официальное мнение

Вчера Кишинев ответил на опубликованное неделю назад Ъ интервью с полпредом президента РФ в Южном федеральном округе Дмитрием Козаком. В этом интервью господин Козак обвинил молдавского президента Владимира Воронина во лжи и рассказал свою, по его словам, подлинную версию того, почему в 2003 году тот отказался подписать российский план урегулирования приднестровского конфликта. На интервью откликнулся советник президента Молдавии по внутренней политике МАРК ТКАЧУК. Он утверждает, что господин Козак сильно исказил факты.

"Histoire et memoire"

Российско-молдавские отношения вышли на новый уровень. Они стали предметом мемуаров. После опубликованного в "Коммерсанте" интервью с Дмитрием Козаком стало ясно: политика уже не актуальна, актуальны только воспоминания.

Судя по всему, Молдова со всем ее народом действительно для России уже в прошлом. Можно с легкостью оклеветать действующего президента, можно говорить, что приезжал, понимаешь, в Москву, бегал с протянутой рукой, просился на прием к Путину, получил от ворот поворот и уехал ни с чем. И не важно, что этого не было, что не бегал, не просил, не обижался. Молдова возражает? Так ее же нет! Не может существовать в принципе самой бедной страны Европы, которой Россия решила продавать газ по самой высокой цене.

Неписаная история неподписания

Я лично могу предложить иную трактовку истории молдавско-российских отношений последних пяти лет. Повспоминать об истинных причинах неподписания меморандума, одним из соавторов которого был Дмитрий Николаевич Козак.

В 2001 году я входил в выборный штаб партии коммунистов, после нашей победы стал депутатом парламента, с лета 2002 года являлся советником президента по внутренней политике, в 2003 году входил в группу, готовившую печально знаменитый меморандум. Присутствовал на большинстве встреч президента Воронина с президентами других государств, участвовал в большинстве международных визитов, детально знаком с большинством документов, так или иначе затрагивающих вопросы евроинтеграции, партнерства с НАТО, приднестровского урегулирования и, конечно же, взаимоотношений с Россией.

В ночь неподписания меморандума я находился в кабинете президента Молдовы вместе с Дмитрием Козаком, премьер-министром и тогдашним лидером нашей парламентской фракции. Решение уже было принято, последние слова произнесены. Никто не называл себя обманщиком, не каялся и не просил прощения. Все понимали, что происходит нечто ужасное и что предотвратить это ужасное уже невозможно. Наконец Воронин позвонил Путину и сказал: "Владимир Владимирович, мы не готовы. Без пункта о сохранении военного присутствия — пожалуйста, а в таком виде нет. Нас нигде не поймут". Путин попросил к телефону Козака, сказал ему что-то кратко. Козак положил трубку и попрощался с присутствующими. Я вышел его проводить. Случилась катастрофа. Настоящая катастрофа. Дойти до такой катастрофы нужно было еще суметь. Козак не спал уже несколько суток. Я тоже. Последние дни и часы были потрачены на то, чтобы избежать крушения. Мы простились. Я сказал ему, что ухожу из политики. Вернувшись домой, я свалился с температурой в сорок градусов и поднялся только потому, что оппозиция вывела народ на площадь протестовать против Путина, Воронина и якобы подписанного меморандума. Слюни распускать было некогда, нужно было принимать и этот удар.

Сегодня, перечитывая мемуары Дмитрия Николаевича, я окончательно убедился в том, что он так и не понял, почему меморандум не был подписан. Я исхожу из самой гуманной для Козака гипотезы. Но столь же непростительной для него. Хотя именно он доказал тогда Кишиневу еще одну простую истину: нет никакой самостоятельной приднестровской стороны, а есть лишь приднестровские представители интересов определенной части элиты Российской Федерации.

Так что же случилось?

Накануне внесения меморандума я вылетел в Москву. Мы должны были с Козаком синхронизировать все мероприятия по поддержке меморандума. Наряду с планом собственно внутриполитической поддержки предусматривалась активная международная поддержка документа. Дмитрий Николаевич гарантировал поддержку меморандума со стороны тогдашнего председателя ОБСЕ Яапа де Хоопа Схеффера. Также гарантировалась поддержка со стороны ЕС и США, генерального секретаря Совета Европы Вальтера Швиммера. Козак дал твердые устные гарантии того, что все в принципе уже обговорено. Мы даже коснулись того, что вот, к примеру, в понедельник в Москве будет помощник госсекретаря США Элизабет Джонс и уже она, по словам Козака, даст чуть ли не первую позитивную оценку документу. Сегодня все это выглядит смешным. Такие надежды и такие иллюзии могли допускать весьма наивные политики. Но мы оказались именно таковыми и верили, что Россия действительно ведет параллельную работу со своими западными партнерами. Бесчисленное количество раз Воронин повторял, что без такой гарантированной поддержки нечего даже пытаться продвигать этот документ. Но Воронину обещали. И Воронина обманули.

