Владимир Крайнев. Не только о скандалах, связанных с Конкурсом имени Чайковского
Владимир Крайнев - о том, чего мы не знали
Владимир Крайнев
Дата публикации: 19 Апреля 2002
До открытия конкурса Чайковского , самого известного российского конкурса осталось чуть больше месяца, а скандалы уже начались. Один из этих кулуарных конфликтов и послужил поводом для встречи с известным российским пианистом и музыкальным деятелем Владимиром Крайневым
Конкурс Чайковского как дело государственной важности
Кучма патронирует мой конкурс в Харькове,
а конкурс Чайковского, видимо, ограничится
приветственной телеграммой от Путина
В.Крайнев . Из наболевшего
Легче отменить наступление лета, чем международный конкурс имени Чайковского . Сегодня уже кажется, что он должен быть по определению и будет всегда, хотя до 1958 года его и в природе не существовало. Привычка свыше нам дана, как сказал поэт! Преодолевая финансовые и внутренние этические препятствия, самый известный в мире русский конкурс продолжает свою летопись. XII Международный конкурс имени Чайковского пройдет с 6 по 23 июня в лучших концертных залах Москвы . Многое менялось в правилах конкурса за его почти полувековую историю, но по-прежнему неизменным остается самое привлекательное из условий - оргкомитет оплачивает участникам абсолютно все расходы по пребыванию, начиная с первого тура, чего нет ни на одном другом конкурсе в мире. Если говорить о новшествах, то введен официальный предварительный отбор по видеокассетам (это позволило отсечь огромную толпу "конкурсных туристов") и кардинальным образом, что называется, с головы, изменен состав жюри по всем четырем специальностям. У скрипачей жюри возглавит Владимир Спиваков , у виолончелистов - Александр Рудин (самый молодой председатель за всю историю конкурса), генералиссимуса русского вокала Ирину Архипову , долгие годы бессменно руководившую вокальным жюри, на сей раз сменит ее коллега по Большому театру бас Евгений Нестеренко , ныне преподающий в Австрии, во главе жюри конкурса пианистов - Владимир Крайнев , разделяющий свою жизнь между Россией, Украиной и Германией. Все - преуспевающие золотые и серебряные лауреаты конкурса Чайковского прошлых лет ("серебро" Спивакова на IV конкурсе объясняется просто - "золотом" Гидона Кремера ).
Владимир Крайнев: Что касается скандалов, то не стоит преувеличивать их значение - это обычные закулисные конфликты и обиды на почве этики, которые случаются в любом человеческом коллективе. Иными словами, и великим музыкантам ничто человеческое не чуждо. Если конкретно, то шум поднял преподающий в Испании пианист Дмитрий Башкиров , чью кандидатуру при обсуждении состава жюри оргкомитет отклонил единодушным голосованием. В недавнем интервью "Литгазете" ( # 9 - 2002 г. ) уязвленный Башкиров выражает свое возмущение "безответственной" ролью Крайнева в этой истории, причем его моральные претензии можно понять: зачем приглашать человека на работу, если нет возможности гарантировать ему эту самую работу, и как это председатель жюри не волен настоять на своем выборе?
Все, что сказал Башкиров о конкурсе Чайковского, вранье с первого до последнего слова. Он говорит о некой злой воле чиновников, но в оргкомитет входит только один чиновник чистой воды, не музыкант по специальности, - Николай Иванович Бутов. Все остальные, начиная с председателя оргкомитета Тихона Николаевича Хренникова , профессиональные музыканты: ректор консерватории, директор филармонии и ректор Гнесинской академии. У нашего конкурса такое правило: сначала назначенные председатели жюри ведут переговоры и приглашают членов жюри, после чего оргкомитет голосует "за" или "против". Мы ориентировались на 15 человек, чтобы из них было не больше 1/3 русских. Я хотел, чтобы было как можно больше иностранных членов жюри, чтобы на нас потом не валили обвинения пресса и публика, что мы тянем своих. Но все равно - будут. В своем выборе я руководствовался принципом честного и непредвзятого отношения к молодым исполнителям, невзирая на то, кто у кого учится.
Русский Журнал: А есть ли конкурсы, где не имеют права участвовать ученики членов жюри?
В.К.: Из крупных - немного, пожалуй, только конкурс Бузони .
РЖ: А из каких соображений вы приглашали именно Башкирова?
