Инна Булкина. Журнальное чтиво. Выпуск 161
Инна Булкина
Дата публикации: 27 Января 2004
П охоже, с этого выпуска мы несколько поменяем режим и структуру наших игр: отныне "Чтиво" в его привычном виде ("монографический" обзор) будет выходить раз в месяц и представлять будет лишь журналы нон-фикшн - главным образом " НЛО " и " НЗ ". С остальными "позициями" Журнального зала мы поступим иначе. Теперь речь пойдет не о журналах как таковых (что, отчасти, жаль), а о том, что в них есть , и впредь мы станем регулярно рецензировать:
- прозу в журналах;
- стихи в журналах;
- критику в журналах .
Не обязательно, что все так и получится, - все очень подвижно. Однако, с сегодняшнего дня попробуем.
Итак: декабрьско-январская проза "Журнального Зала".
Здесь, по большей части, имена знакомые, они не сулят неожиданностей. Но и разочарований, скорее всего, не будет. В январском " Знамени " новый роман Леонида Зорина. Он называется " Забвение " и имеет подзаголовок "маленький роман ". Название характерно, оно такое же, как в последних зоринских " маленьких романах ", - единственное слово определяет главного героя и задает тему: здесь - медицинский диагноз "болезнь Альцгеймера" + все возможные культурные ассоциации - от "забыться и заснуть" до "с отвращением читая жизнь мою". Если читать роман как анамнез, то герой пока еще " на старте ", и ему - прежде чем забыть - предстоит вспомнить все и всех. Читателю, между прочим, тоже: читателю предстоит вспомнить если не всех, то многих героев зоринской прозы, от давнишнего, популярного, постаревшего и в одном из прежних романов "похороненного" Костика Ромина до не столь "обэкраненных" персонажей "Старой рукописи": "Забвение", как сообщает автор в коротком предисловии, " завершает дилогию, начатую повестью "Алексей" ", каковая повесть, напомним, вошла в "Старую рукопись", и было это без малого четверть века назад.
Итак, привычный зоринский персонаж - как всегда ригорист, как всегда многословен, как всегда грешен, как всегда говорит стихами (здесь - обрывками цитат). Мы так сжились с ним, что уже не задаемся вопросом: нравится он нам или нет. Он такой, какой есть, и хорошо, что он такой есть.
В январском " Новом мире " в позиции "главной прозы" опять же знакомая и себе не изменяющая Людмила Улицкая. На этот раз не конец дилогии, а, по всей видимости, начало. Новый большой роман (в "НМ" первая его часть") зовется " Искренне ваш Шурик ", он непременно выйдет отдельной книжкой в каком-нибудь тиражном издательстве, "засветка" в "Новом мире" придаст ему статус "респектабельного чтива", а журналу, в свою очередь, прибавит очки в соответствующих библиотечных рейтингах.
Очередной толстый "академический" женский роман: один мужчина и много-много женщин. Сначала бабушка и мама, потом подруги - разного возраста, разного опыта, разной, скажем так, национальной и социальной принадлежности. Все они любят Шурика, а сюжета как такового нет. То есть он как бы существует, просто в нем нет развития; есть долгая цепь "эпизодов", нанизываемых по принципу "еще одна дама", вместо "развития" получаем некоторое анатомическое разнообразие. По сути это типичная композиция плутовского или эротического романа, и Улицкая давно, и не исключено, что сознательно, балансирует на этой грани. Так или иначе, но "Цю-юрих" в свое время откровенно предъявил собственную сюжетную "генеалогию": что-то на манер римейка "Пригожей поварихи".
Однако, при всем при том налицо приметы "благородного происхождения": читатель Улицкой привык уважать себя, и потому - изрядная доля "номинальной" психологии (обещано что-то вроде "воспитания чувств"), уютная семейная декорация, по-хорошему узнаваемая московская топография. Короче говоря, пока все правильно, и непременный читатель (читательница) Улицкой вряд ли будет обманут(а) в своих ожиданиях.
Теперь не-главная, не-знакомая и неожиданная проза в "Знамени" - " Современный патерик " Майи Кучерской, иначе говоря - "Чтение для впавших в уныние".
Майя Кучерская и раньше писала прозу (теперь мы это знаем) и печатала ее в журналах "Волга" и "Постскриптум", но читателям "Журнального Зала" это мало что говорит. Здесь ее больше помнят как рецензента, а кроме того - она однажды довольно живо и увлекательно пересказала для детей " Евангельские истории ". Новая проза в "Знамени", кажется, ближе как раз таки к этому редкому жанру, опасность и двусмысленность которого сама Кучерская отлично понимает, немного боится и всякий раз оговаривается:
... Я люблю ходить в кирху, по-русски - в церковь. И писать мне интересно только про нее, отчего немного неловко (ну, как можно быть такой ограниченной!); к тому же это ужасно тяжело, все время движешься по острию. И оступаешься - неизбежно. Но очень уж хочется сказать совсем простое: современная церковь живет и дышит, в ней происходит своя удивительная, разнообразная, богатая жизнь. С болезнями, катастрофами, трагедиями, но и с радостями, озарениями, любовью. И всякими веселыми историями тоже, пересказывать которые невозможно без улыбки, а порой и гротеска .