Документ, как выражаются наши российские коллеги, неоднократно парафировался. Но никто не хочет сейчас в российском МИДе вспоминать, что каждый новый росчерк воронинского пера под текстом меморандума сопровождался устным комментарием Дмитрия Николаевича примерно следующего содержания: "Вы это вычеркните, это впишите, а потом, после внесения документа, мы все переиграем, вот с этим нужно сейчас согласиться для того, чтобы согласились приднестровцы, а потом, перед официальным подписанием, мы сделаем так, чтобы они отказались". Таким комментарием сопровождались и неожиданное изменение позиций приднестровской стороны по устройству верхней палаты будущего парламента, вводившее в Молдове режим апартеида и делающее государство совершенно неуправляемым, и позиции по русскому языку и по военно-гарантийной операции.

С самого начала все те, кто работал с молдавской стороны над подготовкой текста документа, были свято уверены в том, что ни о каком военном присутствии России речь не идет. В документе об этом не было ни слова. Да и к чему оно было нужно? Никто стрелять друг в друга не собирался и не собирается до сих пор. У всех еще были на слуху слова Путина, произнесенные им во время подписания базового договора с Молдовой: "России военная база в Молдове не нужна". Но вот Дмитрий Николаевич в очередной раз заходит в кабинет к Воронину и опять что-то там парафирует: "Владимир Николаевич, фразу 'до 2030 года' перечеркните на 'до 2020', распишитесь внизу". Воронин засмеялся и с заговорщическим видом спросил Козака: "Интересно, как Смирнов ко всему этому отнесется?" Козак ответил ему такой же заговорщической улыбкой. Мы вышли из президентского кабинета. Я знал, что в известном мне до зубной боли тексте меморандума нет никаких подобных дат и цифр. Я прямо спросил Козака: о чем это идет речь, не о военном ли присутствии? "Да это чепуха,— сказал Дмитрий Николаевич,— читайте". Я прочитал — речь шла о военно-гарантийном присутствии России до 2020 года. "Не беспокойтесь, на самом деле речь идет всего лишь о трехлетней миротворческой операции в формате Россия--ЕС, а это все — так, для того, чтобы приднестровцы не сопротивлялись". Я на мгновение проникся глубиной замысла и масштабной игрой великих мира сего, но с этого момента уже было ощущение, что все закончится очень плохо. Утром я спросил Воронина, что он думает об этой статье в меморандуме. Воронин ответил то же самое, что я услышал накануне от Козака: "Нужно добиться доверия приднестровцев. Россия уже обо всем договорилась с ЕС. Операция продлится всего лишь три года". В общем, так Воронину обещали. И Воронина обманули.

Меморандум был внесен. Опубликован. Никаких военных статей в тексте. Мы готовили бодрые комментарии. Но ОБСЕ, США, ЕС, Совет Европы как воды в рот набрали. Ни одного комментария. Воронин ежедневно спрашивает о международной реакции на события, но ее просто нет. Наконец, приезжает Козак. Воронин его спрашивает: "Дмитрий Николаевич, где международная поддержка?" И тут Козак отвечает: "Да будет реакция, подпишем документ, и все будет хорошо, ведь главное, чтобы стороны договорились, а стороны договорились". Воронин не любит, когда с ним начинают играть в такие сложные игры. "Что значит 'будет реакция'? Почему ее до сих пор нет? Где ОБСЕ? Где США? Что значит 'стороны договорились'?" — "Владимир Николаевич, хотите, будет реакция от Буша?" — отвечает Козак. Сказано это было как-то истерично и доверия вызывало мало. "И от Буша, и от Схеффера, и от Соланы, и от Швиммера",— очень грустно ответил Воронин. Козак вышел из президентского кабинета и при мне по мобильнику набрал Игоря Иванова. "Игорь, тут, видите ли, поддержка ОБСЕ срочно понадобилась". Стало ясно, что никто ни с кем не говорил или говорил, но не о том, о чем договаривались мы.

Отсутствие обещанной поддержки документу лишало нас уверенности в том, что меморандум, еще вчера казавшийся проходным, не вызовет протестов населения и той части политического класса, которая молилась в сторону Запада. Мы понимали, что гигантское количество спорных и провокационных статей взорвет общество, что у этого взрыва найдутся как раз сторонники среди тех, на чью поддержку мы все так искренне рассчитывали. Противоречия документа с каждым днем казались все большими. Пункт об официальном статусе русского языка, который тоже должен был, появившись в документе для "усыпления бдительности приднестровцев", исчезнуть потом, не только не исчез, напротив, Козак стал уверять, что мы его неправильно поняли, что все изначально было так и задумано. Мы преодолели и эту проблему.