В.К.: Нас не связывает ни дружба, ни сотрудничество. Я просто уважаю его как музыканта и педагога. А во-вторых, он действительно никогда не сидел в жюри конкурса Чайковского. Немного обижен. Но сейчас все эти игры в диссидентство уже неактуальны. У нас вся страна диссидентско-воровская: диссиденты стали главными ворами страны.
РЖ: Льстили ли вы себя надеждой, что подобрали некоррумпированное жюри?
В.К.: Не существует некоррумпированных людей. Все в той или иной степени служат какому-то делу, интересам и так далее. У наших русских профессоров менталитет отбора в основном на уровне консерваторского экзамена. Мне сказали, что даже есть обида на меня за то, что русские профессора в жюри конкурса - только с кафедры Нейгауза... И грустно, и смешно. Какие-то лавочные страсти! Поэтому главным критерием приглашения того или иного человека в жюри для меня была его профессиональная порядочность
Приглашая людей, я всех предупреждал, что официальное приглашение должен сделать оргкомитет. Кстати, Башкиров говорит, что долго отказывался, но на самом деле его реакция была мгновенная и радостная (это было еще осенью 2000 года). К сожалению, заседание оргкомитета, на котором были отклонены три кандидатуры (не только Башкиров, но и суперавторитетные Дэниэл Поллак и Хироко Накамура ), происходило без меня. Когда меня поставили в известность об этих "отклонениях", я сказал: подождите, ничего не решайте без меня, я сейчас приеду. Прежде всего, я начал разыскивать Башкирова. Я хотел поговорить, объяснить ему ситуацию. Но найти его оказалось невозможно. На мои вопросы "в чем дело" никто из оргкомитета не мог назвать ни одного конкретного довода - вот, мол, так единодушно все проголосовали против, и все.
РЖ: Происшествие с Башкировым - частный случай или прорвавшаяся принципиальная внутренняя проблема?
В.К.: Частный случай. Дмитрий Александрович здесь практически не бывает. Вернее, когда бывает, то не живет здешней жизнью. Приехал - сыграл свои концерты - уехал. Такая залетная птица. Может быть, именно это сыграло свою роль в его "отставке". Он говорит о принципиальности и несговорчивости и тем самым опускает всех остальных членов жюри - начиная с 58-го года, тех же Нейгауза, Гольденвейзера , Гилельса , Флиера , Оборина - в грязь. Надо было думать, что и до него и до меня в жюри конкурса сидели люди, которые составляли цвет и гордость своей нации.
Моей вины в этой истории нет - это единогласное решение оргкомитета. Почему, я не могу объяснить. Единственное, что не выполнил оргкомитет и в чем Башкиров на сто процентов прав, - он не получил от оргкомитета никакого объяснительного извещения. Человеку надо было объяснить: Крайнев ограничен в своих правах - он только предлагает кандидатуры, которые дальше проходят утверждение путем голосования. Нормальное объяснение нейтрализует обиду. Увы, политес не был соблюден, и возник скандал. Все-таки у нас еще совковое мышление и наплевательство на людей любого значения. В принципе ведь подставили-то меня, столкнули лбом с коллегой, которого я ценю и уважаю. Хочется верить, что эта прелюдия к конкурсу не помешает нормальной работе жюри, в которое из русских пианистов вошли Элисо Вирсаладзе, Наум Штаркман, Алексей Наседкин и Лев Наумов. На вопрос, как готовлюсь к конкурсу, вполне серьезно отвечаю: запасаюсь мылом и новыми японскими мочалками.
Единственное, что на самом деле трагично, - нет никакой заботы "партии и правительства". Ведь раньше, при том же остаточном принципе финансирования культуры, когда приближался конкурс Чайковского, вся страна начинала работать на него, потому что это было лицо страны в глазах всей планеты, ее политический престиж. У нас все никак не могут найти национальную идею. Наверное, не там ищут. Зайдите в Библиотеку Ленина , посмотрите на корешки книг на полках, в Третьяковку , в Консерваторию - вот где русская национальная идея. Меня удивляет, почему российский президент не может быть патроном конкурса Чайковского, одного из лучших конкурсов в мире, - в других странах это считается делом высшего престижа, а некоторые короли и королевы и вовсе содержат собственные. Оргкомитет посылал в Администрацию президента соответствующее письмо, и пришел ответ, что такого нет в практике, чтобы лично президент патронировал конкурс. А вот президент Украины Кучма патронирует мой международный юношеский конкурс в Харькове - для него это, как видно, дело государственной важности.
