Игорь Манцов. Опыт, или Кто боится Лаврентия Берию
Игорь Манцов
Дата публикации: 7 Июля 2004
О казывается, "опыт" - от слова "пытать"! По Далю: "Оп ы тка, проба, искус, изведка" . Вот не думал, все-таки современный русский опыт - нечто благонамеренное, зато русская пытка , напротив, жестокое и скомпрометированное. Опыт в единственном числе (ед.ч.) - какой-нибудь Профессор или партийно-государственный Деятель. Или дед Мазай. Или Мостовой. Непременный резонер, то есть знает причины, умеет объяснить следствия. Только попробуй не поверить. Умеет потребовать свое. Прожил содержательную жизнь и заслужил пенсию. Или вот-вот заслужит.
Умеет сориентировать власть в выгодном направлении. Бывало, смотришь телевизор, а там опять осмысляют пенсионную реформу и анонсируют хитроумную надбавку к очередным Выборам. Таращишься сегодня : батюшки святы, в любое время дня и ночи льготы и компенсации, компенсации и льготы. Страна включилась, обсуждает, хочет жить хорошо. На льготных условиях. У тех, кто моложе, свой опыт: бездомность и безработица, разводы и аборты, тоска и тошнота, депопуляция и деструкция. Но это как раз от недостатка опыта , пройдет. Вместе с половой активностью. Опустились руки, погасли глаза? В обмен на немощь и маразм получ и те пакет льгот и компенсаций! Оттянитесь напоследок.
Опыт во множественном числе (мн.ч.) - конечно Монтень, но не только. Множественность "опытов" - заветная тема Карла Мангейма . Мангейм настаивал на несводимости одного опыта, одного мира - к другому. В свое время я с радостью узнавал в его схемах комментарий к собственным наблюдениям. Мангейм учил, что человек полностью и бесповоротно формируется до 18-20, самое позднее до 25 лет: ментальный каркас и, что особенно показательно , повседневный жаргон. Формирование каркаса осуществляется вне методик и "учебных часов". Знание, обеспеченное методиками, непрочно. Подлинное знание незаметно перетекает в молодого человека из Мира. Крупицы знания набираются в повседневных контактах с людьми, мифами, слухами, книгами, даже газетами. Пресловутый ментальный каркас исторически обусловлен. Смешно, если не преступно было всерьез надеяться, что либеральные лозунги перестройки воспримут и реализуют люди, сформировавшиеся в тридцатые-пятидесятые. Пускай никого никогда не обманывают добрые намерения и сопутствующая риторика. Даже добрые лица и мозолистые руки - пускай не обманывают! Важно, каким воздухом дышалось человеку в юности. Именно воздухом, а не хлебом или идеями человек жив. Когда в ответ на закономерные претензии младших расейские старшие неумно огрызаются, навешивая ярлык "поколенческий шовинизм", боги смеются, и Мангейм громче всех.
Любопытное наблюдение. Прознав, что Манцов сидит без работы, ровесники или совсем юные скорбят вместе с ним. Те, кто имеет возможность, стараются помочь. Старшие реагируют прямо противоположным образом, их восторгу нет предела: "Так значит, с тобой можно задушевно поговорить? Затусоваться и пообщаться?" Да, можно. Сегодня. А завтра я умру с голоду. Где-нибудь в чужом коридоре. Но восторженные старшие, эти ангелы во плоти, укоренившиеся еще в советские времена, не понимают, о чем идет речь. Не слышат. Попросту не верят. Тащат на заветную совковую кухню: дружить . Как им представляется, на равных.
Впрочем, проблема универсальна. В недавнем фильме Вуди Аллена Anything Else , по сути, образцовом романе воспитания, молодой человек ведет героическую борьбу с целым миром, что собственно и означает - учиться, учиться и учиться у этого мира, ровно по Мангейму. Парня одновременно угнетают неверная подружка (едва ли не лучшая роль Кристины Риччи), ее молодящаяся мама и три потасканных джентльмена, в равной степени претендующих на роль Отца: молчаливый психоаналитик, экспансивный менеджер и новоявленный соавтор, писатель-юморист по имени Дэвид Добин. Фильм донельзя гармоничен, я выделю одну существенную сюжетную линию.
Персонаж Вуди Аллена, пожилой, усталый, но не теряющий достоинства нью-йоркский еврей Добин, регулярно вываливает на юного и единокровного коллегу укорененный в подкорке ужас . Добин искренне не понимает, отчего парень не желает этому ужасу поклониться: "Твой психоаналитик хочет, чтобы ты жил без винтовки в этом мире ?!"
Аллен одновременно нежен и безжалостен к своему герою. Ополоумевший от страха Добин тащит молодого человека в армейский магазин и там покупает ему винтовку, патроны, компас, антидот против змей, таблетки для очистки воды, рыболовные крючки и плавучий фонарь на случай возможных скитаний в джунглях. "Боже, зачем?" - стонут молодой человек, его подружка и ее молодящаяся мама. "Для защиты. От грабителей, насильников и гестапо !" - парирует Добин.
