ПЕТУХ РАССВЕТ НЕ ОБЕЩАЕТ, или КОГО БЬЮТ В БАКЛУШАХ
ОТДЕЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
Предание гласит, что один из переселенцев произнес знаменитое: «Довольно!». То ли место ему приглянулось, то ли сил не было дальше идти. Так и образовалось в 1703 году село Довольное, став центром поселения, площадь которого сегодня...
Предание гласит, что один из переселенцев произнес знаменитое: «Довольно!». То ли место ему приглянулось, то ли сил не было дальше идти. Так и образовалось в 1703 году село Довольное, став центром поселения, площадь которого сегодня составляет 4420 км2. Численность населения — 20,6 тыс. человек. Довольное всего в трехстах верстах от Новосибирска, но все равно находится в тупике. Ни железной дороги, ни трассы. Пять часов по жуткой дороге. Но в глубинке есть свои плюсы: днем дома не закрываются. Все друг друга знают. Очагов гриппа в самом Довольном нет. Но к напастям готовы все.
Девятилетняя Настя показывает куриц, упрятанных за дверью из железной сетки. Она то и дело подбрасывает курам то помидор, то ранетку.
— А что будете делать, если грипп? — спрашиваю я.
— Убивать… Что поделаешь, надо убивать, — вздыхает Настя.
Мама Насти — санитарный врач. Папа от милиции руководил порядком во время забоя. Вот вчера кто-то украл курицу. Нынче плотнее закроют двери в птичник.
— У нас еще петухи поют, — говорит Настя. — А там — нет.
Там — это деревни Суздалка и Баклуши. Там выбита вся домашняя птица. До одной!
В Суздалке забито 14 000 голов.
В Баклушах — 9000.
Нет, не советует мне Геннадий Григорьевич Бадашов ехать в Баклуши (ударение на последнем слоге). Он, как и его жена Наталья Васильевна, — учитель биологии и географии. Сочетание таких сфер знания о живом на Земле придает суждению о жизни планетарный характер. Учитель пытается постичь суть любого процесса, его возможные последствия. Например, возможна ли пандемия? Если соединиться человеческий грипп с куриным — возможна. Если произойдет отстрел всех диких птиц, являющихся источником гриппа, случится нарушение экосистемы. Последствия непредсказуемы.
— Не надо ездить в очаговые деревни. Вы представляете, что это такое для селянина: гуси не гогочут, петух рассвет не обещает, куры не кудахчут. Мертвое село. Ну и про что спрашивать крестьянина? Почему еще живой?
Год выдался страшным. Сначала колорадский жук появился. Вот где он, Геннадий Григорьевич, был ранним утром сегодня? Да собирал личинки жука.
— Я, знаете, сегодня на него рассердился. И стал личинки просто сбрасывать. Шутил, получается… Через час прихожу — все картофельные листья пестрят личинками. Будто не сбрасывал вовсе.
В голосе не боль, а отчаяние. Если зима окажется теплой, как прошлогодняя, личинки благополучно перезимуют и прекрасно успеют окуклиться. Надо сбрасывать снежный покров. Попробуй сбрось.
Он так подробно рассказывает про кладку личинок и их дальнейшее существование, что я решаюсь спросить:
— А вы сами жука видели?
Это все равно что спросить Пушкина, читал ли он «Евгения Онегина»?
Да, оплошала я.
— «А Эльбрус из самолета видно здорово», — вспомнил Геннадий Григорьевич Высоцкого. — Завтра Эльбрус предстанет пред вами воочию.
И это правда! Ранним утром я еду в Баклуши вместе с Натальей Васильевной, женой Геннадия Григорьевича. Она заведует отделом образования. Поэтому главный объект нашего посещения — школа.
— А как же грипп? Вирус гриппа птиц типа А? — Это я демонстрирую свои научные знания.
— Не волнуйтесь. В Баклушах пострадали все. И директор школы в том числе.
Нас везет в Баклуши шофер Николай, тамошний уроженец. Пятьдесят километров по дороге, которую дорогой назвать нельзя.