РЖ: А как начинался для вас конкурс Чайковского?
В.К.: В 1966 году Фурцева приказала мне участвовать, а я отказался, поскольку лежал в больнице с язвой, - так меня доставили к ней прямо в больничном халате. И наказали - отменили все мои концерты в Москве, Питере, Киеве, во всех крупных филармониях и на полтора года сделали невыездным. Погорели мои гастроли по Америке, которые организовал знаменитый импресарио Сол Юрок - ему заранее сказали, что Крайнев серьезно и надолго болен. Это было в мае, а гастроли намечались на октябрь, поэтому Юрок изумился: чем же так болен 20-летний мальчик, что не поправится за полгода? В 70-м, перед следующим конкурсом, раздается звонок, и голос в трубке говорит: сейчас с вами будет говорить Екатерина Алексеевна Фурцева . Она сказала: "Володенька, значит так...", - и я, не дожидаясь продолжения, тут же выпалил: "Я согласен участвовать в конкурсе Чайковского!" Она явно ожидала другого поворота событий. Мне было уже 25, и отказаться повторно значило загубить свою карьеру окончательно.
В 90-м меня впервые пригласили сесть в жюри. И я тут же сделал переворот. Предложил, чтобы на следующем конкурсе в 94-м в жюри были бы только лауреаты прежних лет. Идея на практике оказалась поистине идиотской! Я наивно полагал, что, вспоминая свое боевое крещение на священной конкурсной сцене, нынешние мэтры будут справедливы и гуманны к участникам. Оказалось - наоборот. X конкурс превратился в сплошной скандал, премии во многих случаях дали не тем, кому нужно было, а у виолончелистов вообще пьедестал почета остался пустым.
Что такое конкурс Чайковского, я прекрасно знаю на своей шкуре. Помню, как на моих глазах остервенелые тетки-меломанки били Гилельса зонтиками, когда он дал первую премию Григорию Соколову (лишнее подтверждение тому, что Гилельс был прав - сегодняшнее положение Соколова в мировом фортепьянном раскладе). Помню, как на объявлении результатов IV конкурса публика в неистовстве скандировала "первую премию -Лиллу!!!", когда мы все-таки поделили с ним золото.
РЖ: Иными словами, конкурсант - тот же спортсмен...
В.К.: Почему только конкурсант? Любой артист, и шире - любой человек, должен быть спортсменом на дистанции под названием " жизнь ". Каждый выход на сцену - риск. Конкурс - тоже экстремальная ситуация, когда ты должен выйти и, несмотря на неблагоприятную психологическую обстановку, успеть высказать все лучшее, что у тебя есть за душой. А переезды, прилеты за 20 минут до начала концерта, плохое самочувствие? Публике это совершенно неинтересно, тем более, как и твое внутренне состояние. Есть определенная логика в том, что победители конкурсов потом очень долго живут в искусстве, сохраняя прекрасную форму. Как правило, у победителей есть крепкий внутренний стержень, который их ведет и поддерживает. Таким образом, конкурс есть неизбежное зло, но с другой стороны - важный показатель выживаемости таланта.
РЖ: Получается, талант не может пробить себе дорогу, минуя конкурсы?
В.К.: Как правило. Но есть исключения. Например, оперные певцы (у них существует своя система импресарских контор и прослушиваний) или вундеркинды, поддерживаемые какими-либо авторитетами от музыки. Кроме того, не забудем, что и в музыке есть разного рода мафии: еврейская (и другие по национальному признаку), голубая, политическая... Кисину , даже учитывая его невероятную младенческую одаренность, безумно повезло, что он попал на Караяна . Тот новогодний концерт с великим маэстро и мгновенно растиражированные записи стали звездным часом Жени, и исполнительская неудача юного Кисина в Первом концерте Чайковского не имела ровно никакого значения - важно было символическое значение события, когда идол музыки с вершин своей сияющей мудрости благословил молодость на будущие свершения. Однако, как ни странно, подобные уникальные явления не выдерживают испытания жизнью: кто-то в тисках рекламы и музыкального бизнеса теряет, как тот же Кисин, свою одухотворенность и непосредственность, кто-то просто не способен существовать в ритме конвейера, каковым является нормальная концертная жизнь. Лишь избранные единицы шествуют на Олимп ровной стезей. Такова, к примеру, Марта Аргерих. В 16 лет она выиграла конкурс Бузони, после чего долгие годы безуспешно пыталась пробиться в пианистическую элиту - до тех пор, пока не получила золото на конкурсе Шопена. Видимо, это и воспитало в ней тот бойцовский дух и олимпийское спокойствие, которые и сегодня всех покоряют.
