Алена Благова. Бессмертная деревня страны Ок
Эммануэль Ле Руа Ладюри. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324) / Пер. с франц. В.А.Бабинцева и Я.Ю.Старцева. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2001. - 544 с. Тираж 2000. ISBN 5-7525-0738-3.
Алена Благова
Дата публикации: 19 Марта 2003
Э то первое в России издание знаменитой книги блестящего французского историка Школы "Анналов" Эммануэля Ле Руа Ладюри . О том, какие чувства она вызывает, хорошо сказал переводчик и автор коротенького послесловия Владимир Бабинцев : "Сколько великих исторических личностей встало истуканами на пьедесталы по площадям. <...> Покойно и немо смотреть им пустыми глазами на суету смертных. А люди Монтайю, прошедшие семьсот лет назад самый заурядный земной путь, не заслужили покоя. Им уготована жизнь вечная" (с. 507). Почему? Потому что так написана эта книга - "классика жанра" так называемой "тотальной истории", ставшей знаменем исторической науки в ХХ веке. От нее невозможно оторваться, в ней есть все - глубокая мысль и легкий юмор, подробнейший разбор всех деталей жизни средневековых крестьян юга Франции - той части страны, которую до сих пор иногда называют Окситанией, и обращение к вкусам и нравам сегодняшних людей. Читая эту книгу, я неоднократно ловила себя на мысли, что в плане культурном мы, наверное, отошли на приличное расстояние от окситанцев "доброго" старого времени (Старого порядка, как именуется это время в книге): верхом этикета, социального и индивидуального признания у них считался обычай выискивания паразитов в голове и прочих частях тела того, кому были адресованы хорошие чувства, в наши же времена обычаи, слава Богу, несколько иные. Но в отношении самих чувств и их выражения - вряд ли мы удалились так далеко от людей этой деревни. Более всего их заботило, как спасти свою душу и что с нею будет после смерти, а также то, как сохранить свой дом и свою любовь... И для нас сегодня именно это, пожалуй, и есть самое главное.
Итак, что же такое Монтайю и почему она удостоилась такой памяти и такой славы? Прежде - несколько слов об авторе.
Э.Ле Руа Ладюри - это историк третьего поколения Школы "Анналов" . Рядом с ним стоят имена Ж.Ле Гоффа и М.Ферро - они пришли к руководству Школой в 1968 году, известном своими социальными и политическими потрясениями, молодежными бунтами, началом постструктурализма и много чем еще. Книги Ферро были знакомы русскому читателю и раньше, а труд Ле Гоффа "Другое средневековье" вышел в издательстве Уральского университета г.Екатеринбурга следом за "Монтайю" в только что минувшем 2002 году. Он входит в ту же перспективную серию "Другая история", основанную уральцами, что и сочинение Ладюри, и о нем мы поговорим в другой раз. Известно, что французская Школа "Анналов" противопоставила "традиционной "эрудитской" историографии, сосредоточенной на описании событий, хитросплетений политики, войн" и великих людей (с. 504), принцип "тотальной истории", ориентированный на воссоздание всех аспектов человеческой жизнедеятельности. История - не безликая машина, сминающая все на своем пути, не последовательное чередование неких социальных структур, общественных формаций, но единый и органический процесс роста человеческих личностей, развития человеческой жизни. Для так понимаемой истории все одинаково важно - сексуальные взаимоотношения людей и то, когда и как женщина могла признаться в любви мужчине; поземельные формы собственности и способы поддержания чистоты тела.
Будучи сам окситанцем, то есть выходцем с юга Франции, Ле Руа Ладюри положил в основу своей книги объемистый латинский манускрипт, созданный в период между 1318 и 1326 годами усилиями Жака Фурнье, епископа округа Памье, учредившего погоню за ересями во вверенных ему землях. По всей видимости, этот святой отец был человеком любопытным и наклонным к научным изысканиям этнографического характера. Ибо он допрашивал крестьян "въедливо и подолгу", "но пытками не увлекался" (с. 6), а его судебный отчет сохранился для потомков и стал ценнейшим источником по изучению альбигойской, или катарской, ереси на юге Франции. Итак - да возблагодарим святейшую инквизицию Папы Римского, давшую начало историографии, религиоведению, этнографии и многим другим современным наукам.
Как уже понял читатель, жители деревни Монтайю почти поголовно были катарами , то есть исповедовали ересь, которая нынче считается (и, может быть, зря) давно забытой. По их учению, очевидно, имеющему гностические корни, есть два равносильных божества - добрый Христос и злой Сатана (иногда называемый Яхве). Злой Бог создал материальный мир, добрый - мир духовный. Поэтому никакого "боговоплощения" Христа, по вере катаров, не было, а значит, отрицаются все церковные ритуалы и сакральные предметы (иконы, мощи, святые книги и т. д.), в пределе отвергается и все имущество, хотя в реальной жизни хитрые окситанцы находили возможность сохранять и приумножать его. Единственное таинство, признаваемое этой ересью, - "утешение" (consolamentum), которое нужно совершить перед смертью с помощью "совершенного", "доброго христианина", и тогда же отказаться от пищи. При выполнении этих условий душа твоя не перейдет в другое тело (катары признавали метемпсихоз), а сразу обретет вечное блаженство.
