ПАМЯТНИК КУХНЕ

КИНОБУДКА

Когда-нибудь кухне советской эпохи воздвигнут памятник. Скромным «дополнительным» метрам, на которых под аккомпанемент шкварчащей яичницы или булькающего борща сбирались тесною толпой: спорить до открытия метро, петь, декламировать,...

Когда-нибудь кухне советской эпохи воздвигнут памятник. Скромным «дополнительным» метрам, на которых под аккомпанемент шкварчащей яичницы или булькающего борща сбирались тесною толпой: спорить до открытия метро, петь, декламировать, влюбляться и радеть за попранную родину. Воображаю не вещественный мемориал с чугунной раковиной, а хотя бы целлулоидный. Наподобие тому, что создал норвежский режиссер Бент Хамер своими «Кухонными байками».

Хамер снимает неправильный, с точки зрения Голливуда, фильм. Без женщин и мелодраматичного скелета. Кинозвезд, броские эффекты, лирико-зазывной саундтрек просит не беспокоиться. Предпочитает молчаливых героев и вязкий ритм. Но почему, скажите, скрытое напряжение не отпускает?

В основе фильма — реальный факт. В послевоенных Швеции и Норвегии ученые всерьез взялись за модернизацию кухонного бытия. Труд домохозяйки, громогласно признанный самостоятельной профессией, требовал рационализации по принципу заводского конвейера. Научные институты проводили эксперименты на «живых» фрекен, обвешивая их «спецаппаратурой». Группа «наблюдателей» была отправлена в сельский Ландстад, компактное проживание десятков холостяков — лучших мишеней для бессмысленных опытов.

Итак, наблюдатель Фольке живет в яйцеообразном автофургоне рядом с домом холостяка Иссака. На его кухне с высокого кресла-жердочки следит за «объектом», аккуратно зарисовывая в журнале все его движения. Но Иссак и не «движется»… на кухне. Наблюдателю невдомек, что «объект» не только незаметно перенес необходимую утварь наверх в спальню, где теперь и готовит, он еще высверлил дырку в полу… Чтобы наблюдать за наблюдателем…

Главное условие «работы» — мораторий на общение. На протяжении всего фильма герои печального ретрофарса по кирпичику разбирают стену отчуждения. В несанкционированных диалогах выясняют сокровенное. Были ли у тебя когда-нибудь хорошие отношения с лебедем? Или: отчего год тюрьмы в Швеции дольше, чем год тюрьмы в Норвегии? Рухнет ли страна с переходом на правостороннее движение? И почему шведы в отличие от еще более северных норвежцев остались в этой кровопролитной войне лишь наблюдателями?

Холостяки. Скупые на эмоции, замаскированные глубокими морщинами.

Обычный день рождения, никогда прежде не отмечаемый, грозит превратиться в несказанное пиршество. Торт, «Бурбон», два галстука под жесткими воротничками. И самое настоящее музицирование… на пиле. Теплый квадрат окна в леденящей пустоши — «рамка» кухонного счастья двух холостяков, наконец-то переступивших порог душевной распутицы.

Следуя традициям скандинавского кино — прежде всего Каурисмяки, — Хамер стягивает мировые проблемы до размеров шестиметровой кухни.

Жесткая метафора социального манипулирования превращается в нежную человеческую историю. Абсурд, замешенный на точных бытовых подробностях пятидесятилетней давности, закипает в парадоксальном бурлеске.

А впрочем, что нам Гекуба? В смысле Норвегия 50-х. Да то, что «Кухонные байки», вполголоса рассказанные с экрана нордическими братьями, быть может, самое правильное лекарство для нашего изувеченного времени. Не фэнтези-транквилизаторы, не оглушающие блокбастеры — простые истории, будто только вчера (или лет пятьдесят назад) подслушанные на московской (или норвежской) кухне…