РЖ: Каковы ваши прогнозы по поводу среднего уровня готовящегося конкурса?
В.К.: Средний уровень будет очень высоким, в том числе и потому, что впервые был проведен предварительный отбор по видеокассетам, - от "туристов" нынешний конкурс застрахован. А вот звезды я пока не вижу. Те, кого я слышал, - замечательные крепкие профессионалы, но хочется, чтобы пианист хоть немного поговорил бы с богом.
РЖ: Есть ли изменения в регламенте оценок?
В.К.: Да, теперь вместо 25-балльной системы на первом и втором турах будет "да - нет - может быть", то есть отрезана любая возможность манипулировать с цифрами. На третьем туре пришлось оставить баллы, пять самых высоких из прежней системы: с 21 по 25.
РЖ: Какова пропорция представительства участников из стран Старого Света и Азии?
В.К.: В количественном отношении Азия преобладает со столь большим отрывом, что впору говорить о серьезной азиатской экспансии. Больше всего участников из Японии и Китая, но даже возьмите Америку - многие участники, представляющие США и Канаду, являются выходцами из Азии. Но они же не виноваты, что их профессионализм и технический уровень действительно выше, чем у остальных.
РЖ: В таком случае, что именно азиатская волна вносит в мировую конъюнктуру?
В.К.: Ничего. Они берут нашу традицию (в Японии преподают чуть ли не все мало-мальски авторитетные русские профессора) и тиражируют, как хай-тек.
РЖ: Так-таки ничего?
В.К.: Ну, может быт, они дают большую концентрацию среднего уровня.
О коллегах и учениках
РЖ: Чья игра из нынешних вызывает в вас душевный отклик?
В.К.: Начнем с того, что я влюблен во всех своих учеников, называю их своими детьми. У меня есть две чудесные ученицы: китаянка и японка. Такой теплоты, эмоциональности и воображения, как у них, я не встречал давно. Душевная открытость в принципе удивительна для людей восточной культуры, но они с детства находятся в европейской среде и впитывают европейскую пианистическую традицию. Из "чужих" ближе всех мне Николай Луганский со всеми его неровностями и перепадами, но он выдержал испытание временем - и заметьте, между прочим, - он чуть ли не кандидат в мастера по шахматам. Нравятся мне серьезное отношение к делу и пианистический размах Вадима Руденко , который ассоциируется у меня с пианистами начала ХХ века. Гиндин с его нарциссизмом - не мой мир. К сожалению, я не имел возможности выработать свое отношение к Борису Березовскому, слышал его только однажды в дуэте. Подрастает хорошее, яркое поколение нынешних 17-летних; как ни парадоксально, интернетизация жизни расширяет границы их кругозора. Предыдущее поколение оказалось во многом потерянным, потому что не интересовалось смежными видами искусства. Профессия не должна замыкаться в своих узко цеховых рамках.
РЖ: Ваше педагогическое амплуа: тирания или стороннее наблюдение?
В.К.: Все вместе, по необходимости. Но тиран я не в вопросах интерпретации, а в плане профессиональной дисциплины. Я тиран текста. Я учу своих учеников тому же, чему научился у Нейгаузов, - досконально до мелочей изучить авторский текст, "высосать" из него все возможное и пропустить через себя. Но при этом Бетховен должен остаться Бетховеном, а Шопен - Шопеном. Все остальное - пожалуйста, отдаю на откуп, когда я знаю, кому отдавать. Все же еще зависит от личности - они разные, а бывает просто отсутствие личности.
РЖ: Как складывается работа в Ганновере?
