ВСЕ ХОТЯТ БЫТЬ МОЛОДЫМИ И ПРЫГАЮЩИМИ

ТЕЛЕРЕВИЗОР

Знакомая преподавательница МГУ рассказала мне недавно о переживаниях своей аспирантки. Эта девушка чуть ли не с первого курса не вылезала из библиотек, помогала на всех конференциях, имела изысканный эстетический вкус. Изумлению...

Знакомая преподавательница МГУ рассказала мне недавно о переживаниях своей аспирантки. Эта девушка чуть ли не с первого курса не вылезала из библиотек, помогала на всех конференциях, имела изысканный эстетический вкус. Изумлению преподавательницы не было предела, когда именно от нее она услышала чуть ли не мольбу: «Ну сделайте же что-нибудь, чтобы я прошла на «Фабрику звезд»! Или в любое шоу! У вас же много знакомой прессы!».

— Зачем? — изумилась моя знакомая. — Ты же даже смотреть на это все не можешь! Чуть ли не кричишь: «Прекратите пытки!». Ты меня разыгрываешь?

— Нет, но… Мне так надоело, я так устала ощущать себя всюду второсортной! В бутике меня просто бросили сразу две продавщицы, как только вошла какая-то девушка, которую они видели на ТВ пару раз… Это — последняя капля. Так — везде. Хочу в VIP, хочу нормального к себе отношения…

Я рассказываю об этом эпизоде директору Института групповой и семейной психологии и психотерапии Леониду КРОЛЮ…

— В бутиках продавцы не работают — это зачарованные люди. Они там находятся не из-за денег даже, а из-за того, что проживают дни в настоящих, по их мнению, интерьерах.… Внутри них есть четкая внутренняя иерархия: этот вот из реалити-шоу — один ранг. Телеведущий — другой ранг, а Киркоров — бог…

— Но, согласитесь, вот эта девушка-аспирантка — она же тоже становится зачарованной, если такие эпизоды начинают выводить ее из колеи?

— В людях сегодня очень сильно разбужена собственная нарциссичность — чтобы на тебя смотрели, чтобы тебя освещали… Но давайте ненадолго отойдем от девушки-аспирантки и посмотрим на ситуацию в целом. В реальности у нас очень мало сегодня телевидения. Нет там, как мне кажется, никакой конкуренции, нет свободы. Получилась в результате такая во всех смыслах мафиозированная сфера, телевизионщики не очень-то подпускают к себе. Я могу разделить все наше телевидение на несколько видов. Это, во-первых, вариант Парфенова: он присваивает фактам ранг музейных событий. Это такие сухие букетики, ситуации в рамочках, над ними блестящие этикеточки. Это — стиль. Я могу отнести сюда Литвинову…

— Ну тогда уж и Толстую со Смирновой...

— Я бы не стал, потому что их «Школа злословия» как раз высвечивает непрофессионализм телевидения. Когда эти ведущие работают с текстом — текст не сопротивляется, и все получается талантливо. Но когда с человеком — они этого человека не понимают, он для них такой водопроводчик, которого они немножко боятся, изучают его язык, немножко перед ним заискивают… В силу сиюминутной телевласти им удается загнать его в неловкое положение. Сами же они при этом самоутверждаются. Это не про духовность, не про человека, только про ведущих.

Но это — не типичная в целом для телевидения передача. Типичнее варианты «Большой стирки», таких программ сейчас много — в них чувства, которые конечно же чувства, но… Такие, что как будто слышно, как лузгают семечки, оглядываются по сторонам… Это смесь театра Станиславского и площадного балагана. И я называю это вульгарностью, потому что сюжеты придуманы, чрезмерно драматичны и… разухабисты. Я выключаюсь, часто с сожалением, что не могу включиться в это народное гулянье.

— Почему именно таких передач становится все больше и больше?

— В зрителе есть некий внутренний «заказ на глянец», есть такой общий вопрос: что сейчас носят? И телевидение дает образцы глянца, становится некоей ярмаркой невест, которая показывает, кого приглашают чаще, как эти люди выглядят, что и как они говорят, как себя ведут. Я бы выделил еще один вид — это доставшаяся нам от совка сага — тяжеловесная, бесконечная. Что-то типа «Парламентского часа» — это вот для тех, кому за шестьдесят. Здесь им есть на что опереться, здесь «мы понимаем, что происходит…». Социалистический реализм.

— Новостные программы всех каналов, ну разве что пока за исключением НТВ, нельзя включить в этот вид?

— Конечно, я имею в виду все те передачи, где идут постоянные послания, то есть такое телевидение ясного месседжа. И есть еще тип клиповый: вот клип взрывается — и бегут от него разные дорожки кривляния. Здесь старомодны любые серьезные отношения: это как девушка, которая лежит с одним в постели, болтает по телефону с другим, слушает музыку третьего, думает о четвертом. Это заказ тех, для кого жизнь — сплошная тусовка, частое переодевание, принцип: только дураки дают обязательства. Мы динамичны — но от слова «динамить». Это — телевидение второго плана, фон.

