Инна Булкина. Журнальное чтиво. Выпуск 116
"Арион" #3, #4, 2002.
Инна Булкина
Дата публикации: 11 Февраля 2003
П оследний раз читали мы журнал поэзии "Арион" в разгаре лета, а нынче февраль - чернила и слезы. Но все эти месяцы мы стороной обходили "Арион" не по нерадивости или легкомыслию: " Арион " и сам является здесь нечасто и с запозданием, да честно говоря, подоспевший ближе к Новому году 3-й номер был безнадежен совершенно. Пришлось ждать следующего - по принципу: не качеством, так количеством.
"Арион" - и мы всякий раз повторяем это, выбирая его предметом очередного "Чтива", - единственный наш "журнал поэзии". Повторяем, должно быть, в оправдание себе, потому что "Арион", таким образом, не худший и не лучший. Он такой, какой есть, среди себя единственного. Иногда все эти "Голоса" и "Листки" каким-то чудом превосходят по качеству среднестатистическое содержимое Стихов.ру , но это случается не часто. Чаще все же не отличить, и вот поди разбери, откуда этот важный античный писатель и чем он хуже или лучше какого-нибудь "Толь Саныча", лидера вечернего рейтинга :
Медленным взором своим я слежу
Опадание листьев, гусиную невскую кожу.
Тихо стучит сердечко, колокол тихо звенит.
Я поднимаю очешник, снова роняю.
Девочка с киской бежит, мальчик ругается матом.
Утки и чайки летят, крякая важно "да-да" .
Впрочем, все эти аналогии не случайны, открывает 3-й номер "Ариона" любимец сетевых рейтингов Владимир Строчков с " Черным-черным городом ", а #4 на первую позицию ставит другого культового автора Сети - псевдодатского сказочника-абсурдиста Евгения Клюева, подборка называется " Бог смешал языки "; бог - повар, и эта "Вавилонская башня" из области "гастрономической поэзии":
На тарелке стоит Вавилонская башня - ну, ладно,
просто башня стоит на тарелке одна небольшая -
прихотливая, стало быть, горка такая: из риса,
плюс чуть-чуть ветчины, овощей и чего-то такого...
Бог смешал языки - и я больше не помню названий,
и никто их не помнит...
И тем не менее - дальше там были бульоны, супы, борщи, плесени, десерты и прочие натюрморты.
Сетевые любимцы грешат многословием, и потому на приятном контрасте выигрывает скромный автор "беспредметных пейзажей" с хорошей "бумажной" репутацией - Владимир Салимон :
На птичьих правах.
А часто и вовсе нет смысла в словах.
Рискуя прослыть пустословом,
ты тот, кто на ветер бросает слова -
глубоко под снежным покровом,
как мышь полевая,
скребется во тьме луговая
трава .
Здесь же ученый поэт Дмитрий Бак с экзерсисами на темы "Бородина" и "Ионыча", титульные первоисточники едва уловимы, но тьма тьмущая разного рода "памяти жанра" и "памяти ритма". " Память ритма " - это уже заголовок статьи Екатерины Орловой, популярно пересказывающей давнюю работу Мих. Гаспарова. И здесь же "культурные цитаты" Глеба Шульпякова , который написал письмо Гнедичу от Батюшкова:
"Что нынче в Петербурге, милый Гнедич?
Я вдалеке от вас ужасно болен
и целый день сижу в моей беседке,
сложивши на столе тетрадь и перья..."
"Что празднуют сегодня люди Рима?"
Зачеркнуто. "Какое торжество
над стогнами всемирныя столицы?" -
"Писать охота смертная, мой Гнедич,
но где сыскать слова для сладких звуков?"
Сменяющий Глеба Шульпякова в этом хоре "Голосов" автор не столь искусен и не столь известен, но прием тот же, а "голос поставлен" явно под Кушнера:
Миних в Пелыме
Что делал Миних долгою зимой
в морозом скованном Пелыме?
Плел сети, сетки... Боже мой!
Сам пойман снежною тюрьмой,
чего же выловил он ими?
Он ими грядки накрывал,
чтоб куры, воробьи и кошки,
или какой другой нахал
не разрывал и не клевал
моркови, репы и картошки .
За "Голосами" следуют "Листки", и в них на этот раз меньше японских упражнений, чем это обычно бывает в совокупном электорате "Ариона" и "Стихов.ру", однако симметрия соблюдена: мастера хокку взяли свое, в "Мастерской" 4-го номера Зиновий Вайман исполняет " соло рэнку ". "Рэнку" - это такая игра, когда все вместе по кругу сочиняют те же хокку, этой игре предавались " при дворе японских императоров и в домиках трудовой Осаки ", сообщает нам автор "Ариона" в задушевном вступительном слове. На каких только куличках этим играм не предавались, добавим мы. Зиновий Вайман играет в эту игру сам с собою, потому "соло рэнку".