В.К.: К десяти утра я еду в школу и до девяти вечера - уроки, уроки, уроки... В Германии высшая профессура тоже дифференцируется, но все называются профессорами (с рангами С1, С2, С3, С4 - высший). Профессор С4 обязан обучать не менее 12 человек в классе - за большее количество учеников плата не прибавляется. Ассистенты не положены, там нет такого понятия. Раньше у меня почти все время было 28-30 человек в классе, теперь - 24-26. Есть возможность отбирать только то, что хочу, - ко мне в класс очень жесткий конкурс. 40% составляют выходцы из разных мест СНГ. Преподавать в других местах я как немецкий госслужащий не имею права по законам Германии. Сегодня стал меньше играть, иначе я просто не справлюсь с детьми. Ведь в моих руках не только их будущее, но и будущность нашего общего дела. Залетать на часок и давать ц.у. между гастролями - не для меня. Да, я наступил на горло собственной песне, но взамен получил не меньшее наслаждение.
В Германии есть такая специфика, что все как бы равны, более талантливых, выделяющихся детей не должно быть по определению. В искусстве это невозможно. По-моему, они только недавно начали это понимать. Музыкой все немецкие дети занимались до недавнего только в свободное от общеобразовательной школы время. С большим трудом удалось пробить идею учреждения, похожего на нашу ЦМШ , - организовали институт особо одаренных детей.
РЖ: А в России вы преподавали?
В.К.: Да, но успел только 5 лет. Мой педагогический дебют - небезызвестная в мире Катя Сканави. Замечательное самовыражение. По женской линии я бы поставил ее рядом с Луганским. В целом мои ученики заработали свыше 30 премий на разных конкурсах. Мой официальный педагогический стаж - 15 лет.
О личном
В.К.: Было время, когда мы со Спиваковым семь лет ходили неженатыми, и вся Москва гадала, на ком же такие женихи споткнутся. Володя был разведен с пианисткой Викторией Постниковой (потом она стала женой Геннадия Рождественского), а я - с виолончелисткой Кариной Георгиян. Мы и женились в один год, и развелись почти в одно время. Володя очень долго ухаживал за Сати , а мы с Татьяной Тарасовой "поженихались" буквально за неделю. Это был как гром среди ясного неба для всех. К 1980 году мы с Татьяной были, что называется, фигурами, она - заслуженным тренером СССР, добывшим стране энное количество золотых и олимпийских медалей, я - народным артистом РСФСР, лауреатом премии Ленинского комсомола, - так нас за границу ни за что не выпускали вместе, боялись, что, не дай бог, повторится прецедент Вишневской-Ростроповича и Годунова-Власовой. Хотя выехав параллельно, в разное время, мы все равно могли там воссоединиться и остаться. Кроме того, у меня есть еврейская кровь, и мы могли бы беспрепятственно эмигрировать и по этой линии. Другое дело, что мы этого не хотели.
РЖ: Дает ли какие-то преимущества такая семейная жизнь, как у вас с Татьяной Анатольевной, когда вы часто порознь?
В.К.: Никаких. Это неизбежные недостатки. Надо просто с огромным уважением относиться к делу, которому служит твой близкий человек.
РЖ: Кстати, где сейчас работает Тарасова?
В.К.: В Коннектикуте, под Хартфордом. Хороший город, с прекрасной консерваторией. А в Москве ей так и не дали ни грамма льда под каток. И даже когда Лужков лично распорядился, то субпрефекты - или как там они называются - буквально через день отобрали у нее этот лед. Для Америки гордость, что Тарасова работает у них. На ее катки повалил народ.
РЖ: А совместные семейные проекты у вас были?
В.К.: В свое время я придумал идею ледового театра, а Таня ее осуществила. Воплощалось все это очень интересно, жаль только, что многие постановки из-за технической сложности оборудования и заливки льда в России не шли. Помню, Плисецкая с Щедриным были в восторге от "Кармен" и "Болеро". Потом появились "Спящая красавица" Чайковского и "Золушка" Прокофьева, что называется, в подлиннике. Когда Таня работала с Торвилл и Дином в их трехгодичном мировом турне, я записал для них фонограмму Рапсодии на тему Паганини (вначале даже думали сделать музыку живьем с оркестром и поставить рояль прямо на лед - я бы сыграл, но инструменты точно замерзли бы). Кстати, мне довелось записывать и четырехминутную выжимку из этой Рапсодии для Бестемьяновой-Букина.
РЖ: Ваша семья наполовину спортивная, а сами вы имели когда-нибудь отношение к спорту?
В.К.: Был диким хоккейным фанатом, знал все и всех, но никогда не думал, что подружусь спустя годы с самим Анатолием Тарасовым , - он все изумлялся, что я помню его знаменитую "тройку" 64-го года "Маслов-Никитин- Якушев ". Профессионально имел отношение к большому теннису - играл за сборную Украины от Харькова в юношеском разряде.
