Дата
Автор
Скрыт
Сохранённая копия
Original Material

Кирилл Серебренников. "В новой драматургии все будет мощно и крупно"

"В новой драматургии все будет мощно и крупно"
Кирилл Серебренников

Дата публикации: 31 Января 2003

К ирилл Серебренников - режиссер театра и кино. Родом из Ростова-на-Дону, физик по образованию. Карьеру режиссера начал в Ростове. В период между съемками телефильмов "Ростов-Папа" и "Дневник убийцы" поставил спектакли: "Пластилин" по пьесе Василия Сигарева в Центре режиссуры и драматургии под руководством М.Рощина и А.Казанцева, "Откровенные полароидные снимки" Марка Равенхилла в филиле Театре имени Пушкина, "Терроризм" по пьесе братьев Пресняковых во МХАТ имени Чехова, "Сладкоголосую птицу юности" Теннеси Уильямса в "Современнике". Серебренникову 33 года, он лауреат премий "Тэффи", "Триумф", "Чайка", его спектакль "Пластилин" победил на фестивале "Новая драма".


Русский Журнал: В театральных рейтингах года, подведенных по результатам опроса ведущих театральных критиков и обозревателей, и вы, и ваши постановки, и ваши актеры - вне конкуренции. О том же говорят многочисленные премии, присужденные вашим спектаклям. Вы - безусловный лидер года, триумфатор, первый молодой режиссер постсоветского времени, сумевший из подающих надежды молодых талантов вырасти в лидеры современного театрального процесса. Как вы чувствуете себя в этой новой роли?

Кирилл Серебренников: Спасибо за комплимент, но я бы не стал употреблять такое сильное выражение. Я очень осторожно отношусь к словам "лидер", "театральный процесс", а особенно - к выражению "театральное поколение". Возникают ассоциации с советским временем: пионерлагерь, отряд и кто-то, идущий впереди с барабаном. Стоит говорить не о поколении молодой режиссуры, а конкретных людях, которые активно работают в театре или кино. Более того, люди эти принципиально разные, даже если они имеют за плечами одну школу. Вася Сенин или Лена Невежина представляют школу Петра Фоменко , но они очень разные режиссеры. И это прекрасно! А вот от определения "лидер" попахивает групповухой. Нет лидеров, есть конкретные личности, которые более или менее интересно работают в этом бизнесе - и только!

РЖ: И все-таки, разве не существовало проблемы позиционирования молодых режиссеров, стартовавших в 90-е годы? Многим ли из них удалось закрепиться после успешного и яркого дебюта, стать законодателями театральной моды?

К.С.: Были и есть Владимир Мирзоев , который зарекомендовал себя как яркая индивидуальность, Роман Козак - со своей стороны и в своем формате, Женовач Сергей Васильевич ... Им по сорок, они старше, но этим людям удалось стать звездами режиссуры, это все - имена. И все же определенная смена обстоятельств случилась. Нам сейчас чуть легче. В стране - театральный бум, зрители ломятся в театр, возникает потребность в организаторах театральных событий. Директора и художественные руководители - люди в почтенных летах, им самим сложно тянуть этот воз. Гораздо проще пригласить - как там у Ломоносова? - "быстрых разумом невтонов": молодых энергичных работников, которые готовы пахать. И это - совершенно правильный подход, нормальная буржуазная ситуация, в которой чувствуешь себя комфортно. Когда Мирзоев, Женовач, их коллеги были молодыми, проблема существовала: кто-то что-то не давал, кого-то куда-то не пускали... Сейчас стало легче - мы попали в зазор времен. Тем, кто придет после нас, вероятно, вновь будет непросто. В этом смысле вы, пожалуй, правы.

РЖ: Трамплином для вашего взлета стала современная, а лучше сказать - актуальная драматургия. Сигарев, Равенхилл, Пресняковы в " Терроризме " - это живой, кровоточащий срез действительности, низовая культура языка, ситуация нескончаемой кухонной разборки пополам с поножовщиной. При этом ваш драматургический метод, как мы его поняли, строится на противопоставлении чернушной материальности пьес вызывающе высокой и условной театральности постановочного языка.

К.С.: Совершенно справедливо.

