Инна Булкина. "Журнальный зал" рискует погибнуть от того, что станет прибыльным
"Знамя" #12
Инна Булкина
Дата публикации: 23 Декабря 2002
С егодня будет 12-е " Знамя " - последнее в этом году. Пропорции нарушены будут чудовищно, но так уж получилось. Речь пойдет о журналах, литературной политике и "литературных коммуникациях", а главной позицией и той самой печкой, от которой пляшут, стала статья Бориса Дубина " Литературная культура сегодня " в отделе критики 12-го номера. В РЖ она уже отрефлексирована : трезвому и неутешительному "взгляду из офлайна" противопоставлен оптимистический "взгляд из онлайна" с радующими душу рейтингами " Журнального зала ", но речь у Дубина все же о другом.
Собственно, суть возражений дубинского оппоннента "из онлайна" можно сформулировать цитатой из той же дубинской статьи: " сам образ культуры, организация культурного поля (в том числе - литературного сообщества) все шире складываются сегодня под воздействием технологии массовых коммуникаций... ", Интернет - одна из таких технологий. Можно задаться вопросом: почему не работают привычные и традиционные для журнальной культуры "бумажные" технологии, но кажется, это не самый продуктивный ход мысли. "Бумажные технологии" не выдерживают конкуренции ни в плане оперативности, ни в плане доступности, почта проигрывает безнадежно и ... безвозвратно. Что же до ленивого режима и неторопливого цикла "толстых журналов", то он уподобляется почте, что жаль. Между тем, участившаяся практика опережающих сетевых публикаций толстожурнальной non-fiction, наверное, должна квалифицироваться как добровольная капитуляция: толстые журналы сдаются в Сеть с потрохами, не дорожа более такой принципиальной в этом жанре вещью, которая раньше называлась "первой публикацией", а теперь зовется неприятным глянцевым словом "эксклюзив".
Если отвлечься от материальных стимулов, - будем думать, что решают здесь большей частью не они (во всяком случае - не только они, опять же слухи о баснословных сетевых гонорарах сильно преувеличены), причина, надо думать, все в том же узаконенно неторопливом и неизменно на полгода опаздывающем толстожурнальном цикле. Критика - вещь скоропортящаяся, а критики - существа нетерпеливые. Если автор романа или писатель стихов приучен ждать долго, не говоря уж о том, что "писание в стол" здесь полагается делом вполне возможным и даже благородным, писатель статей о романах и стихах смотрит не из вечности отнюдь и на "вечность в запасе" не рассчитывает. Журнальные критики слишком часто рискуют оказаться "находчивыми на лестнице", притом что пишут свои статьи практически одновременно с сетевыми и газетными. Но статья в Сети или газете выходит завтра, а статья в журнале выйдет через несколько месяцев, когда все уж забыли думать о ее несчастных предметах и думают о других и новых, о которых, впрочем, тоже забудут, когда у журнала дойдет очередь до этих "новых". Проблема выглядела бы иначе, если б в журналах и в Сети или газетах работали разные люди. Но это не так, люди все те же, и пишут они приблизительно так же, разве что в журнале можно быть пространным и скучным, а в газете никак нельзя. Но качественной разницы нет, и в этом дело!
В конце концов, у длинного толстожурнального цикла есть свои преимущества, которыми отныне никто не пользуется. И тут стоит вернуться к некоторым тезисам дубинской статьи. Когда Борис Дубин утверждает, что "толстые" литературные журналы - институция, централизованно-командным порядком сложившаяся в советскую эпоху (прежде всего - в двадцатые и пятидесятые годы прошлого века) ", надо думать, он имеет в виду конкретные толстые журналы, те самые "Новый мир", "Знамя" и прочие, составляющие ныне некоторую часть "Журнального Зала" (но уже меньше половины, между прочим! Большую часть составляют новые журналы). Толстый журнал как культурный организм сложился значительно раньше, и " сложившиеся в советскую эпоху ... институции " - лишь один из этапов истории толстого журнала. В тот момент, когда толстый журнал формировался как литературная реальность и завоевывал свою аудиторию, - а это было в позапрошлом веке все же, - существовали иные формы "литературных коммуникаций". Толстый журнал тогда нашел свой путь, и системообразующим жанром здесь стала "большая" критика, "идеологическая" и не только, - потому и речь сейчас о критике, а не о "литературе" как таковой, хотя именно "литература", насколько я поняла из статьи Владимира Губайловского про "Журнальный зал", лидирует среди "хитов и хостов". В этом смысле "Журнальный зал" занимает вполне последовательную позицию среди других "лидеров рейтинга" - то есть среди сетевых "библиотек", к нему приходят тем же путем, что и в библиотеки, а значит, у журнала как отдельного литературного организма по большому счету нет будущего. Я тут вовсе не пытаюсь обратить "позитив" из статьи Губайловского в "негатив", проблема "Журнального зала" как сайта, безусловно, существует, но проблема толстых журналов существует отдельно и в несколько иной плоскости. Если вкратце сформулировать наш парадокс, то он будет выглядеть так: "Журнальный зал" рискует погибнуть от того, что станет прибыльным, бумажные журналы погибают от причин прямо противоположных.
