| Питерский район Озерки как артистический «вишневый сад» Семинар «Деревня художников», организованный Петербургским журналистским центром международного сотрудничества при поддержке аналогичной организации северных стран, предложил журналистам сравнить два способа организации социохудожественного пространства: поселения художников в Озерках (некогда -- местечко под Ленинградом, теперь -- городской район) и деревни Фискарс, что километрах в ста от Хельсинки.
В середине 1870-х в Озерках разыгрался пра-«вишневый сад»: наследники графа Шувалова, владевшие этими обширными землями, распродали их под дачи. К 1910-м Шувалово--Озерки были обильно застроенным и освоенным предместьем, с ресторанами, купальнями, лодочными катаниями, кегельбаном, кафешантаном, летними театрами и эстрадами, железной дорогой, греблей и занятием к ней в рифму... впрочем, дух и душок этого места легко обонять во всей остроте и томности -- спасибо Блоку.
Затем несколько советских десятилетий подступала и одолевала мерзость запустения. Потихоньку художники стали арендовать под мастерские пустующие и разрушающиеся дома, кто-то их и вовсе купил, и постепенно тут угнездилось около 90 человек. В 90-х четыре десятка из них сошлись в творческое объединение «Озерки». А еще десять лет спустя это слово приобрело новый смысл: Озерки теперь район «престижного жилья». Бешеная стройка пожирает историческую застройку, с границ надвигаются громадные новые, и разумеется, безобразные домища, изнутри земля, как погаными грибами, прорастает «коттеджами». Сюжет «Вишневого сада» в российской жизни -- архетипический.
Однако покамест целы и очень даже живы, к примеру, мастерские Каминкеров и Колибабы. Дмитрий Каминкер -- знаменитый скульптор, мотор озерковских мероприятий типа ежегодных выставок-фестивалей, где всякие веселые объекты плавают по воде и висят на деревьях. Скульптор и его сын Даниил, а дочь Саша -- керамист. И Леонид Колибаба тоже отличный скульптор, а жена его Татьяна пишет иконы. Фаланстером для обеих семей служит деревянный дом начала прошлого века -- как и большинство окрест.
Скульпторы -- в силу профессии люди рукастые -- обустроили доставшуюся им развалину, провели газ и отопление, теперь на первом и втором этажах мастерские, на чердаке -- нечто вроде склада готовых работ. Участок в 18 соток не просто участок, а Международный центр пленэрной скульптуры. Многие вещи очень хороши, смешны и пленительны разом. В частности, в углу сыскался фонтан памяти телефона, который летом 2002-го украшал выставку «Сад скульптуры и отдыха» в саду Фонтанного дома. Каминкер проливает трогательную слезу по поводу старинных эбонитовых телефонов и попутно пародирует знаменитый памятник «Стерегущему» на Петроградской стороне. Притом он увидел в пенопласте фактуру ноздреватого песчаника -- оказалось, если этот пузырчатый материал правильно покрасить, он станет камнем.
Так же виртуозно Леонид Колибаба работает с деревом -- дерево отвечает взаимностью.
Если проехать минут двадцать, попадешь в Сад скульптуры, это уже соседний район Коломяги. Сад династический. Здесь выставляются и одновременно работают патриарх Лев Сморгон, его дочь Марина Спивак, ее муж Александр Позин, их дочь Инна. Это тоже 18 соток, участок отлого спускается к руслу бывшего ручья. Оглянешься -- за проволочным забором неоварварский проспект, те самые домищи. Их жителям можно позавидовать: вместо автомойки и помойки, ларьков и опорного пункта правопорядка иметь под окнами такой маленький заколдованный садик. Однако почему-то кажется, что дома смотрят на него не с любовью, а с угрозой.
Неподалеку -- галерея «Сельская жизнь». Этот дом (тоже 1910-х) уже со всех сторон зажат бетонными параллелепипедами. И здесь некогда цвела чеховско-набоковская жизнь, от которой уцелели лепнина да печка. Потом -- коммуналка, потом, после смерти последней аборигенши, приют убогого бомжа, наконец, в 1995-м художники Марина Алексеева и Борис Казаков взяли его в аренду. Работают, устраивают выставки, крутят кино на 35 мм, издают одноименный с галереей рукодельный журнал.
В общем, счастье. И покуда здесь теплится жизнь, и Петербургу не быть пусту. Как бы над этим адресно и целенаправленно ни работали.
А Фискарс -- это жизнь после смерти. С середины XVII века тут были железоделательные предприятия (известная марка ножей и ножниц Fiskars -- по названию места производства). В начале 1990-х металлистов куда-то перевели, а бывшие промышленные постройки, как и во всем мире, деликатно отремонтировали и отдали художникам (или тем, кто себя таковыми вообразил). Их здесь тоже человек 90. В основном прикладники: керамисты, кузнецы, те, кто вручную варит и льет всякие экзотические сорта бумаги. Из дерева предпочитают делать не скульптуры, а мебель. Еще фарфор лепят и расписывают, шерсть валяют и все такое прочее. То есть произведение нужно не само для себя, а должно к чему-нибудь пригодиться. Практичной натуре ближе функциональность, недаром финский дизайн -- из лучших в мире. (Элена Нясянен, функционер Союза художников Финляндии, поделилась беспокойством: с современным искусством дела нехороши, и даже хельсинкская Kiasma, Музей contemporary art, работы финских авторов покупает мало. В самом деле, в Киазме главные экспонаты нынче -- сортирная дверь Кабакова и финский «Выбор народа» Комара с Меламидом.)
В Фискарсе, не мудрствуя лукаво, ремесло поставили подножием искусству. Несколько человек получают гранты правительств северных стран (до 100 тыс. евро), остальные живут от продажи работ. И хоть аренда мастерских тут порядком дешевле, чем в столице, многим, надо думать, нужно немалое мужество, чтобы позволить себе считаться художником -- со всеми вытекающими материальными тяготами.
Но все же это личный (и свободный!) выбор между уровнями благосостояния -- а общество с тобой в любом случае согласно. У нас же никаким общественным договором между художником и остальными и не пахнет. Потому, должно быть, большинство наших художников отличаются аскетизмом, истонченностью черт, на которых отсвет высокого, трогательного безумия. (Вне зависимости от объективного качества работ -- оно, конечно, очень разное.) Кажется, их соединяет нечто, что выше и важнее любых практических резонов. «Так жили поэты. Читатель и друг! Ты думаешь, может быть, хуже / Твоих ежедневных бессильных потуг, / Твоей обывательской лужи?»
Издевательский блоковский вопрос (как «Вишневый сад») -- снова ко времени. Духовная деятельность -- единственное, что придает смысл человеческой жизни. Даже и нынешней нашей жизни. Тем более нынешней. Дмитрий ЦИЛИКИН, Санкт-Петербург |