РЖ: На фотографии с премьеры " Пластилина " Хаева и Панкова в бюстгальтерах стояли на фоне поразительно светлой, стерильно чистой кафельной плитки сортира. После этого стало ясно, что обязательно нужно смотреть этот спектакль по крайне не понравившейся пьесе. В ваших постановках - их сценографии, декорациях, пластике, игре, музыкальном оформлении - разлит неземной свет, в котором тает социальность, подростковая серьезность текстов. Скажем, в "Пластилине" ключевая для пьесы и для постановки сцена просмотра фильма "Калигула" в кинотеатре "Колизей". У Сигарева она задает общий грязновато-гомосексуальный, мрачно-мазохистский, вызывающе порочный тон пьесы. В постановке - превращается в гомерически смешное действо, в триумф театральности, в его символ, каким для кинематографа является "Прибытие поезда". В какой степени вы ощущаете себя не просто соавтором постановки, а со-драматургом пьес, которые ставите?

К.С.: Вы знаете, какая штука... Большое спасибо за точные и приятные вещи. Конечно, всегда хочется нравиться - и неприятно не нравиться. Но смысл в другом. Я всегда считаю себя соавтором спектакля. Содраматургом тут быть нельзя - иначе надо писать тексты самому, а это разные вещи, разный бизнес. Когда драматург отдал пьесу в руки режиссеру, она остается собственностью сочинителя только с позиции авторских прав. Дальше начинается производство спектакля. Собираются актеры, режиссер, композитор, которые отдают часть себя, и создают нечто под названием спектакль, некую вещь, являющуюся единицей измерения театрального процесса. Не драматургия является мерилом театрального процесса! Драматургия - вещь прикладная. Если ты хочешь заниматься литературой, если для тебя так важно слово - пиши, издавай книги. Там все сохранится в первозданном виде. Но если драматург работает для театра, он должен осознавать, что создает материал для спектакля, повод для фантазии режиссера и актеров. Я считаю пьесой хорошей, только когда она дает почву для фантазии. Если она мертвая, плотная и тяжелая и с ней ничего нельзя сделать, кроме как прочитать по ролям, это, на мой взгляд, плохая пьеса, понимаете? Напротив, та пьеса, которая побуждает к фантазии - хорошая. К фантазии побуждают пьесы Чехова , Горького , Шекспира . Они воздушные, несмотря на жесткие конструкции, в них нет железобетона. Они крепко сбиты, существуют сами по себе, но при этом ничто не диктуют режиссерам. Я понимаю, почему авторы плохих пьес блюдут их неприкосновенность... "Не мешай, все испортишь!" Когда режиссер прикасается к тексту, пусть даже неловко, и пьеса рушится, распадается на невнятные эпизоды, значит - перед нами неумело сконструированная пьеса. Умело сконструированная пьеса, даже при неудачной интерпретации режиссера и актеров, все равно выдерживает нагрузку. Почему сейчас все берутся за классику? Потому что, как бы ни играли артисты, результат гарантирован, зритель сможет этот спектакль смотреть.

РЖ: " Сладкоголосая птица юности " стала не только самой успешным спектаклем года, но и качественно новым опытом в вашей театральной карьере: большая сцена, совершенно посторонняя труппа, прима, никогда не работавшая с вами, наконец, драматургия, когда-то, возможно, проходившая по разряду социально-актуальной драмы, но давным-давно ставшая классикой - в том числе по экранизациям с участием Пола Ньюмена и Элизабет Тейлор .

К.С.: С Полом Ньюменом снималась Джеральдина Пейдж... Что касается Элизабет Тейлор - она сыграла настолько ужасно, что до сих пор собственноручно вычеркивает "Сладкоголосую птицу" из своей фильмографии, до такой степени плохая постановка получилась. Я видел фильм - это какой-то кошмар! Фильм с Ньюменом получше, но и там какой-то странный слюнявый голливудский хэппиэнд: все целуются и уезжают в светлую даль на машинах... Извините, отвлекся...

РЖ: Некоторые критики не без ехидства припомнили вам призывы запретить лет на десять постановки "Чехова" и намекнули на измену вашим собственным декларациям. Что двигало вами, когда вы брались за эту постановку: всеядность, невозможность отказаться от лестного предложения, жажда нового опыта?