Героический старик Добин полагает, что его страх объективен, потому что его опыт универсален. Но это не так! "Я не буду жить в одной квартире с заряженной винтовкой!" - визжит подружка героя, и герой вполне с нею солидарен. Герой не боится "гестапо", зато опасается, что подружка изменит ему со своим однокурсником Рэем Полито, а в результате смоется с преподавателем Роном Келлером. Так, кстати, и происходит.
Финал гениален. Добин все время подбивает парня оставить Нью-Йорк и отправиться в край больших возможностей, в Голливуд. Но когда брошенный Кристиной Риччи парень наконец соглашается и пакует чемоданы, Добин идет на попятную. Как же он мотивирует свой отказ? По словам Добина, антисемит полицейский походя оскорбил его историческую память. Добин застрелил полицейского и теперь вынужден скрываться. Конечно, вся эта кровавая драма - фантазм, а не реальность. Сюжет Добина есть его воплощенный ужас , его драматургически оформленный поколенческий опыт . И этот опыт блокирует активность: Добин уже никогда никуда не поедет, не соберется, разве что в царство мертвых, в подземный Аид.
Зато страхи его соавтора еще не набрали критической массы, и проигравший свою личную жизнь молодой человек все же отправляется в Лос-Анджелес. Добину не удалось навязать парню свой опыт . В конце концов молодой человек слышит от таксиста ту самую фразу, которую раньше слышал в такси Добин и которая вынесена в название картины: Anything else! Эта обиходная реплика - то немногое, то необязательное , что совпадает в опыте юноши и в опыте старика.
Россия, телевизор, ток-шоу, проблемы сегодняшнего дня . Как вдруг слово берет пожилая писательница и принимается стращать собравшихся Сталиным, Берией и ВЧК. Отменяет опыт моего поколения, навязывает доисторический свой. Вспоминал Вуди Аллена и Мангейма, которым не жалко вручить Звезду Героя и Орден Почетного Легиона! В отличие от писательницы средних достоинств, великий Вуди Ален знает, что новым , едва родившимся, евреям и русским, в Нью-Йорке или Москве - бессмысленно предъявлять старые кошмары . Хватает новых своих. Кто сегодня боится Лаврентия Берию или гестапо? Только психопаты и провокаторы.
Наконец, прокатное кино Roger Dodger режиссера-дебютанта Дилана Кидда, которое у нас отвратительно переименовали в "Любимца женщин". В общих чертах фильм воспроизводит центральную коллизию "Бабника" (1990), настолько же вульгарного, насколько проницательного фильма Анатолия Эйрамджана. Роджер Свенсон по прозвищу Доджер (отличный актер Кемпбелл Скотт!) работает в газете. Доджером его звала старшая сестра. "Доджер" - это и "увертливый человек", и "бутерброд", и даже "защитный экран". Роджер ловок, Роджер по-своему обаятелен. Без умолку тарахтит на любые, но чаще сексуальные темы. Бойко пишет. Спит со стремительно стареющей дамой, главным редактором. По ее желанию, по первому требованию, когда пригласят . Ситуация унизительная, хуже не придумаешь. Но однажды начальница дает Роджеру полную отставку. Скоро выясняется: нашла себе нового "сотрудника". В этот самый момент Роджера посещает племянник, пытливый старшеклассник. Мать, та самая старшая сестра Роджера, охарактеризовала братца как гиперсамца. Сообразительный юноша прибыл, чтобы научиться у дядюшки премудростям любви. Дядюшка соглашается помочь.
Фильм неровный, но посмотреть его определенно стоит: Дилану Кидду удается главное. Дядюшка таскает парня по ночным клубам и знакомит с модными женщинами. Однако у того не получается присвоить чужой опыт . Скромные достижения юноши обусловлены собственными возрастом, непосредственностью, обаянием. Дядя дрессирует парня, будто профессор эротических наук, словно опытный методист-сексопатолог. Однако теория не прививается к живому чужому телу, нет . Собственную жизнь приходится проживать самостоятельно, игнорируя бесполезный опыт искушенных предков.
Забавно, но в финале Дилан Кидд вроде бы повторяет ход Вуди Аллена. Флиртуя с одноклассницей, паренек воспроизводит кусочек дядиного опыта: интонацию, ужимку, повадку. Остановив кадр, Кидд предлагает вглядеться и сравнить. Ничего общего: разные люди, случайное совпадение .
"Я не знаю цены царству , - говорит Вильгельм Мейстер в финале одноименного романа воспитания. - Я обрел такое счастье, которого не заслуживаю и которое не променяю ни на что в мире" . В конечном счете, "счастье" Вильгельма - его опыт . Променять нипочем не получится, с минимальными потерями донести до читающей публики - может быть.