РЖ: Что вы делаете в оставшееся свободное время?
В.К.: Смотрю телевизор, лежу читаю. Очень люблю хорошее кино. Из передач предпочитаю новости и познавательные программы, нравится то, что делает Дибров.
РЖ: Чем вы питаетесь в Ганновере?
В.К.: Так же, как и везде, - люблю борщ. Коронное блюдо - жареная картошка с луком. В этом очень помогает мама, которая рядом со мною на протяжении всей жизни. Сейчас в Ганновере принимает самое активное участие во всех моих детях. Всех к струнке, к ногтю.
О разном
РЖ: Есть ли места на земном шаре, где вы не играли?
В.К.: Конечно, есть. Аляска, например. В Африке никогда не играл - съедят еще. А если серьезно, то они не платят ничего, - я не имею права опускать свои гонорары ниже определенной отметки, тогда мои европейские импресарио просто выгонят меня, а другие скажут: ага, раз вы играли там за такую сумму, будьте добры, сыграйте и у нас за такую. Когда артист доходит до стабильного уровня своих гонораров, он может, конечно, позволить себе опускаться, но до определенного предела.
РЖ: А где играть было неприятно?
В.К.: Бывали такие города (скажем, Фрунзе, Мары или Талды-Курган), куда мы попадали на всяческие декады советского искусства и должны были выступать в соседних аулах и кишлаках, где в пианино нет струн и педалей, а вместо звуков выскакивают мыши.
РЖ: Можете обозначить ваш самый крупный провал?
В.К.: Самый большой мой провал для меня самого случился однажды в Москве, когда я должен был играть сразу три фортепьяных концерта в один вечер. Я только что получил премию Ленинского комсомола, был в замечательном настроении и прекрасной форме. И Таня почему-то решила, что я должен помыть голову и пофенить свои 8,5 феллини на голове, чтобы они стали пышнее. Видимо, фен и сыграл свою роковую роль. Через пять минут я впал в какое-то безумие. Я бесновался в артистической, не мог собраться, совершенно не мог контролировать себя во время игры. (Похожее невменяемое возбуждение люди испытывают в альпийских районах, когда с гор дует особый ветер.) Помня тот случай, я всегда напоминаю своим ученикам идеал поведения на сцене: холод, чистота, жар и независимость. Холод - это абсолютный контроль над собой, чистота исполнения - уважение к тексту и автору, жар душевный и свобода рук.
РЖ: А курьез из последних?
В.К.: Меньше года назад в Афинах у меня произошел забавный случай с недавно умершим замечательным дирижером Джансугом Кахидзе. Афины заранее прислали приглашение с "Прометеем" Скрябина, и я так понял, что это пожелание маэстро. Приезжаю, и на первой же репетиции чувствую, что Джано ужасно не любит эту музыку и стремится быстрей ее закончить. А потом с укоризной говорит: "Слушай, зачем ты заказал это?" - "Я заказал?"
РЖ: Никогда не хотелось попробовать себя в смежных областях: дирижировать, сочинять?
В.К.: Пожалуй, нет. Хотя певцам я немного аккомпанировал. Считаю голос инструментом номер один. Самая большая и интересная работа была с Евгением Нестеренко - мы сделали несколько романсовых программ и записали всего Мусоргского, кроме "Детской" и женских романсов. Играл я с Милашкиной и Атлантовым, с Синявской и Соткилавой - но в основном камерные программы. В 80-е годы плотно работал с концертной певицей Натальей Герасимовой, солисткой хора Минина (и, по совместительству, его женой) - это были Моцарт, Глинка, Даргомыжский, Чайковский, Свиридов. И это был тот счастливый случай, когда певицу можно было назвать умной. Много камерной музыки я играл в ансамбле со скрипачами, виолончелистами, с Квартетом Бородина, с Квартетом Шостаковича. Старался по возможности не замыкаться в рамках одного рояля.
РЖ: Вас не огорчает элитарное положение классики сегодня, ведь, скажем, 50 лет назад классическая музыка составляла действительно насущную часть жизни населения нашей страны...