К.С.: Я не думаю, что я как-то изменил актуальности. Что такое актуальность? Пьеса "Пластилин" - она же не только про страдания мальчика в сибирском городке. Это, грубо говоря, только верхний план. "Пластилин" - это история героя. Почему все так любят школьника Максима, почему так нравится постановка? Она не лучше других моих спектаклей. Если честно, я не вижу разницы в уровне, но многим нравится именно "Пластилин". Там есть такая замечательная штука: все, кто видел спектакль, сразу становятся на сторону главного героя, Максима, которого играет Андрей Кузичев. Он в спектакле - настоящий. Он играет и вызывает со чувствие, со переживание и прочие эмоции с приставкой со -, которая так дорога русской православно-христианской душе, понимаете? Зато другая постановка по пьесе Марка Равенхилла " Откровенные поляроидные снимки ", где действует несколько горьких, одиноких, разбросанных, отчаявшихся и совершенно негероических персонажей, вызывает меньше оптимизма, хотя в театральном смысле ничем не хуже "Пластилина". Персонажи Равенхилла - конформисты. Они не герои, а скорее антигерои, и люди - не с ними. В лучшем случае они могут им посочувствовать, но не полюбить. А Кузичева-Максима любят. Он честный, он хороший, он борется и, в конце концов, гибнет - а у нас, как вы знаете, любить умеют только мертвых.

РЖ: Из спектакля, однако, создается впечатление, что Максим собственными руками создает все те ситуации, с которыми сам же потом героически борется...

К.С.: Совершенно верно... Но в этом и есть суть героического. Герой не может иначе - он действует только так, как велит ему сердце. Он будет бороться с несправедливостью, даже если на кону его жизнь... А что касается "Сладкоголосой птицы юности"... Там поднимаются темы другого масштаба: мифологические, архетипические для современного сознания. По-своему, она не менее социальна, чем пьесы Сигарева или Равенхилла. В ней говорится о возрасте, о старости, о невозможности возвращения туда, где тобою совершена гадость, о том, что если как личность ты не стоишь ничего, то с растратой своего единственного капитала - молодости - ты превратишься в ничто. Нечестивые поступки настигают тебя, и нельзя уйти от расплаты. Все это, по-моему, вещи актуальные во все времена, понятные любому человеку. В конце концов, что такое актуальность? Не газетная же публицистичность, свойственная, скажем, перестроечной драматургии!

РЖ: И тем не менее, идея моратория на постановки по пьесам Чехова вам по-прежнему близка?

К.С.: Да, и это не просто красивая фраза. Я предлагал это для пользы дела. Пускай придут люди, которые заново прочтут Чехова. Скажем, мне безумно интересен драматург Горький. Я горжусь тем, что не видел ни одного спектакля по его драмам, в том числе, не видел ни в живую, ни в записи великую постановку Товстоногова по пьесе "Мещане". Не видел - и не буду смотреть. Для меня это просто великолепная пьеса, великолепный текст, написанный будто бы вчера, затрагивающий меня, моих родителей, друзей, современный мир, современное сознание... Я так и буду его ставить!

РЖ: Вообще, есть ощущение, что нас впереди ждет ренессанс Горького и его до сих пор недооцененные пьесы будут вновь в репертуаре российских театров.

К.С.: Великий драматург! На него поставили клеймо социального автора, так же, как на Островском - клеймо этнографического драматурга. И это тоже совершенно неверно. Островский - драматург мирового уровня... Он использовал в своем творчестве клише классических испанских, итальянских комедий.

РЖ: А кроме того, был автором трагедий, исторических хроник - делал то, чем после него в русской драматургии, по большому счету, никто уже не занимался.

К.С.: А ставят у него всего три пьесы! Как это обидно и несправедливо! Чего мы ждем? Указа президента или министра культуры, который запрещал бы ставить одну и ту же номенклатуру пьес? Ведь это откровенное неуважение по отношению к зрителю! В конце концов, существуют квоты в кино. Нельзя давать деньги на бесконечное воспроизводство одного и того же текста. Расширяйте темы, ищите новую драматургию! Что же это такое - "Гамлет" да "Гамлет", "Чайка" да "Чайка"! Сдурели что ли все?!!

РЖ: По поводу расширения номенклатуры: в заявленных вами планах - вещь посильнее, чем " Фауст " Гете, а именно - " Фауст " Кристофера Марло.

