«МНЕ 80? ЭТО ДАЖЕ КАК-ТО СМЕШНО»
КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ
— Про политику и юбилей не будем, хорошо?Путешествие от шоссе до дачного поселка «Советский писатель» было коротким, расположились за столиком в тени громадных елей. Какая политика, помилуйте, Петр Ефимович, в этой-то благодати… А с...
— Про политику и юбилей не будем, хорошо?
Путешествие от шоссе до дачного поселка «Советский писатель» было коротким, расположились за столиком в тени громадных елей. Какая политика, помилуйте, Петр Ефимович, в этой-то благодати… А с юбилеем как-нибудь разберемся.
Классик выглядел элегантно и несерьезно, облик совершенно не соответствовал положению и всякого рода юбилейным цифрам.
Как-то плохо представлялось, что в 1945-м двадцатилетнему фронтовику еще 10 лет надо было прожить до первой операторской работы и 20 — до первого самостоятельного фильма. В кинематографе — 50 лет, в кинорежиссуре — 40, если считать точкой отсчета «Верность», взявшую приз Венецианского кинофестиваля в 1965-м. Снимает свои камерные истории без пафоса и фальши вне зависимости от смены эпох, и в этом плане «Фокусник» абсолютно современен, «Военно-полевой роман» так же трогает сердце, «Анкор, еще анкор!» не сходит с телеэкранов, а то, что последний по времени, «В созвездии Быка», не полюбили прокатчики, так это их беда, а отнюдь не Тодоровского-старшего.
Вот и по поводу следующей картины (пока лежащий на столе сценарий ждет своей участи) ничего не загадывает.
«Считайте, что бездельничаю. Первый год живем здесь постоянно — на радость Муське. Мы с Мирой Григорьевной — городские жители, а кошка у нас антиурбанистка. Она местная — строители подобрали котенком в прошлом году. Существо самостоятельное, живет своей отдельной жизнью и в какой-то степени определяет нынешний «сельский» характер нашей. Мы к ней очень привязаны».
— Вот наконец-то, Петр Ефимович, вы можете пожить расслабленно, в свое удовольствие, никуда не спеша…
— Не получается. Все чего-то себе придумываю и куда-то тороплюсь.
Пишу немного — но это же отдых по сравнению со съемками. Тем более в нынешнем их варианте — с бешеной гонкой, отсутствием денег, невозможностью что-то переснять и жизнью на пределе.
Вот сейчас завершил нечто вроде воспоминаний (хотя это не только воспоминания) под названием «Портрет, пейзаж и жанровая сцена».
— Подарите главку для любимой газеты…
— Пока это только в компьютере, еще не отлежалось. Больше меня волнует судьба сценария «На память о пережитых страхах» — это мне товарищ так фотографию после войны в Берлине подписал, о чем я в эпиграфе и упомянул.
Сценарий сложный, острый, может быть, нежелательный для нынешнего времени. Он сейчас на рассмотрении серьезной экспертной комиссии.
— Какова, кстати, прокатная судьба последнего по времени фильма — «В созвездии Быка»?
— Не очень удачная. Это же не боевик, а о любви и войне, частная история, как и все у меня. Он вообще очень тяжело давался — съемки в общей сложности растянулись на три зимы, в один из перерывов по ходу успел даже снять «Жизнь забавами полна». «В созвездии Быка» показали на телевидении один раз и в не очень удачное время. Но мне почему-то кажется, что он еще свое возьмет.
— Вы давно уже снимаете только по своим сценариям и, судя по всему, «кризиса сюжетов» не испытываете…
— Картин на десять еще хватит. Причем выбирал бы самое интересное. И, скорее всего, снова ретро.
— А комедию вам никогда не хотелось снять?
— Это моя мечта. Первые мои фильмы предполагали такое развитие, был в них хороший юмор. Сейчас, видимо, постарел, и с юмором получается хуже. К великому сожалению.
— Недооцениваете вы себя, Петр Ефимович… И как актера, кстати, тоже.
— Как режиссер во время работы над фильмом настолько озабочен всем происходящим, что о себе думать некогда. Да и какое «актерство» при наличии потрясающих мастеров, которые снимались в моих картинах?
Музыкальные истории
— А как сейчас с другим давним увлечением — гитарой и вообще музыкой? У вас, если не ошибаюсь, два диска, где солирует ваша гитара?
— Запись третьего закончили с Сергеем Никитиным совсем недавно, две недели назад. Мы писали очень старое ретро — на темы Глена Миллера из «Серенады Солнечной долины», из «Петера» (есть такой тоже еще довоенный австрийский фильм), из «Амаркорда», из Дунаевского, которого как мелодиста обожаю.
