллектуала", которому "многое прощается". Лимонов решил для себя этот вопрос очень давно, задолго до того, как взял в руки автомат, мегафон или древко флага. Позиция "радикального мыслителя", подстрекающего других из кабинета, ничем не отличается для него от роли трусливого провокатора.
Как сказал о нем на недавней пресс-конференции "Амфоры" Павел Крусанов: "Не много есть людей, способных взять на себя посланную им ношу, удержать ее и нести".
Письма на волю и обратно
Лимоновское письмо Путину из Лефортово, изданное отдельной брошюрой и гуляющее по стране, напомнило мне обращение Бакунина к императору из Алексеевского Равелина, но не схожестью, а поразительным контрастом. Михаил Александрович опереточно каялся и выражал полную благонамеренность, Лимонов, напротив, критикует и дает советы. "Вы затянули не те гайки и не туда повернули руль" - озаглавлено обращение. То есть у Бакунина была надежда. Имело смысл использовать "иезуитчину", на которую они с Нечаевым позже так часто будут рассчитывать. Лимонов, предлагая все перерулить иначе, явно ни на что не рассчитывает, кроме пропаганды своих идей, не иезуитствует, не кается. Отсутствие иллюзий в отношении системы позволяет быть спокойным и честным. Тот девятнадцатый век давно закончился, наступает новый, и между ними есть разница. Николай Первый исчеркал бакунинскую исповедь сотнями ядовитых замечаний. Если есть желание разобраться, пишите Лимонову на бумаге в СИЗО Лефортово . Е-мейлы там пока не предусмотрены.