Инна Булкина. Журнальное чтиво. Выпуск 145

С егодня будет "Новый мир", августовский номер , - в гордом одиночестве, хотя на полноценный выпуск он один явно не тянет. Однако сентябрьских номеров еще нет, и пары ему не подобралось.

Открывает восьмую книжку "НМ" дебютантка Александра Мочалова , и представляет ее главный редактор Андрей Василевский:

" Вятская художница Александра Мочалова - одна из тех, в ком есть не только, что называется, способности, но и дарование (дар=подарок), что не очевидно даже среди студентов Литинститута.

У нее есть и голос, и слух - поэтический (по аналогии с музыкальным).

Она пишет долгие красивые стихотворения ".

Александра Мочалова в самом деле сочиняет долгие натюрморты в стихах, но не так, как Кушнер, иначе - медленно, печально и в "размере головокруженья":

... Не знаю я, ладонь или ладья В замедленном скольжении мгновенья На краешек поставит бытия, Как натюрморт, мое стихотворенье. Вот очертания приобрела Серебряного кораблекрушенья Темно-коричневая палуба стола. Сто лет назад я рядом с ней плыла В размере головокруженья

.

Другие стихи 8-го "НМ" - довольно энергичная грамматическая метафизика от Натальи Ванханен (цикл называется " Одни наречья "):

Жизнь - сплошной суетливый глагол - не всегда удается возвысить, часто смысл унизительно гол: гнать, держать, не дышать и зависеть. Смерть не знает глагольной возни, синь бездонна, и море безбрежно, и витают наречья одни: пусто, сыро, легко, безмятежно

.

В отделе прозы короткие рассказы Георгия Калинина , лирико-патетические, скажем так. Вот рассказ под названием "Такая рыба с хвостом". Собственно сюжет - детская этимология слова "Гитлер": "Сегодня утром под мостом поймали Гитлера с хвостом". Далее следует диалог:

- Откуда это у тебя?

- Это мы в садике сочинили.

- А кто такой Гитлер, знаешь?

...

- Это такая рыба .

И вот концовка - наша папа громко плачет:

" А мне уже застило и жгло глаза, и - спазмы в горле. Ах, сынок, в какой страшный мир ты попал ...".

В рубрике "Опыты" еще более короткие рассказы Александра Образцова . Автор адресуется... Петру Яковлевичу Чаадаеву: " Вы, Петр Яковлевич, не видели всех этих ужасов. Но предупреждали о них. Может быть, немного резко ...итд.". Такое было "предисловие", за ним короткие байки-размышлизмы под заголовками, вроде: "Нужна ли народу литература", и с "вечными вопросами", как-то: "Может ли народ существовать без Данте, Тютчева, Фолкнера?". Ответы, надо думать, оригинальны.

Еще более оригинальна новая версия " Колобка ", предложенная Владимиром Холкиным (в тех же "Опытах"): перед нами философская притча "Поэт и Судьба". Поэт, то бишь Колобок, поет свою беззаботную песню Зайцу, а Судьба оборачивается к нему Лисой.

" Обыденные, дотошно перечисляемые подробности его нисхождения в жизнь отнюдь не напрасно так длинны (если держать перед глазами все, малое совсем, поле сказки). Это - постепенные ступени судьбы. Не случайно прыжки и качение Колобка начинаются сверху вниз - с куцего подоконника в густоту дня и дороги: в гущу жизни. Их (этих ступеней) счисленный, зримый перечень завершается разливанным в неведомой своей безбрежности и философски глубоким "дальше и дальше ".

Все это море разливанное досужей "философии" происходит на полном серьезе. Как ни трудно в это поверить.

"Реальная проза" 8-го номера скорее non-fiction: " Реабилитация, или Письма из Испании ". Это в самом деле письма. Автор - бывший наркоман - проходит курс реабилитации в христианском центре "Reto", что в Испании. Реабилитация состоит в тяжелых физических и "духоподъемных" нагрузках. Первые перенести, как выяснилось, проще.

По смежности - "Колумбийские впечатления" Алены Андреевой , печатавшейся прежде "Нового мира" в " актуальных повременных изданиях ". Что чувствуется. Перед нами бодрый многостраничный репортаж (стиль "Комсомольской правды", формат "Нового мира") о маленьком гордом народе, тяготах гражданской войны, преступных наркодельцах и " хороших ребятах, настоящих друзьях " с "калашниковым" наперевес.