И все эти виды вместе — выход в глянец, образец. Попсовость неумолимым образом проникла даже к тем ведущим, от которых этого, казалось бы, ну никак уж не ожидаешь. Все хотят раздергивать по ниточкам приходящих к ним людей, хотят быть молодыми и прыгающими. Люди, гости телепередач часто гораздо более значительны, чем ведущие, которые делают вид, что все понимают про них, про их жизненный уклад.

— Но если люди значительнее, тогда почему все хотят на «Фабрики звезд»? Что с людьми происходит?

— Для провинциального зрителя телепередачи сегодня — примерно то же, чем были для советского народа «Кубанские казаки». Жизни в провинции практически нет, а в телевизоре — есть. Там уже и московские богатые тоже плачут, менты стреляют, там разного рода экшн — и не хочется видеть того, что происходит вокруг, потому что где-то есть светлая поляна, на которую можно выбраться. Нет правил, по которым можно это сделать. То есть теперь нет вообще никаких правил.

— А что, в пору «Кубанских казаков» были?

— Был троллейбус, который трогается, когда кто-то еще не сел. Этот кто-то еще как-нибудь вскочит, а вот остальные начинают бояться, что они вообще туда не попадут. Этот принцип всеобщего неудобства — он подталкивал людей, он работал в советскую эпоху. А сейчас в силу изолированности людей у них нет шансов втиснуться. Вообще непонятно, куда идет троллейбус… Практически сейчас для уездных персонажей шансов нет никаких.

При том, что около 30 процентов населения живут в селах и столько же в поселках, в малых городах — они отрезаны по большому счету от существования, из оборота исключено колоссальное количество человеческой энергии, их активность не востребована. Это современный российский принцип, я называю его «КАЖДЫЙ ЛИШНИЙ». Никому не нужны ни инвалиды, ни пожилые, ни бывшие военные, ни безработные, ни мало зарабатывающие. В больших городах, в крупных корпорациях цензы — возрастные, образовательные, всякие.

Сортировка людей настолько глубоко находится в презумпции «каждый лишний», что практически и не определишь, а кто настолько свой, что его нельзя было бы исключить? Кто первый сорт? В корпорациях своих нет. На телевидении — некий замкнутый театрик, которым правят единицы.

— Но если это такой замкнутый мир, тогда почему люди так им зачарованы, почему они «заглянцованы»?

— Потому что раньше были ценности, пусть символические, но все-таки вещественные. За долгий честный труд — премии, ордена, доски почета. Сейчас единственный признак признания — телевидение. Потому что если про тебя пишут в газетах или если ты публикуешь книжки, но тебя не приглашают на телевидение — тебя никто не знает. Полминуты на телевидении стоят столько, сколько десять полос в газете, а полоса — столько, сколько реклама тысячи книжек. Образовался некий свой культ движущегося глянца. Он образовался тогда, когда публичные люди стали получать больше, чем все.

— Давайте, как водится, возьмем пример западных стран — там чуть ли не столетиями публичные люди получали суммы астрономические. Но там не было пятилеток и орденов за выслугу, во всяком случае, явно не этим определялись шансы людей…

— Все дело в том, что у нас очень неуютное общее пространство. Уйти от освещенных окон в чисто поле, где тебя не знает регулировщик, врач или продавец бутика, трудно.

Показ на телеэкране — это некое светящееся удостоверение того, что вот со мной надо обращаться как с нормальным человеком. На Западе не нужно светиться на телевидении, чтобы общаться с милиционером с гордо поднятой головой. А в России…

— Это да. Но почему востребовано все попсовое, «фабричное», почему чем ниже планка телепередачи, тем выше рейтинг? Или уже действительно просто не из чего людям выбирать?

— Я считаю, что это просто проникновение на телевидение реально происходящих в жизни процессов. Принципа «каждый лишний». Принципа изоляции от социального процесса массы людей. Я полагаю, что все, о чем вы говорите, происходит не по причине идеологического идиотизма телевизионщиков. Просто то, во что они включены, — это, по сути, машина для делания денег. Деньги делаются подспудно, передача проходит в эфир тогда, когда о ней договорились. И договорились, в частности, про откат и про то, как это будет делать продюсер.

Трудно построить хороший тон в передаче за маленькие деньги, если нужно заплатить в целом колоссальные суммы за право ее строить. Стильные программы требуют больше вложений, а если они в эфире — значит, вложения уже осуществлены… Потому успеха на телевидении чаще всего достигают люди, которые более просты и более агрессивны.