15 марта 2004, 12:29 Культура

Мастер необъективности

Игорь Чувилин Если бы не чудесная находка в одном архиве, нам бы пришлось на слово верить современникам, утверждавшим, что Николай Петров – потрясающий фотограф.

Фотографический бум последних лет, казалось, проявил и закрепил все мало-мальски известные фотоимена в истории российской светописи. Осталось только навести глянец и оформить в рамочки. Дагеротипия, пиктореализм, конструктивистская фотография, репортажная – все разложено по полочкам, и основные фигуранты ранжированы. Николай Петров тоже промелькнул в фотоэкспозициях недавнего времени, но как-то вскользь. Исторический музей решил исправить дело и показать Петрова подробнее.

Такой недосмотр тем удивительнее, что любой труд по истории русской фотографии начала ХХ века без упоминания Николая Петрова не обходится. А для современников в России и Европе он вообще был олицетворением пиктореализма – едва ли не самым известным русским мастером нового течения в фотографии. Основатель киевского объединения фотографов и фотолюбителей «Дагер», член Русского фотографического общества, главный редактор журнала «Вестник фотографии» (1911–1915), организатор киевских «Художественных салонов», теоретик и практик художественной светописи – Дягилев и Бенуа в одном лице, только на поприще фотографии.

Именно Петров и его единомышленники бились за право фотографии быть искусством. Дело осложнялось тем, что большинство из них были любителями и страшно раздражали фотографов-профессионалов. Те выступали за реализм без «пикто» и документальную точность. В этом направлении фотография двигалась с самого своего рождения, и, пожалуй, будет двигаться всегда: более точные объективы, совершенствование процесса печати, облегчение фотокамер – тогда, как и сейчас, это были актуальнейшие проблемы. И именно тогда фототехника сделала большой скачок. Петров же и компания двинулись вспять: снимали примитивным стеклом – моноклем и прочей устаревшей оптикой – она, дескать, мягче «рисовала».

На отстраненную документальность наплевали, заявив, что в снимке должна проявляться индивидуальность автора.

Несмотря на подобие регресса в технике, возни с отпечатками у них было побольше, чем у обычных фотомастеров. Петрову в этом помогало химическое образование, полученное в Риге. Светопись вообще много химиков перетянула в свои ряды.

Сделать из фотографии искусство можно было и другим способом. Например, некоторые умельцы снимали жанровые сценки или театрализованные исторические постановки. В таких картинках всегда видно старание, количество вложенного труда: подобрать персонажей, одеть, поставить в нужные позы… Не очень понятно, зачем, но уважение публики вызывает. Еще немного легкой эротики – и успех обеспечен.

Петров подобный кунштюк на дух не переносил и ратовал за психологический портрет без бутафорских задников, призывал учиться у живописцев – Репина, Крамского.

Фотографировал знакомых. Каждому портрету подбирал свою технологию – гуммиарабик, пигмент, бромойль и т. д. Надо сказать, психологическая достоверность некоторых петровских портретов и сейчас составила бы честь любому фотографу, хотя встречаются излишняя театральность и жеманность – от дурновкусия эпохи модерна мало кто увернулся.

Потом, как это водится в подобных биографиях, были революция, преподавательство и полная невостребованность в качестве фотохудожника. Вдова мастера покидала оккупированный Киев с двумя папками произведений мужа. Вот эти-то снимки и нашлись наконец в архиве племянницы Петрова Ольги Шмальгаузен, иначе пришлось бы верить его современникам на слово, что был хороший мастер.

Исторический музей. «Светопись настроения» – до 31 мая.