"Большую прозу" или "главный художественный удар" в этом номере "НМ" представляет Владимир Маканин. Новая повесть называется " Без политики " и начинается эффектно:

" Cтарый хер, я сидел на краешке ее постели. Весь в луне - как в коко не чистого серебра ". Т.е. надо думать, перед нами опять сенильная эротика. Потом по ходу являются танки и Белый дом. Потом наркотики опять же. Печально узнаваемая вариация на тему прошлогоднего новомирского рассказа " Неадекватен "). Главный персонаж все тот же - похотливый старый лунатик... пронырливый, как коростель . Вместо красавицы-жены нового русского, красавица-дочь нового русского. Танки, Белый дом и модные наркотики - актуальная декорация. Андрей Немзер обсуждать "новинку" отказался, на том основании, что, мол, даже грабить неохота - хоть профессию меняй .

Остается лишь предположить, что нас ждет что-то на манер эпоса от "старика Алабина", "новый Сатирикон" в таком вот "неадекватном" исполнении.

На этой нерадостной ноте заканчиваем с литературой августовского "НМ" и обращаемся к литературной критике. Здесь Алла Латынина в очередь с остальными разоблачает "Евангелие от Чхартишвили" (т.е. последний апокриф "от Пелагеи") - " Христос и машина времени " - но лишь затем, чтобы в конечном счете защитить любимого массами "автора ретродетективов" от обвинений в "кощунстве" (" где есть место фантастике как современному массовому жанру - там нет места вере. Вот почему мне кажется, что говорить о кощунстве в романе Акунина неуместно. В его эвклидовом мире параллельные прямые не пересекаются "). В развязке короткой и остроумной статьи выясняется, что Акунин играется не с Евангелием, но с расхожими текстами и механизмами масскульта. А мораль там такова:

" Может, как предположил Андрей Немзер, и в самом деле в великие писатели хочет или просто "гусей дразнит". Гусям надо быть умнее и не гоготать попусту, а в великие писатели, создав неудачный детектив, не попадешь. Скорее наоборот: так можно лишиться и званий остроумного беллетриста, тонкого стилизатора, кумира читающей публики ".

В 8-м "НМ" новый выпуск солженицынской " Литературной коллекции " (неуместная на фоне солженицынского пафоса ассоциация, но чем дальше, тем более все это заставляет вспомнить энтомологическую эпиграмму Пушкина). На этот раз "на булавке" Василий Гроссман, но Солженицын к нему много снисходительнее, нежели к прошлым своим персонажам:

" Я так понимаю: во всех лжах этого романа - нет цинизма. Гроссман годами трудился над ним и верил, что в высшем (а не примитивном частном) понимании - смысл событий именно таков, а не то уродливое, жестокое, нескладное, что так часто происходит в советской жизни. (Тому должно было сильно помочь, что, как пишет Липкин, сын меньшевика Гроссман долгое время был марксистом и свободен от религиозных представлений. После скорой за тем смерти Сталина Гроссман что-то выбрасывал, от чего-то книгу облегчал, - но это не может касаться нашего тут разбора: мы рассматриваем книгу такой, как она предназначалась читателям при Сталине, какой появилась впервые в свет и оставалась бы, если б Сталин не умер тотчас ".

Августовский "НМ" - четный, так что любимый кинообозреватель "Нового мира" опять не подкачал. Рвет в клочья "интеллигентские сопли" и любит Подорогу. Правда, подкачал Подорога (хвалил Германа). Но любимый кинообозреватель великодушно прощает ему эту минутную слабость, все же Подорога не бегбедер. С последним трудно не согласиться. В конце там хорошая оговорка - по Фрейду: " Прихожу античитатель, я, хватаюсь за голову (спасибо, не за пистолет! )".

Затем любимые книжки Дмитрия Быкова : в "плюсе" там Веллер и половина ван Зайчика (которая Рыбаков), а с "минусе" Стивен Кинг (где уж ихнему теляти...).

Затем тот же Быков, в избытке процитированный в "Периодике" Андрея Василевского в паре с присущим ему Егором Холмогоровым. Между тем, регулярный лектюр главного редактора "НМ" заметно пополнился: теперь, кроме обязательных "Консерватора", "Спецназа России" и РЖ, и наряду с "Седмицей" и "Топосом", мы имеем "литературно-публицистический журнал" " Лехаим ", "научно-публицистический журнал" "Энтелехия" (Кострома) и замечательную в своем роде литературную газету "Складчина" из Омска.

А в " WWW-обозрении " Наталья Конрадова сообщает разные очевидности о "графомании в Сети". Самые неочевидные очевидности - это "старомодность": провициальный графоман читает Маркеса-Борхеса, а из "наших" - Пелевина (т.е. начал и закончил образовываться в 80-х), а также "индекс упоминания", или, проще говоря, частота сочетания "графоман+Лев Толстой". Почему это так - объяснить несложно, но стоит ли...