К.С.: Эта постановка на время отложена, потому что возник безумно интересный для меня проект. Мы с Олегом Меньшиковым приступаем к репетициям лермонтовского " Демона ". С "Фаустом" придется повременить - мне очень интересно общение с этим, пожалуй, лучшим нашим артистом. Мысль поставить "Демона" давно занимает и возбуждает меня. Я предложил ее Олегу. Ему идея понравилась. Мы приступили к репетициям. Надеюсь, в апреле состоится премьера.

РЖ: "Фауст" или "Демон" - оба этих произведения выстраиваются в один эстетический ряд. Оба текста подразумевают еще более радикальный отход от ваших первых постановок, чем это имело место с постановкой по Уильямсу. Вместо клиповых сценок - развернутые акты, вместо коротеньких, как уличная брань, реплик - длинные монологи, вместо презренной прозы - пафосный стих, вместо свежей, как газетная заметка, полууголовной хроники - затертая литературоведением до дыр тема. Выстраивать мифологическую историю поверх живого, с пылу с жару, быта, как это вы делали раньше, здесь не получится. Поделитесь секретом - как вы собираетесь выкручиваться из этой ситуации?

К.С.: Надо пробовать по-другому. Грубо говоря, прелесть лермонтовского "Демона" или "Фауста" Марло в том, что в случае с этими вещами нет никакой традиции - никто никогда их не ставил. А что касается сценической интерпретации... Пока есть лишь понимание того, что на выходе должна получиться мистериальная структура с выстроенным визуальным рядом, с безукоризненным чтением стиха. Это данность - а дальше начинается поиск того, как все это собрать в единое целое. Для меня, как и для Олега, это лабораторная работа. Интересно пробовать то, что никто, включая самого тебя, никогда не делал. Повторяться и работать на одном и том же материале неинтересно. Я уже понимаю в общих чертах, как ставить современные пьесы. Этот подход уже зафиксирован: бери самую отчаянную драматургию, насыть ее театральным ходом, постарайся ее "приподнять". Сделай так, чтобы зрителю захотелось увидеть сценическое воплощение этих страшных отталкивающих пьес. Я всегда говорю: зритель ни в чем не виноват - ни в дурном настроении драматурга, ни в пессимизме режиссера. Зритель пришел и хочет получить удовольствие от театра, иного смысла в этом занятии нет. Представьте: забился в угол человек и что-то бормочет. Захочется вам на него смотреть? Общаться хочется с человеком, который может тебя заинтересовать, от которого можно узнать что-то новое, с которым приятно провести вечер. Именно на это тратишь деньги, именно этого ждешь.

РЖ: В отличие от канонической пьесы веймарского министра, администратора и дипломата Гете, Фауст у Марло не сумел и сделку с чертом заключить, и рай небесный заслужить, и в этом смысле он близок средневековым представлениям о грехе. Лермонтовскому Демону небо заказано вовсе - и в этом изгнанничестве агностики XIX века находили источник горделивого упоения. Существует мнение, что начавшаяся с Шекспира и Марло эпоха Просвещения, основанная на культе разума, завершилась, и человечество входит в период, который французские энциклопедисты назвали бы "новым обскурантизмом", а религиозные философы - "новой верой". Вместе с прежней эпохой уходит ее главный персонаж - фаустианский человек. Кто приходит на его место? Кого будут символизировать ваши Демон или Фауст?

К.С.: Потрясающий вопрос! Был христианский человек, затем - человек эпохи Возрождения , а сейчас человек становится придатком цивилизации...

РЖ: Кем он становится сейчас - не слишком-то ясно. Идет борьба самых разнонаправленных тенденций, и какая из них побеждает, остается непонятным.

