УДАРИЛ СВОЕГО — УЕДЕШЬ БЕЗ ДЕНЕГ

ЛЮДИ

АНКЕТАПоследняя прочитанная книга: «Японский серебряный век» в переводах Александра Долина. С 1977 года я читаю только стихи. В стихах все сказано коротко и трогательно и о самом главном.Политическая симпатия: Я в политике разочарован…...

АНКЕТА

Последняя прочитанная книга: «Японский серебряный век» в переводах Александра Долина. С 1977 года я читаю только стихи. В стихах все сказано коротко и трогательно и о самом главном.

Политическая симпатия: Я в политике разочарован… Впервые в жизни в этом году голосовал за Харитонова вместо СПС. Потому что СПС — городская партия, в большом отрыве от села.

Любимый фильм: «Тихий Дон».

Любимая песня: «Листья желтые».

Последняя крупная покупка: Обои для ремонта в квартире.

Последняя причина слез: Передача «Жди меня».

Нелюбимая телепрограмма: «Однако». Я понимаю, цинизм — тоже стиль, но это слишком.

Профессии: Художник-график, резчик по дереву, медбрат.

Идеал женщины: Есть… не могу вспомнить, но есть.

Идеал мужчины: Мужчин не идеализирую.

Самая сильная обида детства: На рыбалке ребята вытащили из моей сети всю рыбу.

Последнее важное событие в жизни: Когда братишка вернулся из Афганистана и мы с ним съездили в Ржев, где в 42-м погиб дед. Домой пришла весточка, что он пропал без вести, но очевидцы рассказывали бабушке, что его разорвало прямым попаданием снаряда. В последнем письме 31 августа он написал: «Этой ночью город Ржев будет нами взят». Я специально искал в книгах по истории войны, что же там было под Ржевом 31 августа? Оказывается, там была ожесточенная битва и безуспешная попытка завладеть городом.

Последнее, над чем смеялся до слез: У нас один мобильник на всю группу. Что по нему сообщают? Плохие новости, в загадках томимся: заплатят — не заплатят, обманут — не обманут. Вдруг звонят из дома Толику. Поговорил, отключился, и рот до ушей: «Наконец, ребята, хоть одна хорошая новость — тещу ограбили».

7.30. Работать в деревне после Москвы — как на курорте. Свежий воздух, ни пыли, ни ментов, ни светофоров. Я их терпеть не могу. Стоишь и кланяешься перед каким-то столбом. А здесь — где хочешь, там и ходишь. И условия не худшие. В дождь крыша над моими нарами протекает, но это ерунда. Это не бетонный подвал в феврале, забитый древесиной, где мы ютились на трех квадратах и спали в куртках на детских кроватках, а готовили, наклонив электронагреватель над кастрюлей или сковородкой. Вот когда на своей шкуре испытал, как нормальный человек становится бомжом: перестал бриться, чистить зубы, думал только о тепле и о еде. А надо было еще и работать.

7.40. По пустой стройке (я в бригаде — подсобный рабочий и должен прийти чуть раньше: приготовить раствор) бродит хозяйский снабженец. Сразу видно — человек не в настроении. Он очень экономный и вчера попытался пустить в работу ржавые гвозди. Ребята говорят: «Хорошо, но промой их сначала в солярке». Промыл, принес. А теперь выпрями. Выпрямил, принес. А теперь, говорят, концы заточи.

Только тут он понял, что над ним издеваются. Бригада у нас на этот раз собралась веселая. Один Толик запросто заменит Михаила Евдокимова хоть на эстраде, хоть в губернаторах. В прошлой жизни он трудился главным зоотехником, пока не пустил на шашлык всех колхозных коров. Его уволили, зато все село до сих пор вспоминает и благодарит: пожили при коммунизме.

8.00. …Подтянулся весь экипаж. Перед работой, как ритуал, по очереди потрогали древко хозяйской лопаты ценой в полторы тысячи рублей. Маленькая, ручка пластмассовая, такой работать невозможно — ладонь потеет (ручка должна быть деревянной и без лака, потому что древесина впитывает пот). А вот поди ж ты — полторы тысячи!

…Отбираю кирпичи, таскаю воду на раствор, вожу на тачке песок и цемент. Вдруг сверху дружный рев:

— Писатель, сюда, бегом, ты здесь нужен!

Бросаю тачку, взлетаю по стропилам.

— Писатель, уйди, ты не нужен здесь вообще!

Раньше на такую шутку обиделся бы. Много спеси было. Как же! Большой человек — художник, поэт, в республиканской прессе печатаюсь. А теперь нормально. Другое дело, когда меня хотят унизить. Я человек добрый, а некоторые мою доброту и деликатность принимают за слабость и пытаются мной манипулировать. Устроить мне что-то вроде армейской дедовщины. В каждой бригаде есть один-два экземпляра с такими садистскими наклонностями. Им доставляет удовольствие поиздеваться над человеком, не похожим на них. Может быть, даже талантливым.