Но Запад при этом молчал. А Дмитрий Николаевич продолжал рассказывать о том, что вот-вот придет ошеломительная поддержка. Тогда мы стали звонить и Солане, и Схефферу, мы хотели знать правду. И вот накануне объявленного визита Путина Козак передал чистовой вариант меморандума и в нем: и военное присутствие до 2020 года, и никакого тебе формата Россия--ЕС, а только лишь упоминание о том, что ЕС может подключиться, если пожелает, к стабилизационной операции. Короче, никакой там договоренности у России с ЕС не было. Молдове предлагалось стать заложником невнятной политической системы, российского военного присутствия и честного слова Дмитрия Николаевича в том, что весь этот бардак продлится недолго. Вечером выяснилось, что приднестровцы категорически против подписания документа башканом Гагаузии (наряду с подписью Воронина и Смирнова), а это также было одним из условий в организации того торжественного момента, в котором Россия перед лицом своих западных партнеров к великому удовольствию нашего полиэтнического народа решает приднестровский вопрос. Но в тот же день нам уже была с утра известна реакция США, а к вечеру в присутствии Козака Воронин переговорил с Соланой. Передовой борт российской делегации — охрана, журналисты — уже приземлился в Кишиневе, а рота почетного караула начала репетицию встречи президента России.

Дальше нужно было срочно принимать решение. Козак устало повторял, что нет хороших решений, что приходится выбирать между плохим и очень плохим. Вся обещанная им международная поддержка состояла из заявлений Кучмы и Назарбаева.

Воронина и всех нас можно упрекать только за наивность, за чрезмерное доверие нашим российским друзьям, но только не за то, что Воронин не подписал меморандум. Для тех, кто думает, что Воронину кто-то запретил что-то там подписывать, что он поддался диктату "темных сил Запада" и принес им в жертву добрые отношения с Россией и ее президентом, скажу, что это еще одна ложь. Никто ничего Воронину не запрещал. Просто мы узнали истинное отношение к происходящему и США, и ЕС, и Совета Европы. И нам хватило тогда мозгов самим сделать выводы из вновь открывшихся обстоятельств.

Остается в этой связи публично ответить на естественный в этом контексте вопрос: а зачем нужна была Молдове такая консолидированная поддержка? Неужели не хватало поддержки одной России? И почему официальный Кишинев столь негативно отнесся к перспективе 17-летнего пребывания российских миротворцев?

Краткая история стратегического партнерства

Никакой особой поддержки со стороны России Владимиру Воронину во время парламентских выборов в Молдове в 2001 году не было. Была краткая встреча Воронина и Путина накануне выборной кампании. Познакомились, в общем, на всякий, что называется, случай. Активно Россия тогда поддерживала Альянс политических партий во главе с действующим премьером Дмитрием Брагишем.

Мы исполнили практически все, что обещали в 2001 году. Мы лишь не объединили страну и не подняли русский язык до статуса государственного. Но все очень хорошо помнят, как развивались в Кишиневе события и в отношении с Приднестровьем, и в отношении русского языка до 2003 года.

По Приднестровью задумывалось поначалу все очень просто. В конце августа 2001 года я был участником встреч с российскими коллегами в Государственной думе и в Кремле. На одной из встреч в Кремле мы обсуждали будущие выборы в Приднестровье. Тогдашний советник российского президента еще раз заверил: мол, на этих выборах, вы создайте всего лишь фон, а Смирнова мы перед самым финалом заберем, такова-де договоренность двух президентов. Свою часть работы мы тогда исполнили. Фон, что называется, создали. Но Смирнова оставили в Тирасполе, а Воронина с носом. Спасибо! Мы этого не забудем.

В декабре 2001 года правительство Молдовы выступило с инициативой увеличения часов русского языка в молдавской школе, а правящая фракция парламента выдвинула инициативу о придании русскому языку статуса официального. Радикальная оппозиция вывела на улицы Кишинева толпы народа. Столица Молдовы в течение почти полугода была парализована. Совет Европы выдвинул две жесточайшие резолюции в адрес Кишинева. Разразился масштабный политический кризис.