К.С.: В начале столетия так и бывает. Так же было раньше: в спину дышит старая цивилизация, но дальше так продолжаться не может, должно родиться что-то новое. Родится новый человек! Что касается "Демона" и "Фауста", то и в том, и в другом тексте присутствует Герой, который совершает дерзновенные поступки. Он может быть наказан за них, но это Герой, с большой буквы "Г" (прошу прощения), его стихия - сфера высоких чувств. Кто знает, может быть, современный или будущий человек будет характеризоваться устремленностью в область высокого - хотя бы потому, что все остальное за него, примитивно говоря, будут делать машины. Сегодня Интернет размывает человеческий ареал, его границы, а у любой структуры должны быть свои границы - тогда она будет крепко держаться. Я не пессимист, хотя и способен на горькое отношение к реальности. Я хочу думать, что все будет хорошо. Даже если человек уйдет из своего прежнего ареала обитания, он сформирует новый уровень технологий, уровень взаимоотношений, новый уровень чувств - на порядок выше прежнего. Если взять современного человека, то он уже обладает более развитой моторикой, развитой сенсорной системой, более стабильной психикой по сравнению с предшественниками. Как существо биологически очень активное, с крайне развитым инстинктом выживания, человек построит новую систему отношений, основанную на высоких чувствах - последнее актуально как раз в момент зарождения новых структур. В эти мгновения все нарисовано крупными мазками. В ранней драматургии или ранней живописи все мощно и крупно - нет еще этого ужасного пуантилизма и модернизма, когда изображение распадается на молекулы. Для вновь зарождающихся чувств и отношений нужны образцы, матрицы. Мне кажется, сейчас идет поиск этих матриц. ХХ век выбрал матрицей Шекспира - и назначил его Богом. В XIX веке Шекспир был просто хорошим драматургом, но не более того, гением его назначил следующий век. Соразмерно этой матрице само столетие получилось очень шекспировским - с огромным количеством злодеяний, крови, с резкими контрастами, с бросками из огня да в полымя. Для XIX века основой была литература благородных чувств... Джейн Остин не совсем подходит по времени... Но мысль понятна?..

РЖ: Сентиментальный роман?

К.С.: Вот-вот, совершенно верно. Сентиментальный роман. Какой-нибудь Ричардсон . И хочется, чтобы XXI век выбрал какую-нибудь новую историю, новую матрицу, новую историю для новой живописи, драматургии, новой культуры.

РЖ: И напоследок. Известно, что есть группа актеров, с которыми вы любите работать, чья техника, кажется, не знает, что такое "невыполнимая режиссерская задача". Можно ли считать этот круг прообразом будущего театрального дома, или вы пока не представляете себя замкнутым в пределах одной труппы, одного театра и предпочитаете быть вечным кочевником?

К.С.: С одной стороны, идея дома - прекрасна, и каждому нормальному человеку хочется иметь домашний очаг. С другой стороны, сначала надо придумать законы существования этого дома. Те законы, по которым существовали другие театральные дома - русской, советской, национальной традиции, - меня не очень впечатляют. Во-первых, все эти театры деградировали, во-вторых, многие замыслы не проходят поверку временем. Самая крепкая театральная труппа живет максимум десять лет. А потом превращается в коллекцию звезд со всеми их выходками, либо в сборище не вполне адекватных людей. Либо - распадается. Многие знания - многие печали. Те, кто в прошлом веке организовывал театральные дома, не имели представления, чем все это закончится. А мы имеем. Таганка была, а теперь нет Таганки. Вернее, она есть, но это уже другой коллектив. Был " Современник " - нет "Современника", есть буржуазный театр.

РЖ: Может быть, вам симпатичен проект театрального дома с временной пропиской - скажем, на десять лет?

К.С.: Такой пример есть - Петр Наумович Фоменко. Я вижу перед собой театр, который вырос из одного курса под руководством одного мастера и при этом очень успешно развивается. Но проблема в том, что скоро обитатели этого дома одновременно начнут стариться. И это будет катастрофа - тридцать человек одного возраста! На эту труппу нельзя будет найти ни одну пьесу... Необходимо придумать такую структуру, которая будет открыта, лишена актерской дедовщины, где все подчинено одному - созданию спектакля. Амбиции режиссера и актеров должны работать только на создание продукта - спектакля. Как это должно быть устроено? Либо это государственный театр, либо - антреприза, либо - несколько проектов, соединенных общей идеей. Или площадка, где просто ставят спектакли, и всякий раз приглашают новых актеров... Я не замыкаю круг своих увлечений. Я могу назвать артистов, работая с которыми получаю огромное удовольствие, - это совсем еще молодой Андрей Кузичев или ребята, студенты школы-студии МХАТа, играющие в "Терроризме". Или - Марина Неелова , Олег Меньшиков , которые играют просто грандиозно. А слово "труппа" на меня навевает тоску. Я сразу представляю фотографии в фойе сорокалетней давности: на тебя с них смотрят молодые лица, и выражение на них - человеческое. Заходишь в зал и видишь тех же актеров, но только на сорок лет старше, и то, что они делают, не вызывает ничего, кроме стыда и удивления.

Беседу вели Владимир Забалуев, Алексей Зензинов