Опустевший вагончик карантинной службы, поднятый шлагбаум, специальный настил земли, чтобы мы не перенесли заразу…
Школа в Баклушах — чистое загляденье. Голь и вправду на выдумки хитра. Все здесь делается своими руками. Нынче титан вышел из строя. Требуется тысяч 13. Их нет. На ремонт дали 8 тысяч. Однажды заглянул в школу американский фермер. Восторгу предела не было. Наибольшие восторги пришлись на сообщение о том, сколько дается финансовых средств на существование школы. Такое в его стране просто немыслимо.
Школа утопает в зелени. Аллеи из узколистного вяза, осин, клена. Но царица цариц лесостепной полосы Сибири — береза. Таких я отродясь не видывала. Густые ветви спускаются так низко, будто это ветла у воды. Научное название — береза повислая.
Директор школы Татьяна Константиновна Ясиновская с мужем Валерием Петровичем приехали в Баклуши по распределению. Оба родом из Краснодарского края. Как-то зимой попали в свой родной Геленджик — чуть не розы цветут.
— Что-то в этом для меня было уже неестественное. Зимой мне нужен был снег, — говорит Валерий Петрович.
Школа сама себя кормит. Все лето дети работают на пришкольном участке. Выращивают овощи. Из своей ягоды варят варенье.
— И сколько можно наварить? — спрашиваю я.
— Сколько денег на сахар хватит, — отвечают мне.
Чего я лезла со своим вопросом… Директор признает, что школьная пища сплошь вегетарианская. Пытается восполнить белок чечевицей, фасолью. Как биолог она понимает, что этого недостаточно для растущего организма.
— Почему государство не озаботится здоровьем детей? — спрашивает директор, зная, что это пустой звук.
Когда-то в Баклушах были мощные животноводческие фермы — 5000 голов скота. Только дойное стадо составляло 2000…
Татьяна Константиновна не видела, как убивали ее птицу. Не видела! С таким трудом птица досталась. Собрали деньги на птицу, потом собирали деньги на бензин и за сотни верст поехали на Коченевскую птицефабрику, где работал выпускник баклушинской школы. В семейном хозяйстве были 30 бройлеров, 15 цыплят, 5 индоуток, 1 индоутак, 11 курочек. Татьяна очень любила индоуток. Внешне похожих на гусей, но достоинство и выправка — индюшачьи. Хохолки причудливых форм и цвета. Очень привязчивы к человеку. Любимая индоутка Симочка каждое утро, опережая сородича Семена, докладывала Татьяне обстановку в птичнике.
— Убивали нас цивилизованно, — говорит Татьяна Константиновна.
Деревня тех дней напоминала кошмарное фэнтези. Двадцать машин на дорогах в деревне. Движение людей в противочумных халатах. На обуви — бахилы. Лица скрыты респираторами. Милиция, ученые из Казани, Новосибирска, Москвы… Может, так начинается бактериологическая война?
— Пришла цивилизация в Баклуши, — иронически замечает Татьяна.
Когда надо было уничтожить птицу, чтобы зараза не поразила другие регионы, средства и силы нашлись. Организация была отменная: проводили сход, советовались с людьми, как спасти хоть малую толику здоровой птицы. Вспомнили про Баклуши.
Напротив школы — дом Николая Драчева. Очаговая усадьба. Во дворе пустые открытые клетки. Непривычно тихо.
— Вы уж про птицу-то не заговаривайте, — предупреждает меня Валерий Петрович.
Заходим в избу. Хозяева сидят в сенях. Полутьма. Окна завешаны от жары. На половиках сидят соседки. Беда у всех одна. Я говорю, что приехала по школьному делу.
Драчевых первых настигла беда. У них было 80 голов птицы — 20 гусей, 28 уток, 32 курицы.
Они погибали каждый день.
— Знашь, такой кружак с имя случался… Кружатся, кружатся. Потом сделается плохо. Как дышать не смогает. И стонет. Будто человек. Перед смерточкой землю роет. Раз — и падает замертво. Синюшна делается сплошь.
