КОЛИЧЕСТВО ЗВОНКОВ В ОТДЕЛ НЕОТЛОЖНОЙ ПСИХИАТРИИ И ПОМОЩИ ПРИ ЧС ЗА ПОСЛЕДНИЕ ДНИ УВЕЛИЧИЛОСЬ В ДЕСЯТЬ РАЗ

БОЛЕВАЯ ТОЧКА

Мама третий день плачет у телевизора. Когда во фрагментах хроники из Беслана мелькают кадры с безжизненными детскими телами на руках у взрослых мужиков, бегущих от обстрела, я забираю у нее пульт.Мама — вторичная жертва. Это мне объяснили...

Мама третий день плачет у телевизора. Когда во фрагментах хроники из Беслана мелькают кадры с безжизненными детскими телами на руках у взрослых мужиков, бегущих от обстрела, я забираю у нее пульт.

Мама — вторичная жертва. Это мне объяснили в отделе неотложной психиатрии и помощи при чрезвычайных ситуациях, при котором открыта круглосуточная телефонная линия. Вообще-то я догадывалась, что срикошетило.

За последние дни количество звонков в службу увеличилось до полутора сотен в день. Это раз в десять больше, чем обычно. Почти все позвонившие москвичи квалифицируются специалистами как вторичные жертвы. Все первичные — понятно где.

На столе у сотрудника службы Вячеслава лежит толстый журнал, в котором он фиксирует всех позвонивших и время, которое ушло на разговор. Времени уходит много — по 15—20 минут, с отчаянием быстрее не справиться.

Мне дают полистать журнал, в котором фиксируют всех позвонивших. На странице за 6 сентября подряд написано:

«Мужчина ищет родственников, пострадавших после взрыва на «Рижской».

Женщина, 70 лет, тяжело переживает Беслан. Ночь не спала, плакала…

Мужчина переживает за дочь, которая наотрез отказывается идти в школу.

Мужчина нецензурно бранится и ругает власть.

Женщина тяжело переживает смерть подруги на «Рижской».

…В первый день траура только один звонок из сотни был от девушки, «которая тяжело переживала расставание с любимым». Девушке, конечно, дали квалифицированные рекомендации, но вообще-то не слишком вовремя она со своим светлым чувством. В отделе сейчас пусто — бригада психологов уехала в Беслан. Через неделю поедет другая.

Татьяна Лаврова, старший научный сотрудник, в службе сейчас за главную. Я не спрашиваю, устала ли она, потому что, во-первых, это ее работа и, во-вторых, вопрос риторический. Пока я листала журнал, Татьяна вела прием. На консультацию после телефонного звонка пригласили 13-летнюю девочку, которая боится ездить в метро.

Здесь существует такая практика: если по телефону не удается помочь, приглашают прийти к врачу. Прием бесплатный. С девочкой Татьяна проговорила час. Раньше приходила женщина с «Рижской». Она во время взрыва оказалась рядом с тяжело раненным мужчиной и ничем не могла ему помочь. Теперь не спит, считает, что виновата перед ним.

Еще звонила девушка-репортер, которая сначала писала об упавших самолетах, потом о взрыве на «Рижской», потом о Беслане. В трубку плакала и говорила, что сходит с ума… Типичные вторичные жертвы.

Я спрашиваю то же, что и все: «Как жить дальше, если страшно?»

Татьяна отвечает: «Общих рекомендаций нет, все индивидуально в каждом конкретном случае». Да это понятно, что индивидуально. Только случай сейчас очень конкретный на всех. Она отвечает как доктор, хотя, может, и не в унисон с общим гражданским накалом. Правильно отвечает: «Я боюсь» — это нормальная реакция. Надо отбояться и не затягивать эти реакции. Ограничьте поток информации. Выдерните себя из сопричастности. Живите без подробностей и не сидите у телевизора часами. Лучше всего задать себе вопрос: «Я чем-то могу помочь?» Если что-то можете сделать — сдать кровь, перечислить деньги, еще что-то, — сделайте, а потом возвращайтесь к своим проблемам. И детей надо успокоить. Они моментально реагируют на состояние тревоги в доме».

По прогнозам, острота восприятия трагедии москвичами спадает дней через пять.

Если человек так и не успокоится, и тревога не уйдет, значит, телефонной консультации явно не хватило и нужно идти к специалистам за лечением.

Потом старший научный сотрудник Лаврова уходит на пару минут отдавать распоряжения. Нужно готовить палаты для больных, которых должны привезти из Беслана. Прогноз тяжелый. «Мы будем минимизировать последствия, но стереть трагедию из памяти не удастся».

Она возвращается и говорит: «Это, конечно, мое личное мнение. Но у нас на государственном уровне не продумана охрана человека от катастроф. Нельзя навязывать людям ощущение ужаса. Надо беречь. А у нас любой телевизионный репортаж снимают так, что человек у экрана становится сам жертвой теракта, а потом еще и участником похорон… Нельзя делать всех очевидцами, это невозможно выдержать… Вы со мной не согласны?».

Я, конечно, согласна. Нас нельзя делать очевидцами. Здоровья не хватит. Только это не мой вопрос, в смысле не журналистский. Охрана человека на государственном уровне у нас в должностных обязанностях иного лица. Первого. Хотя, конечно, профессия тяжелая. Вредная, я бы сказала.

.…Потом я шла по улице и умножала в уме количество стрессовых дней на количество позвонивших. Уточняла статистику жертв со вторичными, разумеется. Сбилась…

P.S. Экстренная психологическая помощь: 201-70-70;

Куда звонить донорам: 945-71-66, 207-56-06;

Департамент социальной защиты (помощь пострадавшим): 291-34-78, 290-12-75, 290-12-09;

Департамент здравоохранения (информация о доставленных в московские больницы): 251-83-00.