В.К.: Но ведь какая работа проводилась для того, чтобы у людей была такая потребность, - это же была целая идеология. В каких только местах мы не выступали! От актового зала школы до шахты! И Архипова, и Ойстрах, и Ростропович, и Флиер! Однажды после моего концерта в Амстердаме в Концертгебау ко мне заходят две женщины и говорят, что помнят меня по абонементам в своем институте. Все это сломалось в середине 80-х. Потом, заметьте, что чем хуже мы живем, тем полнее театры и концертные залы. Надо ж чем-то жить! А в принципе я убежден, что искусство все равно элитарно, другое дело, что элиту можно и нужно все время расширять.
РЖ: Согласны ли вы с утверждением многих ваших коллег, что Большой зал консерватории является каким-то мистическим пространством, выступать в котором достаточно непросто. Например, Дмитрий Хворостовский признается, что нигде не дрожит от страха - только перед выходом на сцену БЗК.
В.К.: Думаю, что тут не только мистика великих имен и особая аура, но и особая, самая добрая и самая несправедливая в мире, публика, ну и то, что Россия - вообще очень странная, загадочная страна. Я играю в Большом зале с 1964-го, и отношения с ним складываются далеко не каждый раз. С дистанции времени вспоминается, что в первые годы было легче, поскольку не было еще груза моральной ответственности. С годами понимаешь, что играть на своей публике - самое страшное дело. Русская публика всю жизнь обожала все иностранное - рабская психология, к сожалению, в крови у русского человека (вот еще ответ на вопрос, почему искусство у нас элитарно). Те, кто освобождается от рабской психологии, те и подвластны искусству, ибо оно дает возможность полета мысли и свободы ощущений. А наша публика, насколько я ее знаю с 58 года, с первого конкурса Чайковского и победы Клиберна, всегда будет ждать новых Клибернов и негодовать по поводу третьей премии Кемпфа. Это и есть рабское состояние духа. Надо брать пример с американцев, как они болеют за своих.
РЖ: Совпадала ли хоть когда-нибудь оценка критики с вашим собственным самоощущением?
В.К.: Сейчас я не читаю никакой критики, она меня абсолютно не интересует. То, как поступают с Ростроповичем, Рождественским, Спиваковым, называется словом наглость. Можно не соглашаться с интерпретацией, манерой, но можно высказывать это в человеческом, уважительном тоне. И чего добились? Ростропович не приезжает, не дирижирует, не ставит. Рождественский все отменяет. В немецкой, английской, австрийской критике бывало, что по прочтении я говорил: да, точно уловили! А русская критика появилась ведь совсем недавно. В советские времена было два типа рецензий: хвалебный панегирик (далекий от сути творчества) и идеологический разнос по указанию партии.
РЖ: В советские времена ваши записи все время крутили в моменты кончины вождей. В Одессе говорят, что именно поэтому вы и входили в почетную тройку первых пианистов Страны Советов...
В.К.: Да, доля правды в этой шутке есть. Первая моя погребальная премьера случилась на Баграмяне, был такой знаменитый маршал. Моя мама воевала в его армии военврачом. А я только что записал с моим другом, дирижером Дмитрием Китаенко, Второй концерт Рахманинова. И вот сидим мы с мамой перед телевизором, смотрим похороны на Красной площади. Уже прах в стену замуровали. Началась музыка, и вдруг я вижу, что из красной стены выплывает Крайнев за роялем. От ужаса я заорал и разбил руку о стенку. Потом Вторым рахманиновским я "похоронил" Суслова . А потом друг нашей семьи Михаил Жванецкий сказал: "Если Крайнев на экране, значит в Кремле минус один". На гробовую тему у него есть и другая знаменитая фраза: "Твои руки напоминают когти грифа над падалью". Есть у Жванецкого и целая новелла про то, как я играю на похоронах первых секретарей: "Я еще живой, а Крайнев уже играет". Гарри Каспаров в период своего общения с Мариной Нееловой знал, что его прослушивает КГБ. Когда умер Черненко , Каспаров накануне своего второго матча с Карповым был в Баку и, разговаривая с Мариной по телефону, конспиративно узнавал новости: "А правда, что завтра Вова будет целый день по телевизору играть?" Я страшно горд, что во время путча ГКЧП-91 после "Лебединого озера" не дали ни одной моей пленки в эфире! Но когда хоронили трех погибших ребят, первым, что было по всем программам, - я играл Сонату Шопена с Траурным маршем...
Беседу вел Андрей Хрипин