Мария Левченко. Вещь для итальянцев неслыханная
Джузеппе Куликкья. Все равно тебе водить. Роман. Пер. с итальянского М.Визеля. - М.: Панглосс, 2002. ISBN 5-94427-004-1
Мария Левченко
Дата публикации: 8 Мая 2002
Никого, как вечером во ржи...
Мария Степанова
" Н икогда я не был так одинок. Один я родился. Один прожил всю жизнь. И один умру - как тетя. Ничего не изменится, даже если с кем-нибудь сблизишься. И не так это просто. Все мы из одного теста, все оторваны друг от друга. И нет Бога. Ни хрена нет! Только будут гнить и разлагаться ткани, пока мало-помалу все не исчезнет. Из того, чем мы были, ничего не останется. Ничего из наших желаний. Ничего из нашей манеры улыбаться и ходить. Ничего, ничего, абсолютно ничего".
У них - длинные волосы, у него - наголо бритый затылок.
У них - Тойоты и яхты, у него - бутерброд с горгонзолой и трамвай.
Они одеваются от Армани , он идет на собеседование в пиджаке отца. А для мини-юбок у него слишком волосатые ноги.
Они трахаются с 17 лет, он в 21 год мучается вопросами сексуального ликбеза.
Ему нравятся девушки, но он боится подойти хотя бы к одной, он нравится голубым, и они не тушуются.
Они наслаждаются жизнью, он не знает, куда себя деть.
Старая, как мир, история: "Страдания молодого Вертера". "Ночные бдения". "Зависть". "Над пропастью во ржи". "Хлеб с ветчиной". "Случай портного". "Это я, Эдичка". Новую литературную реинкарнацию Холдена Колфилда зовут Вальтер, он повзрослел и стал более циничным. Он учится на факультете литературы и философии и проходит альтернативную службу в армии в "Центре социального обеспечения бездомных и адаптации кочевников" (СОБАК-центр).
Вальтер из романа Джузеппе Куликкья "Все равно тебе водить" - это сэлинджеровский герой, попавший в Италию девяностых. Те же комплексы, те же неудачи, те же поиски самоидентификации, но - все брутальнее и жестче.
Постойте, постойте. Куликкья - итальянский писатель? Да, написано в книге - перевод с итальянского Михаила Визеля . Какая же это Италия? Где она? Засохшее дерьмо в унитазе, набитые старушками автобусы, пыльные парты университетских аудиторий, телесериалы и футбол по телевизору - это ваша Италия? Увы, Италия не при чем, дело не в ней.
Небольшая книжка Куликкьи - точный языковой портрет молодого героя, автобиографическая сублимация подростковых комплексов, замкнутая система его внутреннего мира. Но язык романа (повествование ведется от первого лица) не сводится к порядком поднадоевшему потоку сознания : Вальтер особенно не рефлексирует, описаны лишь его действия и занятия, дан лишь редуцированный внутренний монолог - реакция на происходящее вокруг, то, что он не озвучивает, но произносит про себя. Все окружающее (включая самого героя) оценивается и описывается им с внешней точки зрения; ни один из персонажей романа не обладает ни мыслями, ни чувствами - только внешностью, интонацией, жестами. Как и сам Вальтер: в романе прежде всего присутствуют не чувства героя - но его речь:
- Не хотелось готовить, вот, собрала, что осталось от вчерашнего ужина. Ничего?- Хорошо-хорошо. Обожаю пирожные.
Я взял одно и надкусил.
- Давай потрахаемся после обеда?
Я закашлялся, осыпая скатерть ванильным сахаром и покраснев с головы до пят, как настоящий плейбой.
- Прости, что ты сказала?
Может, я не расслышал.
- Я бы тебя трахнула после обеда.
Никакой это не постмодернизм, конечно.