"Современный патерик" - это череда коротких, забавных, немножко лукавых, порой "чудесных" историй про "разных батюшек". Характерный зачин: " Один батюшка был очень бедный... ", или " Один батюшка вообще ничего не умел ", или даже так: " Один батюшка был суперменом ".
"Чтение" увлекательное и в лучшем смысле слова "духоподъемное". Если уж подходить к такого рода прозе "тематически", то "живая жизнь" церкви здесь представлена не в пример убедительнее, чем в позапрошлогодней вымученно-беспомощной чижовской " Лавре ", из тех же самых "духоподъемных", по всему судя, соображений заявленной в последнем букеровском шорт-листе. И дело даже не в том, что Кучерская - лучшая писательница, нежели Чижова. Хотя и в этом тоже.
В заключение последняя история "про одного батюшку", иными словами, автор "Современного патерика" не без лукавства ссылается на другой "сомнительный" текст:
Отец Мисаил встречался с Анной Ахматовой, был чудесным рассказчиком, говоруном и записывал разные истории про батюшек - документальные, очень смешные. Потом эти истории вышли книжкой, потом стали выходить и переиздания. Читатели присылали отцу Мисаилу благодарственные отклики, телевидение приглашало его поразмышлять о судьбах церкви, газеты брали у него интервью. И все были довольны.
Но однажды отцу Мисаилу приснился странный сон. Будто сидит он за столом, листает свою книжку про батюшек, а в книжке вместо текстов фотографии всех, о ком он писал, и все его герои - в чем мать родила. "Что это такое?" - в ужасе вскрикнул отец Мисаил и захлопнул книжку. Но и с обложки ему погрозил пальчиком один его знакомый священник, при этом опять-таки совершенно голый, произнеся грозно: "Не обнажай наготу отца своего ".
Добавим, что "церковные анекдоты" Мих. Ардова предварялись, помнится, эпиграфом из лесковских "Соборян".
И последняя "большая проза" в том же номере "Знамени" - " Чингиз-роман " Ильдара Абузярова. Если вновь пойти по пути аналогий (что не всегда правильно, но критика вообще не самая правильная вещь), то герой Ильдара Абузярова "писчий Чингиз-хана" и "аутентичный гений" Шихи Хутуху, наверное, удачный - то есть остроумный и литературно-убедительный двойник какого-нибудь сергея шаргунова (не писателя Шаргунова, но его ходульного персонажа):
Итак, мне очень хочется жрать. Но я говорю себе: еще не время трапезничать. Ты же, в конце концов, не из тех литераторов, что жить без жирного куска не могут. Что, собравшись на фуршетах, пытаются интеллигентно оттолкнуть друг друга подальше от богатого стола. Кажется, фуршеты придумали французы, и винегреты тоже придумали они, и романы, ну, не варвары ли они?
Нет, ты не из тех варваров, которые думают, что их кормят лишь потому, что они что-то там пишут. Тебе еще предстоит с кем-нибудь сразиться, прежде чем поесть, может быть, с Мишелем Уэльбеком. Димон говорит, что этот бек вроде как самый сегодня популярный романист в Париже. Вот бы сразиться с этим беком, но прежде тебе еще предстоит нелегкая дорога в Университет-Сарай, так что терпи...
Принципиальная разница в том, что Абузяров - сочинитель, и его роман - fiction, а не бесконечный монолог о себе любимом. Шихи Хутуху - родом из мифа, он самый что ни на есть аутентичный и "почвенный" пассионарий, в каком-то смысле он инопланетянин, и его приключения в плоском "немифологическом" пространстве - немножко мультфильм, причем в разных техниках: объемный косматый Незнайка... в нарисованном городе.
Тот же механизм - "чужой" человек в чужом для себя пространстве - в другом совсем романе: " Петрович " Олега Зайончковского (12-й " Октябрь "). Но это из серии "мир глазами ребенка", то есть очень медленное и очень подробное детское время, пространство же, наоборот, рассыпается, потому как очень тщательно рассматривается.
Дальше в этой логике имеет смысл говорить об очередном рассказе Романа Сенчина (" Чужой "). На этот раз "чужой", то есть герой писателя Романа Сенчина по имени Роман Сенчин, приезжает из Москвы к родителям - в Минусинск, должно быть, - биографию этого персонажа мы волей-неволей уже знаем, вариантов нет. Итак наш писатель-персонаж чужой посреди "народа", в Москве он тоже "чужой" (провинциал), и это жаль, он всегда себя сдержанно жалеет. Вот он сидит на завалинке, тут проходит женщина-почтальон и рассказывает историю из жизни. История неприглядная, писатель презрительно бросает что-то вроде "Народец..." и механически "реагирует":
Рассказ мне в целом понравился. Неплохая может из него получиться вещь. Да, неплохая. Только вот проблема с деталями. Надо знать детали, без них выйдет неправдоподобно
... итд.
Итак, писатель Сенчин рассматривает своего персонажа писателя-Сенчина в его отношениях с народом, а тот (писатель-персонаж, а не писатель-писатель) в уме прокручивает, какой из всего этого получится рассказ. Возможно, это новое развитие знакомой нам конструкции, но больше похоже на дурное удвоение.