Этот еретический приход французского Лангедока и сделал бессмертным вслед за Жаком Фурнье Э.Ле Руа Ладюри. В его труде две части и две сферы исторического интереса; одна из них традиционна для историографии и этнологии, другая относима скорее к культурологии - но Школа "Анналов" и ее сделала достоянием Истории. Часть первая называется "Экология Монтайю: дом и пастух", часть вторая - "Археология Монтайю: от жеста к мифу". Ученый осуществляет целостный анализ всех сторон жизни французской деревни, в которой на период вмешательства Фурнье проживало от 200 до 250 человек. ( Читатель, оцени, сколь трепетно относятся к жизни и к человеку любого звания в Европе! Нам, русским, с нашими-то пространствами и кровавой историей, с нашей "ленивостью и нелюбопытством", отмеченными еще поэтом, - этим отношением лишь любоваться .) Он обильно приводит высказывания самих жителей деревни, сохраненные благодаря стараниям католического аббата, сопровождая их своими комментариями и оценками. Они друг друга стоят - ученый француз и его средневековые предки-собратья! Приведу лишь один пример.
На протяжении нескольких глав Ладюри рассказывает о судьбе окситанского пастуха Пьера Мори, регулярно гонявшего своих овец в Восточные Пиринеи. Его образ получает самое разностороннее освещение: описываются маршруты его странствий, имущественное положение, женщины, которых он любил и которые пытались понравиться ему, друзья-пастухи, с которыми он делил пищу и кров, а точнее, кровать, ибо совместное спанье - именно спанье - мужчин при отсутствии лишней постели было вещью, в те времена очень распространенной: автор говорит о существовании промискуитета в средневековой Франции, то есть об отсутствии представлений о личных предметах, связанных с интимной сферой жизни человека (постельных принадлежностей, нательного белья и т.д.). Наконец, изложение доходит до "пастушеского менталитета", и здесь - на фоне довольно скудного быта Пьера Мори, мы сталкиваемся с непростой системой его взглядов на жизнь, определяющей категорией которой является понятие судьбы . Ладюри приводит ответы Пьера на увещевания "святых людей" и женщин продать овец и заняться чем-нибудь более комфортным: "Нет, баранов своих я продавать не хочу. Пастухом был, пастухом и останусь, покуда жив. <...> Я не могу поступать по-другому, потому что не могу вести жизнь иную, чем та, для которой был вскормлен" (с. 158). А далее ученый так комментирует эти слова пастуха: "За банальной идеей, согласно которой взрослый человек - заложник своего детства и продукт полученного в юные годы воспитания, в речи Мори вырисовывается более сложное понимание телесной связи с хлебом, из которого сложилось его тело, а через хлеб - с землей-кормилицей, злаками которой вскормлен человек и в которую он когда-нибудь вернется. <...> Направляемая издалека звездами, человеческая судьба, тем не менее, остается для мыслителей из Монтайю весомо телесной, хтонической... Это физическое родство привязывает судьбу людей к их родной земле..." (с. 159).
Оттого самой главной ценностью в жизни обитателей Монтайю являлся их дом - domus , осталь . Это дом-семья, дом-род, ради сохранения и упрочения которого окситанец был готов и на "еретизацию", и на неудачный с других точек зрения брак, и даже на инцест (хотя в те времена инцест не только с родными, но и с двоюродными братьями или сестрами уже находился под запретом). Рассказывая о семье, любви, браке монтайонцев, Ладюри вводит массу новых персонажей: это и местный дон-жуан, представитель главного domus'a Монтайю, тайный еретик и католический кюре Пьер Клерг, и юная Грацида, впервые "познанная" именно кюре, а затем выданная им замуж за "старикашку" Лизье, и арьежская дворянка Беатриса де Планиссоль, отличавшаяся "пресвитерастией" (любовью к священникам), и престарелая Гийеметта, которую любящий зять перед смертью склонил к endura (предсмертный пост, практикуемый катарами), то есть "вынудил тещу умереть от голода с тем, чтобы побыстрее отправить на тот свет. Пусть познает там несказанное блаженство, коего мы лишены в сем дольнем мире!" (с. 221).
Рассмотрев различные структуры социальности и культурные связи в мире Монтайю, Ладюри описывает сознание своих героев - их восприятие природы и судьбы, времени и пространства, позора и преступления, дома и потустороннего мира. Например, случай, когда монтайонец "поочередно держал в любовницах двоих сестер" , признавался всеми "делом постыдным", но не греховным (с. 434); нарушение клятвы или веры - позорным; и лишь убийство - грехом, хотя в обычном течении мыслей крестьянина сознание греха занимало самое последнее место. Мы знакомимся также со случаем религиозного мазохизма некоей Од Форе, которую преследовала настойчивая идея грязи: в этом образе она видела и Христа, и воспринимала "потерю веры в пресуществление как безграничное горе" : оно, пишет Ладюри, "было бы почти паскалевским, если бы не было обусловлено восприятием истерички" (с. 425). Мы узнаëм о количестве контактов жителей Монтайю с мертвецами и об их культе Приснодевы. Мы узнаем о многом - о, если бы мы столько же знали о себе, как разнообразна и интересна была бы наша жизнь! Катарская деревня, "гнусно задавленная усердным карателем 1320 года , - говорит Ле Руа Ладюри в заключение, - это не просто отклонение от нормы, всплеск краткий и мужественный. Монтайю - это хроника простонародья; это биение жизни, возвращенное репрессивно-назидательным текстом... Монтайю - это любовь Пьера и Беатрисы, это стадо Пьера Мори. Монтайю - это плотский жар осталя и извечное крестьянское упование на Царствие небесное. Одно в другом. Одно через другое" (с. 497-498). Лучше уже не скажешь.