"Алгебру гармонии" на этих страницах поверяет поэт-математик Владимир Губайловский, он же произносит здесь "Монологи", он же, заметим, представляет "литературную критику" в РЖ и сетевую в "Новом мире". В 3-м "Арионе" он " цитирует Некрасова ", причем неряшливо-двусмысленный афоризм: " Чтобы словам было тесно, / Мыслям - просторно " (т.е. слов много, мыслей мало?) поясняет в том духе, что это мол Некрасов имел в виду Тынянова с его "теснотой стихового ряда". Губайловский пишет "словесного ряда" почему-то, и понимает Тынянова-Некрасова следующим образом: " Теснота слов достигается разрывами мысли ". В #4 тот же Владимир Губайловский "поверяет" литературные проекты " формулой Мандельштама ", то есть предполагается, что в статье "О собеседнике" речь идет не о чем ином, как о "продвижении литературного проекта".
Столь же правдоподобны, но не в пример забавнее очередные "Записки без комментариев" Вадима Перельмутера с историей про "ромАны" и "рОманы": второе - это особое искусство, ценимое блатными на зоне ("тискать рОман"). Автор вспоминает всех романистов с "тюремным опытом" - от Сервантеса до Достоевского - и задается вопросом: " Не здесь ли причина разительного несходства написанного Достоевским после каторги с тем, что было до ?" По каким причинам "тискали свои рОманы" обделенные "тюремным опытом" Дюма с Вальтером Скоттом, истории неведомо, но вот отчего " прошедший через тюрьму О'Генри " "тискает" не рОманы, а наоборот, байки, Вадим Перельмутер знает: все дело в различиях пенитенциарной системы.
В рубрике "Портреты" Артем Скворцов представляет "неоцененного" и "непрочитанного" поэта Игоря Иртеньева. (" Едкий лирик "). Там, кстати говоря, тоже про "тесноту стихотворного (sic!) ряда", которая "доведена до предела", и про "тонкую игру" "интертекстуальных приемов". Но ведь на самом деле ответ прост: поэт "непрочитан" потому всего лишь, что он с излишней регулярностью сам себя читает с экрана. Тут другие сигнальные системы правят бал. (С "интертекстуальными приемами" тоже проблема, прямо скажем: кого бы ни цитировал изощренный "правдоруб", его "внимательный читатель" в упор видит одного Пушкина.)
Еще один "непрочитанный поэт" 4-го "Ариона" - Валентин Катаев . Его представляет здесь Евгений Рейн. Этот "архив" в самом деле любопытен, по крайней мере, очевидно, что "поэт Катаев" даже в большей степени, чем "прозаик Катаев", старался понравиться своему главному читателю Ивану Бунину. Вот отличный пример (и стихи, кстати, неплохие):
Продавщица дыни
Степная девушка в берете
Стояла с дынею в руке,
В зеленом плюшевом жакете
И в ярко-розовом платке.
Ее глаза блестели косо,
Арбузных косточек черней,
И фиолетовые косы
Свободно падали с плечей.
Пройдя нарочно очень близко,
Я увидал, замедлив шаг,
Лицо скуластое, как миска,
И бирюзу в больших ушах.
С усмешкой жадной и неверной
Она смотрела на людей,
А тень бензиновой цистерны
Как время двигалась по ней .
1942
Последнее и едва ли не лучшее стихотворение этой маленькой подборки датируется 1952-м годом и называется "Могила Тамерлана":
Бессмертью гения не верь.
Есть только бронзовая дверь
Во тьму открытая немного
И два гвардейца у порога .
В "Анналах" 3-го номера Георгий Шенгели . И там же, в 3-м номере, одна из самых здравых и адекватных статей о стихах в этом "журнале поэзии" - рефлексия Игоря Шайтанова на антологии лауреатов премии "Дебют" ("Плотность ожиданий") и участников Второго международного фестиваля поэтов ("Черным по белому"). Здесь в чистом виде "литературный проект" (и где тут "формула Мандельштама"?). " Это стишки - и ничего больше " - вероятный эпиграф из "лидера" и "чемпиона". Но критик остался равнодушен к "лидерам" и "чемпионам" (" Это не плохо. Это хуже, чем плохо. Это безнадежно скучно: текстовое занудство. Если можно себе представить, что из всего позднего Бродского извлечена лишь его вызывающе безличная, монотонная интонация, так вот это и будет Львовский... итд."), кажется, единственный, кого выбирает здесь Шайтанов в настоящие "победители" - Александр Беляков из Ярославля. Из всех цитат - самая неожиданная и эффектная - "Осень" ("Осень моя, пышнотелая крашеная блондинка"):
Какие ты глазки строила, в каких изошла обидах!
Но подымается ветер, и обмираем мы:
Загадочная донельзя, ты делаешь главный выход
И пестрым хламом ложишься в ногах у девы-зимы.
И еще одна рефлексия - Кирилл Кобрин о странном сборнике "Поэты о Репине" (вот так! Не о Чечне и не о Ленине даже - самому Кобрину " неотрефлексированная структура сознания " подсказывала почему-то этот архаичный вариант). "Поэты о Репине" - результат одного голландского проекта, довольно любопытного. Поэты, насколько я понимаю, получили "урок", подобный школьному: сочинение по картинке ("Что мы видим на этой интересной картинке?"). Так Сергей Гандлевский пишет там про "Бурлаков", а Алексей Пурин про репинский извод "Завтрака на траве". Об остальных Кирилл Кобрин умалчивает.