Гуси у Драчевых были hанние, апрельские. А значит, были убойного веса. Мяса погибло свыше 1,5 центнера. Остались без мяса дети, что живут в городе. Вчера сынок в город повез одни помидоры. Горе горькое…
Причитания бабы Нины связаны с обиходом птиц. Ну-ка вырасти эту птицу. Сколько пеленок поменяешь. Сколько ночей недоспишь, чтоб друг дружку не подавили. А корма — целая прорва ушла.
Старик целыми днями караулил птицу. То кошка нацеливалась на птицу, то галка повадилась цыплят таскать, а уж это воронье…
До приезда специальной службы им было велено обходиться своими силами. Баба Нина из сеней так и не вышла. Сердце разве выдержит такое.
— Бьем по головешке и в яму выкидам. Бьем и выкидам. — Старик слез не останавливает. Они текут все время нашего разговора.
Теперь все стихло во дворе. И курица не бежит за тобой. И петух не задирается. Одним шоферам хорошо — тормозить не надо. Драчевы получили компенсацию — 11 400 рублей. Какая же это компенсация…
— Милая моя, пущай у меня падеж был. Бог с ним! — говорит Николай Петрович. — А вот как другим вытерпеть, у которых птица не кружилась. Их-то пошто забивали. Вон у Валентины было 25 здоровых гусей — и что теперь? А Сашка? Тот отродясь не выпускал свою птицу. 60 уток у него выбили. Сашке-то как теперь жить?
Говорят, кому-то делалось плохо. Кому-то «скорую» вызывали. Милиционер был краток: «Здесь было все!». Несколько куриц вырвались. Их не догнали. Где-то прячут. Но в целом народ оказался, как говорят баклушинские, старорежимным: коль велено — надо исполнять…
Вот сидим в полутемных сенях и ведем беседы со слезами по убитой птице. Да не по птице вовсе. По деревне убитой. Уничтожив птицу, которая не кружилась, Николай с Ниной думают, что поступили правильно. А вдруг она бы потом заболела?
— Вирус ведь накоплятся, — говорит старик.
Но сомнения все-таки остались. Они и гложут сердце. Конечно, в Баклушах нет и в помине таких, как показывали по «ящику»: одна старуха кормила больных кур хлебом, намоченным в водке. Уверяла, что водка лечит все.
В Баклушах с этим никто не согласится. Падеж водкой не остановить. Да и в голову никому такая дурь не шла. Но почему соседняя Ильинка сумела отстоять свою птицу. У них же село не выбито. А вот еще: если источник заразы — перелетная птица, почему их не уничтожают, а наших бьют? Говорят, в Омске дикую птицу всю перебили.
Обсуждают предложенные начальством меры:
— Им бы только сказать, — замечает Николай Петрович.
Мы-то с вами знаем, про что говорит старик.
— Как теперь жить? — спрашивает баба Нина. — Пригон пустой, одна коровенка осталась и два поросенка рюхают… Какие курочки чубатенькие были.
— Деревня ликвидирована, — итожит разговор старик…
Идем к пустой клетке. Старики не сердятся, когда я делаю попытки их сфотографировать:
— Спасибо, что приехала горю пособить, — говорит старик.
Нестерпимо стыдно, что я ничем не могу помочь.
Жар стоит невыносимый. Тяжелую знойную тишину деревни нарушает деревенская гармошка.
— Что это? — спрашиваю.
— А это свадьба. Второй день гуляют.
Иду навстречу гармони. Около столовой, что в центре деревни, на сломанной изгороди сидит с гармошкой лихой парень. Бабенки пляшут, образовав небольшой круг. Щурится от солнца старик и улыбается беззубым ртом. Молодых не видно. Похоже, они еще не вышли из столовой. Подкатила тачка. В ней — подвыпившая женщина. Тачку гнал молодой парень. Все это на фоне деревни, которая замерла, отдавало пиром во время чумы. В круг я не вошла, но к лицам пляшущих пригляделась. Мне почудилось, что веселье не было натужным. Молодые ведь действительно поженились, хоть ни в одном подворье птицы нет. Свадьба — дело веселое, как ни смотри.
Может, все-таки деревня не умрет. Выстоит…
Научиться бы нам приходить на помощь деревне не только тогда, когда надо цивилизованно убивать. Опасная это иллюзия — считать, что Россия без деревни проживет. Без деревни и Россия не Россия.