— А свою музыку к фильмам проигнорировали?
— Готовится такой диск под условным названием «Избранное» с оркестровой музыкой из моих фильмов, включая последние.
— Вы хоть одну ноту записали, «как полагается»?
— Ни разу в жизни. Правда, первая моя жена в перспективе видела меня именно композитором, но это не совсем совпадало с моими устремлениями. Я никогда не сидел и не сочинял «специально», я работал кинооператором, и мне было некогда да и не на чем фиксировать то, что сочинялось. Никому ничего не показывал, что оставалось в памяти — то оставалось.
Когда появился катушечный магнитофон, стало полегче — стал записывать свои музыкальные опыты. Многое пригодилось. А многое, наверное, забылось и пропало.
— Есть в герое Олега Борисова, «народном композиторе» из замечательного фильма «По главной улице с оркестром», что-то от вас?
— Во всех есть «что-то от меня», и в этой картине тоже. Она о человеке, которому дан талант, дар, а он вынужден заниматься бог знает чем.
Была там одна сцена, которая была перенесена в фильм прямо из моей жизни. Надо было передать настроение и состояние героя, когда тот уходит из дома. Я вспомнил, как мы с коллегой, передавая руль друг другу, перегоняли какому-то боссу в Москву машину. И вот он садится за руль, я рядом, усталость страшная, ночь, ливень жуткий, и только дворники перед глазами. Начал в такт насвистывать — мелодия и родилась. Герой Борисова садится в такси в такой же ливень, насвистывает — и дворники, подхватывая, начинают «танцевать»…
— Сейчас, надеюсь, мелодии не пропадают?
— Сейчас нет. Записываю на магнитофон, аранжировать еще со времен «Военно-полевого романа» помогает Игорь Контюков.
Забытое и возвращенное
— У вас есть фильм, про который все забыли, но совершенно случайно открыли снова. Не помню названия…
— Называется он «Никогда», и снимал я его в начале 60-х совместно с молодым режиссером Володей Дьяченко. Сценарий написал известный поэт Григорий Поженян. Плохим режиссерам он его не отдавал, хорошие не брали. В итоге съемки доверили дебютанту, назначив для подстраховки главным оператором и сорежиссером меня. Главную роль (первую такую для него) сыграл известный тогда больше как театральный актер Евгений Евстигнеев. Сыграл прекрасно.
Считалось, что мы снимаем картину о человеке, который отдал всю жизнь делу, потеряв при этом друзей, жену (даже собака от него ушла). Фильм прошел «вторым экраном». Но вот его вытащили из-под спуда — и оказалось, что это замечательная лента об одиночестве, за которую совершенно не стыдно.
«Никогда» очень дорога мне не только потому, что это первая (пусть и совместная) режиссерская работа.
Случилось так, что именно тогда я встретился со своей Мирой Григорьевной. Роман был бурный, она бросила работу и отправилась со мной в короткую экспедицию в Ленинград. Поженян, видя такое дело и будучи человеком азартным, сказал, что надо непременно сыграть свадьбу. Денег — ноль. Невеста продала золотое кольцо и часы, группа скинулась — на ресторан все равно не хватает. Тогда Поженян говорит, что гулять будем у одного хорошего человека, его друга.
После съемок вваливаемся в квартиру, где нас встречает хозяин с очень характерной носатой внешностью. И только по ходу выясняется, что это уже тогда знаменитый в театральных кругах Александр Володин. К стыду своему, я его не знал, как и вся группа за исключением сценариста. Виктор Конецкий пришел, еще кто-то, тут же появилась гитара, было так замечательно, что сопутствующие подобному слегка безумному веселью неприятности мы не заметили. В финале нас в результате какой-то несуразицы «рассекретили» в гостинице и выселили к чертовой матери в четыре утра «за аморальное поведение» (нерасписанные, в одном номере — ну знаете, как тогда было). Пришлось на холоде гулять по ленинградским дворам — но ничего, как-то пережили. В молодости легко быть счастливым…
На следующий день Саша с Фридой снова позвали к себе (ему очень понравилось, как я на гитаре играю), вечером я уже подыгрывал актрисе из БДТ, знакомился с Товстоноговым, а с Сашей Володиным с тех пор, можно сказать, не расставался.
— И все было гладко в вашей дружбе?
— Бывало всякое. Одна история связана с картиной по его сценарию, которая на стадии съемок еще не называлась «Фокусник».
