Перестав быть тоталитарной страной, Россия так и не стала демократией. Нынешняя статья - пятая в серии, призванной очистить это понятие от словесной шелухи и помочь понять, есть ли у России демократические перспективы.

Результаты недавно состоявшихся выборов в Государственную думу заставили многих наблюдателей заговорить о формировании некой новой российской модели общественного развития, отличающейся от традиционных демократических систем.

Особенности этой модели таковы. В экономике: господство крупнейших корпораций, находящихся под плотной опекой и жестким контролем со стороны государства. В политике: установление "управляемой" ( "лимитированной", "контролируемой" - терминологические различия не важны) демократии, при которой роль независимых от государства субъектов политики и, стало быть, политической оппозиции сведена к минимуму, а обратная связь между политической системой и обществом реализуется в основном через прямое обращение президента к гражданам с помощью, разумеется, современных телекоммуникационных средств.

Не секрет, что устойчивость этой модели в решающей степени будет зависеть от мировых цен на нефть, обеспечивающих нынешнее относительное благополучие российской экономики, и не в последнюю очередь - от притока иностранных инвестиций. Но так как ситуация с нефтяными ценами представляется пока стабильной, а после президентских выборов эксперты прогнозируют заметное увеличение вложений в отечественные предприятия и компании, можно предположить, что новая российская модель имеет шансы на довольно длительное существование. Означает ли сказанное, что Россия снова выбирает свой особый путь развития - на этот раз уже в эпоху глобализации, когда доминирующей и одновременно наиболее эффективной формой общественной организации стала плюралистическая демократия, в экономическом фундаменте которой лежит открытая рыночная экономика?

Вечный транзит.

В том, что касается среднесрочной перспективы, попытка создания особой модели выглядит вполне очевидной. Впрочем, подобный исход более чем 10 лет российских реформ вряд ли стоит считать неожиданным. И дело здесь не только или, по крайней мере, не столько в их слабой социальной эффективности, в неспособности реформаторов осуществить структурную перестройку российской экономики. Переход большинства постсоветских стран (или транзит, как принято называть этот процесс в политической науке) от социалистической системы к рыночной с самого момента своего возникновения заметно отличался от аналогичных изменений в государствах Восточной Европы, в число которых в данном контексте должны быть включены и Балтийские республики. Цель транзита для народов этого региона была очевидной - это возвращение в евроатлантическую цивилизацию с ее системой ценностей. Политические революции 1989 - 1991 гг. , покончившие с коммунистическими режимами в этих странах, лишь расчистили дорогу к осуществлению целей, уже давно доминировавших в общественном мнении. А вхождение в НАТО и Евросоюз стало закономерным результатом реализации этих целей. Более того, высокие требования к вступлению в ЕС стали для стран Восточной Европы ориентиром для проведения демократических преобразований.

В России так и не были сформулированы цели транзита, разделяемые большинством граждан, которые вплоть до середины 90-х так и не смогли четко осознать, что же происходит - "улучшение социализма" или создание какой-то иной общественной реальности. Конечно, понимание того, для чего нужны преобразования и что для этого надо делать, присутствовало у постсоветских элит. Они стремились к максимально быстрой интеграции в мировую элиту и хотели из класса, распоряжавшегося огромной государственной собственностью, превратиться в ее владельцев, не теряя при этом монополии и на политическую власть. Трудно было надеяться, что эти цели будут поддержаны большинством населения. Поэтому они и не могли быть положены в основу официальной стратегии развития. Но самое главное в том, что на протяжении 90-х гг. сохранялась угроза реставрации прежних коммунистических порядков. Она по сути дела и определяла содержание российской политики в течение всего этого периода.

Но уже после избирательного цикла 1999 - 2000 гг. стало ясно, что с угрозой реванша покончено. Таким образом, цель этого этапа транзита оказалась достигнутой. Но отсюда вовсе не следовало, что новые элиты, подобно тому, как это было в Восточной Европе, поведут страну к осуществлению главной цели перехода - к созданию плюралистической демократии с шансами для всех и открытой рыночной экономики. Российские элиты, вышедшие из специфических условий транзита 90-х, когда огромную роль в становлении рыночных структур играло государство, в решающей степени сохранили и "переходную" психологию. Рынок - но ограничиваемый и регулируемый, выборы - но манипулируемые, демократия - но управляемая. Иными словами, ограничение конкуренции - в экономике, политике, медийной сфере - становилось главным инструментом обеспечения доминирования выросших в 90-е гг. элит от появления возможных соперников. Тем самым у этих элит обнаружилось четкое стремление к тому, чтобы транзитное состояние общества продолжалось как можно дольше. Заметная автономия страны от центров мирового капитализма и от международных институтов, опять-таки в отличие от небольших и небогатых ресурсами стран Восточной Европы, позволяла сделать осуществление этой задачи вполне реальным.

Всех устраивает.

Что касается внутренней легитимации нового этапа транзита, то в отличие от предшествующего она состоялась довольно легко. Население, уставшее от хаоса и несправедливости минувшего десятилетия, с удовлетворением восприняло наступившую социально-экономическую стабилизацию, тесно связав ее с новым курсом президента Путина на установление порядка и укрепление государства. В его глазах попытка создания в стране демократии западного образца не принесла России ничего, кроме обнищания большинства населения и неограниченной власти олигархов, разбогатевших на грабеже бывшей государственной собственности. Напротив, выбор в пользу специфической российской модели общественного развития позволил и улучшить уровень жизни массовых слоев населения, и возродить надежду на большую социальную справедливость. Если, как уже говорилось, эти ожидания будут еще и подкреплены материально за счет высоких цен на нефть и западных инвестиций, можно не сомневаться, что эта модель может оказаться весьма устойчивой.

Вопрос, однако, в том, станет ли возможной и в какой мере масштабная модернизация России в новых общественно-политических рамках. Существует мнение, что централизация политической системы и административного управления страны, наличие национального лидера, обладающего огромным доверием населения, создают благоприятные условия для быстрого проведения болезненных рыночных реформ. Тем более что руководство России, заметная часть ее правящих кругов признают необходимость таких преобразований. Но успех этих реформ, который неизбежно, пусть лишь со временем, повлечет за собой переход от специфической российской модели к общепринятой, демократической, зависит не только от наличия пакета реформаторских законов и способности власти реализовать их на практике. Если правящая элита по-прежнему будет исходить из того, что реформы осуществляются лишь для укрепления ее доминирования в обществе, и ради этого станет продолжать ограничивать конкуренцию, шанс двинуться в том направлении, в котором движется сейчас человеческая цивилизация, будет снова упущен.

Автор - член научного совета Московского центра Карнеги, сопредседатель программы "Российская внутренняя политика и политические институты"

ДЕМОКРАТИЯ: Новая российская модель