Здесь это Василий, бывший мент. С самого начала он надо мной измывался: не ходи быстро — пыль поднимаешь, в туалет ночью не вставай, подметай полы плавно. Ударить я его не мог. Во всех бригадах жесткий закон: ударил своего, прав ты или не прав, — уезжаешь домой без зарплаты. И я терпел, ждал, может, сам угомонится? Жду неделю, а чтобы себя успокоить, мечтал, как подъедем с сыном к нему в райцентр на иномарке, отвезем в спортзал, и сын там культурно сделает ему спортивную травму. А через неделю, когда я ночью собрался в туалет и он, как всегда, заорал: «Куда? назад! делай в окно!» — я вернулся к кровати, достал из-под подушки топор и прямо над головой его этим топором перекрестил и произнес молитву на чувашском языке: дай мне, Господи, силы и терпения не зарубить этого мудака, ибо он не ведает, что творит. И спокойно вышел во двор. Когда вернулся, он уже на деревянной дощечке маркером записку пишет: «Если меня убьют — это сделал Николай». Зачем, спрашиваю, пишешь? Знаешь поговорку: заплати налоги и спи спокойно? Я тебе проще скажу: уважай человека и спи спокойно. Притих, но я до сих пор безотлучно таскаю в кармане нож. Что-то за столом в мой адрес скажет, я достаю нож, покручу у него над ухом: «А ну-ка, Василий, повтори, что-то я плохо слышу?». И он сразу затыкается.

А что? Поэты — все люди ненормальные, еще и вправду порежу. Все, поставил на место человека.

16.30. Привезли цемент. Если верить сертификату, то это не цемент, а витамин. И такой, и сякой, и даже экологически чистый. Как цемент может быть экологически чистым?

17.50. Через дорогу перед моей тачкой ползет муравей. Остановился, пропустил. Раньше задавил бы. Пока ждал, родилось хокку:

Муравей — тоже строитель.

Но он умнее нас.

Он не пьяница.

Вернее, это не хоку, это подражание. Настоящее хокку на русском языке нельзя писать. На чувашском еще можно.

Японской поэзией я увлекся с 1987 года. С тех пор мое отношение к миру очень изменилось. Люди привыкли считать себя умнее животных, насекомых, бомжей. А бомжи, например, очень творческие люди. Они так перевоплощаются в раненых и в калек! Мой напарник в прошлые трудовые гастроли подружился с бомжами. Мы строили тогда монолит в Москве и жили в доме под снос. Жили как на оккупированной территории. На работу пробирались группками по два-три человека, петляя между домами. После работы ужинали и быстрее рассасывались кто куда, пока не нагрянул патруль с автоматами и не забрал за «изнасилование крупного рогатого скота». Это они так шутили. Им смешно, нам смешно. Раз посмеялись, два посмеялись, потом надоело, начали прятаться.

Я отсиживался на Казанском вокзале. Там светло, удобно, никто не трогает, можно попить чаю, посмотреть телевизор. А напарник внешне похож на кавказца, на вокзале ему было небезопасно, он и проводил вечера с бомжами у их костра под мостом.

Так нас теперь привечает Москва. Когда в первый раз приехал туда семиклассником в 1972 году, она была совсем другой. Мой брат служил в стройбате, строил новый Дворец съездов и всю родню повез посмотреть столицу. Сколько впечатлений! Ленинский лимузин в Музее революции, бронзовые фигуры в метро, негр в кроличьей шапке. А увидел Спасскую башню — дыхание остановилось.

Для меня она была как церковь, потому что даже букварь открываешь — там на заглавной странице стихотворение про родину и Спасская башня. Разочаровал только лунный грунт на ВДНХ. Подумал: стоило ли в такую даль летать? У нас в деревне в овраге и точно такой же глины, и белых камешков, из которых делали свистульки, навалом.

20.00. Все-таки русская деревня отличается от чувашской. У нас от зари до зари трудятся, например. Не умеют отдыхать. А здесь народ более размеренный…

22.00. За ужином сидели с Василием по разным концам стола, и я начал пробивать ему третий глаз, пока у него слезы не потекли. Так, для профилактики. Я его уже простил. И его, и тех, прежних. Мне хочется их даже поблагодарить. Они мне столько оригинальных идей подали! Пытались вызвать во мне все злое, а это злое перешло в стихи. До гастролей я написал сто хокку за все время своей большой жизни. А тут посчитал: только за последние две недели — тридцать штук!

22.30. …Еще в поезде куплю жареную рыбу и выпью вина. Портвейна или «Агдама». А потом войду в квартиру, лягу на пол, раскину руки и скажу: «Как хорошо иметь свой дом!».