Инна Булкина. Журнальное чтиво. Выпуск 118

С егодня будет "Звезда" январская и "Новый мир" февральский , а для маломальского разнообразия (ведь рутина же - 118-й по счету выпуск, все та же "Звезда" и все тот же "Новый мир"), нарушим привычную композицию. Пусть будут начала и концы, а потом все остальное.

В начале обычно стихи: в "Новом мире" это Евгений Рейн , а в "Звезде", соответственно, - Александр Кушнер . Цикл Рейна называется "На пути караванном", и там стихи за последние... тридцать лет. Цикл Кушнера не называется никак, и дат под стихами нету. Однако время и место совпадают, причем дело не только в биографии. Оба цикла - про историю с географией. Замечательно, что Кушнера не устраивает ни то, ни другое:

Я как тот Рабинович, что глобус земной,

Покрутив его несколько раз
(Вот Нью-Йорк, вот Париж, Мелитополь, Джанкой)
И со вздохом вернув (вот Кавказ,
Вот Житомир), просил, чтобы дали другой:
Нет случайно другого у вас?

А история - это то, что пишут и неизбежно врут. Собственно, об этом стихи:

Я об истории дурного

Быть мненья вынужден: зачем
Она спешит морочить снова
Учеников... итд.

А также о том, что все врут мемуаристы:

Начнешь рассказывать о тех, кого застал

В туманной юности, о той, кто величавей
Всех и умней была, - и в голосе металл
Времен почудится...
...
Нет, я к таким рассказам
Не склонен, прошлое - прилив сплошной тоски,
И приступ слабости, и призвук лжи - все разом.

Можно понимать, как реплику на очередные "мемуары в стихах" Рейна: там время всегда обращено назад, а все дороги ведут в комаровскую "будку".

А можно понимать иначе, как две разные модели времени: одна "элегическая" - вспять, другая, скажем так, - "историческая" (пусть даже "антиисторическая", все равно это будет историческая рефлексия). Одна ведет отсчет от Золотого века, который совпал с началом жизни, другая исходно не принимает его в расчет: там "что ни век - то век железный". В модели "элегической" все, что было лучшего, было в начале. Поэтому старые стихи. И лучшие стихи этой новомирской подборки Евгения Рейна датируются... 1972-м годом :

Два дуэлянта, три самоубийцы

и остальные.
Нет, не выходит. Ну и что? И ладно.
А в подставные,
слегка загримированные лица
я не гожусь.
Такого нет таланта.
Не дуэлянт и не самоубийца,
я откажусь
от соучастья. Ладно.
Я был среди наследников,
и все же
мне ломаной копейки не досталось,
но только об одном прошу я,
Боже,
когда-нибудь через года, под старость,
когда развалиной я стану жирной,
коснеющей над мелким преферансом,
найди меня в моей стране обширной,
не обойди моим последним шансом.
Позволь припомнить ясно все, что было.
И, ничего уже не обещая,
без веры, без сомнения, без пыла
взглянуть назад, вовеки не прощая .

Добавим, что кроме начального кушнеровского цикла в "Звезде" древнеиндийская антология от Дениса Шереметева и духовные опыты от Светланы Кековой . А заканчивается январская "Звезда" очередным репортажем из Лондона Ларисы Залесовой-Докторовой : в Британском музее вручают английского Букера , лауреат - канадец Ян Мартел, роман называется "История Пи". История банальная и, кажется, в последнее время многократно разыгранная в кино: путешествие маленького человека и большого зверя. Но здесь, кроме индийского мальчика Пи, мы имеем не слона, как это часто бывало на экране, а остатки маленького зоопарка: гиена, орангутанг, тигр и зебра. Лондонская корреспондентка "Звезды" зачем-то уподобляет роман " Робинзону Крузо ", хотя речь, очевидно, о Ноевом ковчеге и прочих библейских сюжетах. При том, что звери ведут себя по Дарвину и по ходу съедают друг друга, побеждает сильнейший. В конечном счете остаются мальчик и тигр, потом им случается на пути необитаемый остров, где снова все по Дарвину, но на этот раз деревья и реки поедают всех кругом. Мальчик с тигром опять пускаются в плавание и добираются до Мексики. Там дружественный тигр убегает в джунгли, чем окончательно подрывает веру ребенка в христианские ценности. И, похоже, утверждает его в мысли, что Библия и Коран - не более чем увлекательные романы, fiction. А дальше "хэппи-энд", замечательный в своей непредсказуемости. Хотя в логике той же fiction:

" Мальчика разыскала комиссия японских инспекторов, приехавших расследовать причины гибели парохода. Они выслушали рассказ Пи. В реальность тигра они не поверили. Существование острова было признано полным абсурдом. Тогда мальчик задал им вопрос: "Какую историю вы хотели бы услышать, со зверями или без зверей?" И он рассказал другой вариант. Спаслись всего четверо: он, его мать, повар и матрос. Повар убил и съел матроса, потом он убил мать, потом мальчик проткнул его ножом. Скорее всего, так все и случилось. Но страшная правда оказалась не по силам японцам. Они закричали: "Нет, лучше с тигром ".

