Поланский после первой ночи, проведенной в Москве, выглядит усталым, но терпел

В Москве прошла премьера фильма Романа Поланского "Пианист", увенчанного французской Золотой пальмовой ветвью Каннского фестиваля и американскими "Оскарами". На премьеру в Москву приехал сам РОМАН ПОЛАНСКИЙ. С ним побеседовал обозреватель Ъ АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
Поланский после первой ночи, проведенной в Москве, выглядит усталым, но терпеливо отвечает на все вопросы журналистов, собравшихся в редакции "Аргументов и фактов", почти наверняка зная, что среди них не будет бестактных. Даже самые большие невежды в журналистском цехе осведомлены о некоторых табу, которые предполагает публичное общение с этим легендарным человеком трагической и триумфальной судьбы, еще недавно бывшим persona non grata в Америке и там же усыпанном "Оскарами".
За ужином он наизусть читал "Евгения Онегина" и вообще владеет русским совсем неплохо для человека, который изучал этот язык в школе больше чем полвека назад и с тех пор почти не практиковался. Он перескакивает с английского на французский и польский и поддерживает свой имидж, предлагая "выпить водки", и на вопрос журналистки, как он собирается проводить время в Москве, говорит: "Give me your telephone". Но больше всего оживляется, когда речь заходит о "Пианисте" и пробужденных им военных воспоминаниях.
— В начале своей карьеры вы сыграли в "Поколении" Анджея Вайды — одном из первых правдивых фильмов о войне. Сегодня Вайда собирается снять кино про Катынь, а вы впервые обратились к теме холокоста. Это возвращение к началу?
— Невероятно, это невозможно было представить еще несколько лет назад, что Польша и Россия вместе снимут фильм про Катынь. Хотя принято говорить, что история движется кругами, скорее она раскачивается, как маятник. Надо было достаточно сильно отдалиться от события, чтобы опять к нему приблизиться.
— Спилберг делает о войне оптимистические сказки, а Роберто Бениньи даже снял эксцентрическую комедию о концлагере. Можно ли сказать, что вы сняли приключенческий фильм или фильм ужасов, то есть жанровое кино?
— Я хотел сделать кино под документ, но ни в коем случае не стилизацию. Конечно, мне был важен собственный военный опыт, но я предпочел снимать в варшавском гетто, а не в краковском, которое хорошо знаю и в котором происходит действие "Шиндлера". И здесь надо было отойти от воспоминаний как раз для того, чтобы к ним приблизиться. Книга Владислава Шпильмана оказалась идеальным материалом для этого, но 25 лет назад я бы еще не смог снять "Пианиста".
— После того как ваши родители попали в концлагерь, что было самым сильным потрясением для ребенка войны?
— Я жил в деревне в католической семье под боком у немцев, и это было лучшее место, где мог спрятаться еврейский мальчик, внешне больше похожий на поляка. Помню налет американской авиации и первых русских солдат, которым мои хозяева приготовили суп из гуся и который они уминали, не веря своему счастью. Один говорил другому: "Кушай, кушай". Это было мое первое русское слово.
— Вы также дитя польской школы, ставшей вехой мирового кино в 50-е годы. Но потом стали космополитом, гражданином мира. Кто скорее может считаться вашим кинематографическим отцом — Вайда или Хичкок, с которым вас часто сопоставляли?
— Не могу сказать, чтобы особенно увлекался Хичкоком. Если уж выбирать из них двоих, то, безусловно, Вайда. В общем я, конечно, продукт польской школы. И когда меня спрашивали на протяжении этих лет, хочу ли я сделать в конце концов фильм в Польше, я всегда отвечал: хочу, вопрос только — когда.
— Вы легко проникали в чужие культуры — французскую, американскую и английскую: вспомним хотя бы картину "Тэсс", экранизацию романа Томаса Гарди. Но, похоже, на вас повлиял также Достоевский, и вы даже собирались ставить в кино один из его романов.
— Я рад, если вы почувствовали эту связь по моим фильмам. Но реальным русским проектом был для меня роман Булгакова. В связи с этим я впервые приезжал в Москву в конце 80-х годов, но потом продюсеры передумали ставить "Мастера и Маргариту". Второй раз я был у вас как актер с фильмом "Back in USSR", где играла также Наталья Негода.
— А русские советские фильмы? В ваших "Пиратах" есть злая пародия на "Броненосец 'Потемкин'". Сегодня некоторые западные фильмы о войне, скажем, "Враг у ворот" Жан-Жака Анно, цитируют советскую классику 50-х годов. У вас не было такого искушения?
— Этот опыт давно во мне. И это не нуждается в прямом цитировании. Когда я учился в Лодзинской киношколе, мы смотрели немереное количество советских фильмов. Сначала это были монументальные монстры, как, например, "Падение Берлина". Потом появились такие изысканные, потрясающие фильмы, как "Летят журавли" и "Баллада о солдате". Мы изучали их буквально по кадрам, анализировали манеру съемки, монтажа, крупные планы и новаторские технические приемы. Мы мечтали о том, что настанет день — и мы тоже сможем так снимать.
— "Пианиста" уже показали в Петербурге, теперь предстоит его широкий прокат в Москве. Может быть, еще рано делать выводы, но ощущаете ли вы разницу между публикой двух наших столиц?
— Разница очевидна. Я доволен прошедшей в Москве пресс-конференцией: она прошла очень цивилизованно и вопросы неглупые. Но зато в Петербурге другая атмосфера. Люди генетически чувствуют вкус разрухи и запах осажденного города.

Газета «Коммерсантъ» №78 от 07.05.2003, стр. 13

Авторы:

Андрей Плахов

Роман Поланский: мое первое русское слово — "кушай"