Между тем, что в самом деле происходит с толстыми журналами как литературным и культурным организмом? С точки зрения социолога - они уходят на социальную периферию, с точки зрения литературного историка (а статья Бориса Дубина имеет прямое отношение к литературной истории, и эта позиция в нынешних журналах редкость!) они перестают быть " реально работающими формами сплочения писателей, критиков, рецензентов ", то есть перестают влиять на литературную политику. Но главным образом потому, что перестают ею заниматься. Газетный критик занимается по преимуществу "рекомендательными списками", и в таком качестве он газетным читателем востребован. Глянцевый критик обслуживает иную, скажем так, нишу. Сетевой критик оперативно реагирует на всех прочих. Неоперативные, но итоговые годовые обзоры Немзера являлись в толстых журналах уже не припомню когда, но последний уже был в жанре "рекомендательного списка". Едва ли не единственной резонансной и концептуальной в смысле литературной политики статьей был, надо думать, "Гамбургский ежик в тумане" Ирины Роднянской , и это было почти два года назад. Печальное состояние нынешней литературной критики замечательным образом иллюстрируют ежегодники АРССа: маломальские попытки задать тему и обозначить сюжет тонут в разнокалиберных рецензиях на случай, - с большим жанром происходит то, что автор статьи в "Знамени" назвал " распылением ".
И в продолжение цитаты из Бориса Дубина:
"...Реально работающими формами сплочения писателей, критиков, рецензентов сегодня уже выступают не столько журналы - по своей "традиционной" функции это органы конкурирующих и конфликтующих, борющихся за "своего" читателя литературных групп, - сколько ритуалы непосредственного общения и сплочения всего литературного сообщества в виде вручения премий и презентаций вышедших книг, этих как бы кандидатов на будущие премии. Тем самым центрами или узлами литературных коммуникаций теперь становятся, с одной стороны, клубы и салоны, предоставляющие площадку для литературных заявок, а с другой - издательства, эксперты которых дают подобным заявкам оценку и которые переводят данную оценку в форму издательской стратегии (серии, "библиотеки" и т.п.). Деятельность же собственно журналов либо вдогонку подстраивается под эти формы, либо впрямую примыкает к ним
".
Там же, в сноске автор напоминает, что подобное "журнальное вырождение" наблюдалось в конце XIX века. И с точки зрения литературной истории, да и просто истории, это, как ни странно, вселяет надежды. То есть ничего апокалиптического не происходит, все уже однажды кончалось и начиналось снова. Но, начинаясь заново, не повторялось! "Весы" и "Мир искусства", вытеснившие из "центра" выродившиеся журнальные формы, были институциями совершенно иного рода, скорее эстетическими, нежели этическими. И явившиеся в другую эпоху "ЛЕФ" и ... "Красная новь" тоже мало напоминали предшественников. Журналы, возникшие в 1990-х и пережившие век, очевидно, отличаются от все тех же "Нового мира" и "Знамени" (впрочем об этом однажды уже приходилось писать ).
Если сегодня литературные журналы пойдут по "библиотечному" пути, то есть побегут вдогонку за издательствами, единственный возможный выход здесь - стать издательствами, пойти "под издательства", но для этого нужно, чтоб и те и другие увидели в таком симбиозе обоюдную выгоду. Что же до критики, то она, по всему судя, все же уйдет в "тонкие" и оперативные рецензионные журналы. Множество неудачных попыток, которые мы наблюдали на протяжении последних лет, говорят лишь о настойчивости подобного рода тенденции.
А короткий смысл длинной речи в том, что я разумею статью о литературной политике главной позицией толстого журнала "Знамя" и самой принципиальной его публикацией в минувшем году, хотя все рейтинги говорят, что это не так. Если верить рейтингам, которые приводит Владимир Губайловский, лидером в этом номере "Знамени" стал "театральный роман" Леонида Зорина " Юпитер ": хороший актер репетирует роль диктатора и мало-помалу сходит с ума. Роман о природе перевоплощения и о соблазне - пусть даже в уме - ведать судьбами.
Другая проза 12-го номера - тюремные опыты Феликса Светова и "физиология Петербурга" от Эдуарда Кочергина (" Из опущенной жизни "): здесь быт нищих, мытарей, "хавира марухи" и прочая нравописательная маргиналь. Сведенные в одной журнальной книжке "бытописатель" Эдуард Кочергин и покойный Феликс Светов являют картину поучительную: в одном случае "опущенная жизнь" во всем ее технологическом убожестве, в другом жизнь человеческая - в тюрьме, на этапе, в столыпинском вагоне; мораль, наверное, в том, что невозможно "опустить" человека, если он по жизни не "опущенный".
"Колесо обозрения" Петра Образцова - не самая удачная иллюстрация дубинского тезиса о "массовизации" нынешнего литературного процесса, но сюжет характерный: некий журналист параллельно с газетной рутиной сочиняет детектив про финнов, немцев, старых русских, новых американцев и питерского сыщика.
Наконец, стихи, которые во всякого рода рейтингах заведомо "пасут задних" - "Журнальный зал" здесь не исключение, но Владимир Губайловский напрасно сокрушается. Это проблема рейтингов. А о судьбе поэзии вряд ли стоит беспокоиться. (Да и о судьбе журналов тоже, по правде говоря). Итак, Ольга Арефьева , открывающая 12-й, последний в этом году номер "Знамени":
У него в юности был альт,
Но он разбил его об асфальт,
Взамен него появился бас,
И он говорит им "фас!".
Псы его знают приемы ушу,
Но вместо "кия!" кричат "укушу!",
Он носит пуговицы со своим портретом,
Его в ресторанах зовут поэтом,
На обшлагах его белых пальто -
Автографы местных ментов,
Но сам он никто -
И знает об этом .