У меня за спиной уже была «Верность» (если бы фильм не получился, я ни за что бы не остался в профессии). Володинский сценарий, одно из названий которого было «Узелок на память», мне предложили снять на Экспериментальном творческом объединении. Я сразу понял, что с прохождением фильма будут проблемы, но — любимый автор, Зиновий Гердт в главной роли и история «моя»… В этот же момент предложили снимать что-то эпическое об обороне Москвы с подачи Симонова — я с легкой душой отказался, хотя мне крутили пальцем у виска («Ты что, у тебя же будет все, что пожелаешь!»).
Снял первые триста метров. И вот звонит редактор киностудии и говорит, что надо встретиться с автором, который специально приехал из Ленинграда и уже посмотрел материал. Приезжаю, захожу в переднюю и через приоткрытую в комнату дверь вижу нервно выхаживающие по паркету ноги моего друга, а на уголке стола — бутылку водки и два стакана. Чувствую, что дело плохо…
Поздоровались, выпили. «Петя, это к моему сценарию не имеет никакого отношения. Ты можешь снимать дальше, но свое имя я убираю».
А смотрел он сцену свадьбы, которая потом в фильм не вошла. Гердт был чуть ли не во фраке, с галстуком-бабочкой, что Сашу, видимо, возмутило больше всего. Сам-то Володин галстук впервые надел, если я не ошибаюсь, когда Путин вручал ему Госпремию…
«Когда сниму все, тогда и будем разговаривать» — с тем, собственно, и расстались. Накоротке встретились во дворе «Ленфильма» (в Ленинград я приехал вслед за Гердтом, который был там на гастролях с театром Образцова). Саша уже снимал кино по своему сценарию под названием «Происшествие, которого никто не заметил». «Тебе-то хорошо, — огорошил меня автор. — У тебя нормальный сценарий, а я вот мучаюсь, переписываю…».
И вот показываю черновой вариант (уже озвученный, с музыкой) худсовету, в котором одни великие. Когда погас свет, в зал, пригнувшись, бочком пробрался… Володин. Как он узнал — не понимаю.
У меня до сих пор где-то лежит протокол заседания того худсовета. Саша хвалил меня так, что уши мои краснели. Это был просто панегирик, он сравнивал меня не иначе как с Товстоноговым. Фильм это не спасло, его загубили, но не в этом дело.
Эйфория продолжалась несколько дней, Володин таскал всех друзей посмотреть «Фокусника», пока кто-то из приятелей не охладил его пыл: «Да, фильм хороший, но сценарий получше будет». Что мне Саша с извинением и пересказал. Ребенок, большой ребенок…
А Зиновий Гердт вскоре переехал в небольшую пристройку за дачей Константина Симонова, и так вот странно закольцевалась история с моими неполученными благами и обретенным нами домом Гердтов. Как-то при встрече Симонов, кстати, «Фокусника» похвалил.
— Оставаться в чем-то ребенком — качество для творческого человека замечательное и, может быть, даже необходимое. Для меня Петр Тодоровский — не холодный профессионал, не за-бронзовевший мэтр, а человек, сохраняющий наивность, искренность и, я бы даже сказал (не обижайтесь только), блистательный дилетантизм…
— А я и есть дилетант, и никогда этого не скрываю. Ни на сценарном, ни на режиссерском я не учился. Все — по наитию. Поэтому особенно ценю первое ощущение и стараюсь ему доверять. Это такая радость — чувствовать сцену, ее запах, аромат! Когда от этого отхожу, начинаю что-то усовершенствовать, исправлять — все, пиши пропало.
Отсутствие присутствия
— Вам раньше приходилось «сбегать» со своих юбилеев?
— А я не сбегаю, просто сейчас так получилось — пригласили на фестиваль «Лики любви» в Сочи, какой-то легкий междусобойчик по поводу там и устроим. А юбилейный вечер будет 15 октября в Доме кино, но там тоже обойдемся без всенародных гуляний.
70-летие встречал в Клубе кино в очень хорошей компании — Войнович, Поженян, Гердты, Николай Петров, человек двадцать. 75-летие… уж не помню подробностей. У нас вообще лучше получались майские праздники, особенно в День Победы — день рождения Булата Окуджавы, жены Зиновия Гердта Татьяны и нашего сына Валеры. Из дома в дом так все и перетекало.
Зямочки мне очень не хватает. Как сейчас, вижу картину: сижу, чего-то себе тренькаю на гитаре, и вдруг за спиной голос Гердта: «Я, между прочим, десять минут тебя слушаю!».
— Судя по всему, юбилейные цифры на вас никогда особенно не давили?
— Я абсолютно кондовый реалист и кондовый оптимист, всегда был человеком легким и веселым, да и сейчас, слава богу, мозги на месте. Конечно, от возраста и здоровья никуда не деться, операция на сердце была опять же…
Но не могу представить, что мне — 80. Мне это даже как-то смешно.