Лондонские репортажи - постоянная рубрика "Звезды", но на этот раз в библиографическом отделе своего рода премьера: кудряво написанное книжное обозрение , начинающееся со слов: " В кои-то веки в Петербурге появился настоящий эссеист "... Эссеиста звать Фигль-Мигль, он " фразу мастерит как бумеранг ", а стилистические упражнения книжного обозревателя выглядят так: " конечно, ваш покорный слуга не надеется для себя ничего другого" итд.

В библиографическом отделе "Нового мира" на этот раз " Книжная полка Дмитрия Быкова ", где главный герой - Виктор Шендерович. Он лучше Вуди Аллена, но хуже Джозефа Хеллера. В свою очередь, Дмитрий Быков - один из главных цитируемых персонажей "Периодики" Андрея Василевского . Другой главный - Константин Крылов. А к списку регулярно просматриваемых главным редактором "НМ" сетевых ЖЖ добавился "George Holmogorov's LiveJournal".

Это было то, что "по краям": начала и концы. Если идти от конца к началу - у "Звезды" здесь два отличных текста: " Афронтенбург " Омри Ронена и " Америка на уме " Сергея Гандлевского. "Афронтенбург", если аннотировать академически, - о рецепции Гейне в России в ХХ веке, продолжение статьи о Блоке и Гейне из 11-го номера:

" На петербургской конференции лучший знаток творчества Иванова сказал мне в кулуарах: "Гейне не повезло в ХХ веке в России. Может быть, ХХI век окажется для него счастливее". В самом деле, Гейне не повезло в русской критике и в русском литературоведении. С некоторых пор, точнее - с девятисотых годов, любить его стало признаком дурного вкуса и дурного тона в высших кругах литературного света ".

Ронен раскрывает т.н. "безымянное присутствие" Гейне в русской литературе ХХ века ("Ведь это из Гейне что-то, / А Гейне я не люблю" - Кузмин). Но в гораздо большей степени там речь о логике обиды и о "поэзии обиды":

" Всякая творческая жизнь в той или иной мере Афронтенбург, замок обид. Однако модернизм уже стеснялся своих унижений, отождествляя дух обиды с мстительной озлобленностью парий, которую Ницше, как правило, обозначал французским словом Ressentiment, но в применении к своему любимому Гейне назвал "божественной злобой, без которой немыслимо совершенство". Гейне черпал вдохновение в обидах. Поэтому в новой русской поэзии ближе всего к Гейне поэты обиды: Анненский и Блок ".

"Америка..." Сергея Гандлевского - короткий мемуар из новейшей истории: проамериканских 80-х. (В "Мемуарах ХХ века", кстати говоря, "Нью-йоркские встречи" Татьяны Золотницкой".) В февральском "НМ" мы "крутим пленку" на несколько месяцев назад и попадаем в разгар "Норд-Оста". Фактически, "Норд-Осту" посвящена новомирская "Периодика", а прежде Алла Латынина оппоннирует Анне Политковской , выпустившей в канун "Норд-Оста" свою "Вторую Чеченскую". Алла Латынина убедительна, однако, похоже, обе стороны слушают себя только. Здесь показательно другое: и Анна Политковская со своей стороны, и Александр Проханов со своей - одинаково НЕ читали " Хаджи Мурата ". И какой простор для интерпретаций!

В историко-философском отделе "НМ" статья Сергея Аверинцева о "евразийском соблазне" Н.С.Трубецкого и сразу вслед за нею Валерий Сендеров о соответствующем европейском "соблазне": " Солидаризм - третий путь Европы ".

Теперь, ближе к концу, очередь большой прозы. В "Новом мире" в этом качестве "Книга о жизни" Анны Василевской - правдивая история о блокаде, жесткая, неторопливая и спокойная, как черно-белое документальное кино, изредка перебиваемое титрами, цифрами и тем более жуткими в своей энергичности массовыми сценами:

" В одну из этих бомбежек (а может быть, 19/IX - самый крупный налет: в течение дня было шесть бомбежек), когда был отбой воздушной тревоги, я спустилась с крыши, вышла на улицу. Со стороны Литейного проспекта по нашей улице двигалась кучка людей. Впереди шла старушка: седые волосы растрепались, кровь на щеке, в руках икона (так несли иконы в деревне, во время крестного хода). Старушка раскачивалась из стороны в сторону, подвывала и бормотала. Женщины из толпы вторили ей. В глазах у всех ужас, вокруг себя ничего не замечают. Я пропустила их, прижавшись к стене дома, и тоже с ужасом глядела им вслед. Их ноги не успевали за устремленными вперед туловищами. Они скрылись за Таврическим садом. Что это было? Обезумевшая ли старушка увлекла толпу с крестным ходом по городу, или все они бежали от того места, где, может быть, погибли их близкие, а может быть, заклинали Бога остановить пожар - горели Бадаевские продовольственные склады - об этом люди на улице вещали из уст в уста "...

В "Звезде" на месте "большой прозы" длинный роман Александра Нежного " Там, где престол сатаны " с подзаголовком "Современный апокриф". Герой страдает визионерством (в определении автора - "сивушным дурманом"). В конце первой части он крадется к мавзолею, мысля отомстить за деда-священника, "растоптанного жизнью" отца и себя-грешного, а на скамейке в Александровском саду ему грезится картавый лысый человек, который жалуется некоему собеседнику, что заключил однажды "контракт с дьяволом" - и вышел один обман. После чего герой откладывает свой дерзкий замысел и... "окончание следует" (ремарка от редакции).