Потому как постмодерн отрицает, как известно, за большим нарративом право легитимировать различные дискурсы . И, право слово, на "каннибала" автор этого романа мало похож (в свой приезд в Москву в начале марта этого года он был представлен как "молодой итальянский каннибал", но, может быть, каннибальствует он в следующих пяти книгах, еще не переведенных?). Каннибалов у нас и своих уже хватает, покруче и посвирепее. Быть может - это постинтеллектуализм, о котором так долго говорили нам большевики ? Да, действительно, это почти не литература, это сублимация, дневник, простота и точность.
Но все же - литература. Это ясная, чистая, лаконичная проза, где документальность (а роман до последней детали автобиографичен) сочетается с иронией, это не только фактический отчет, но и лирико-иронические заметки на его полях.
Проходя альтернативную армейскую службу в "СОБАК-центре", герой занимается трудоустройством цыган:
- Что ты умеешь делать? - спрашивали мы у всех.- Ничего, - отвечали все.
- И кем ты хочешь стать? - спрашивали мы.
- Футболистом.
- Манекенщиком.
- Тарзаном.
- Зорро.
- Телеведущим.
- Пилотом "Формулы один".
Кочевники тоже слишком много смотрят телевизор.
Текст романа - краткая, односложная передача "внутренних" фраз, неожиданной и саркастической реакции героя на происходящее; взгляд снаружи на себя самого, на свои ощущения.
Здесь нет перемусоленных эмоций и длительных размышлений, все четко, емко, кратко. Но за кажущейся сухостью скрывается эмоциональность. К слову, комментарии Михаила Визеля , которыми в небольшом количестве снабжен роман, написаны тем же лаконично-разговорным стилем. Например, в романе есть описание похода героя на дискотеку по приглашению знакомых. Получив предложение продолжить "веселье" (которое ему вовсе таковым не представляется), Вальтер отказывается, и знакомые удаляются. "Мы расстались, не попрощавшись", - отмечает герой как будто бы незначащую деталь. К этой фразе следует не менее лаконичный комментарий переводчика: "Вещь для итальянцев неслыханная". Смысл сцены словно переворачивается на 180 градусов.
Это не внутренний монолог. Это - фиксация значимых действий и те слова, которые "не выпускаются" наружу. Не страдания, не рефлексия, а дословная запись реакций "организма на раздражения", отстраненное их озвучивание, формулирование. Многословности, характерной почти для всех героев "неудачнической" парадигмы, их обращенности к публике здесь нет. Вся мучительная умственная и эмоциональная работа скрыта не только от окружающих героя людей, но и от читателя. Скрыв, однако, - автор обнажает ее. Эмоциональность и ранимость, которые герой прячет от самого себя, только усиливает ощущение отчаяния, одиночества и боли героя.
Его реплики в разговорах с другими персонажами редки, формальны, незначительны. Говорит Вальтер мало и плохо. "Внутренние" же его фразы (собственно - язык романа) легки, ироничны, саркастичны. Внешний, показной аутизм героя оборачивается скрытым письмом, мысленным письмом, реализующимся ближе к финалу романа в рассказах, которые он начинает писать.
Но герой Куликкьи не столько страдает от своей маргинальности , сколько боится утратить ее. Весь текст пронизан страхом героя, страхом потерять собственное "я". Это переходное состояние, в котором герой находится, пространство il dolce far niente - если бы dolce! - оно мучительно и невыносимо, но ценится им превыше всего. Безделье словно гарантирует его вненаходимость окружающему миру, его целостность. Но он изначально обречен на ее утрату и лишь оттягивает неминуемый финал:
"Я превращусь в такого же Волчино, либо обзаведусь собственным неврозом, сдвигом или манией. Буду возвращаться домой озверевшим от дорожных пробок, от проглоченных обид, от стрессов, буду в кровь лупить своих детей, а потом - падать в кресло и оглушать себя овердозом футбола и ТелеМайка".
Он восхищен безмятежным существованием цыганского барона, над которым не властен окружающий мир, бездельем Паскуале, с которым вместе работает в "СОБАК", как будто бы в этом состоянии - высшая мудрость, как будто только так и можно сохранить собственное "я". Но в финале Вальтер расстается с ним: "Я глядел наружу из моей клетки, но смотреть было больше не на что".
Они расстались, не попрощавшись.