Но альтруистическая "рука Москвы" не получила от России никакой существенной помощи в разрешении этого конфликта. Будь то на европейской арене или хотя бы собственно в российских СМИ. Напротив, и электронные, и бумажные СМИ по-садистски предсказывали скорое крушение тоталитарного коммунистического режима под напором прорумынской и проевропейской молодежи. Спасибо! Мы этого тоже не забудем. Более того, именно тогда, в те непростые месяцы гражданского противостояния мы научились очень и очень многому. Во-первых, за пять месяцев осады ни один оппозиционер даже синяка не заработал, мы научились слушать оппозицию, научились с ней разговаривать. Во-вторых, мы начали активное сотрудничество с Европой и при поддержке европейских левых сумели не только выйти из кризиса, но и возглавить председательство в комитете министров Совета Европы. Позже, и именно при помощи Европы, мы смогли внедрить концепцию национальной политики, объявившую Молдову полиэтничной страной. При помощи Европы и опираясь на ее опыт, мы смогли защитить и русский язык, и русскую культуру в Молдове. В-третьих, мы поверили в свои силы. Не в силы больших друзей, а в собственные возможности педантично и последовательно разрешать кризисы и выходить из них еще более сильными. С этого момента мы уже были очарованы идеей европейской интеграции, идеей понятных правил игры, очевидных стимулов и явных угроз. А кроме всего прочего мы осознали, что политическая стабильность в такой стране, как Молдова, может быть достигнута только в том случае, если страна становится объектом сотрудничества великих держав, а не их конфликтов друг с другом.

Тем не менее мы все еще верили в возможности СНГ. В июле 2002 года Воронин обращается к Путину с письмом-предложением. Суть предложения: начать реформу СНГ, взяв за основу правовые стандарты Европейского союза. Воронин предлагал сконструировать высокоэффективный и современный союз государств. Путин ответил, что в принципе не против. Но на предстоящем в Кишиневе саммите СНГ эта тема была практически утоплена в другом, как оказалось, более актуальном вопросе — как сделать Кучму главой Содружества.

Накануне саммита я вновь был в Кремле и обсуждал все эти вопросы все с тем же советником Путина. Кроме прочих вопросов нами был поднят вопрос о российско-румынских отношениях. Все очень просто: Румыния тогда находилась на стадии вступления в НАТО, ей очень нужен был базовый договор с Россией. Молдова, в свою очередь, нуждалась в базовом договоре с Румынией, который бы положил конец явным и скрытым претензиям Румынии на Молдову. Уважаемый господин советник заверил меня: договоренность Воронина и Путина незыблема: Россия подпишет договор с Румынией лишь после того, как та заключит договор с Молдовой.

Обманули? Еще как обманули. Не просто подписали договор летом 2003 года, но еще и в совместной декларации министров иностранных дел осудили пакт Молотова--Риббентропа. Для непосвященных замечу: применительно к Бессарабии этот пакт не имеет никакого значения, хотя Бессарабия и упоминается в пакте. Советский Союз за весь период с 1918 по 1940 год никогда не признавал Бессарабию территорией Королевской Румынии, справедливо считая ее аннексированной. Если Россия пожелает когда-нибудь извиниться за пакт, то это уместно сделать в отношении Финляндии, стран Балтии, Польши, но только не Румынии. Но Россия поступила наоборот. Она извинилась именно перед Румынией, а значит, поддержала всех тех, кто считал и считает Республику Молдова искусственным порождением пакта Молотова--Риббентропа. Таким образом, российская дипломатия открыто признала, что вопреки всем двусторонним отношениям относится к Молдове как временному образованию. Румыния же не подписала базовый договор с Молдовой до сих пор.

Со всем этим багажом недоверия мы подошли к меморандуму. И провалились. Уважаемый Дмитрий Николаевич не услышал нашего категоричного условия о том, что приднестровский вопрос должен решиться в Молдове только в обстановке консенсуса великих держав. У России был шанс именно так решить вопрос. У Дмитрия Николаевича был шанс войти в историю, а Молдова обладала всеми возможностями для объединения. Меморандум не был подписан, но его оскорбительные статьи еще надолго выбили из колеи внутриполитическую ситуацию в стране.

В марте 2005 года, несмотря на существенные электоральные потери, несмотря на шантаж и запугивание со стороны России, мы вновь выиграли. Естественно, что пророссийских лозунгов на наших красных знаменах уже не было.

Послесловие. Или как сэкономить $50

Молдова ни разу, никогда не заявляла о своем намерении вступить в НАТО. Молдавские власти ни разу и никогда не предлагали заменить российский миротворческий контингент в Приднестровье на натовский. Нет ни одного документа, ни одного выступления официальных лиц в доказательство североатлантических устремлений молдавской власти. И вовсе не потому, что Молдова разделяет те стереотипы в отношении НАТО, которые сложились в годы холодной войны. Просто мы — нейтральная страна, и свой нейтралитет мы воспринимаем как инструмент решения в том числе и приднестровского вопроса. Когда мы говорим о выводе российских войск, то мы говорим о том, что мы не против войск потому, что они российские, мы против любого иностранного военного присутствия. В отношении Приднестровья мы требуем сменить существующий миротворческий формат на военных и гражданских наблюдателей, которые бы действовали под международным мандатом. Но во всех подконтрольных Кремлю СМИ нашу позицию фальсифицируют на более радикальную, пронатовскую.

Столь трогательная забота о пронатовском имидже Молдовы в сочетании с другими, не менее продвинутыми акциями Москвы может дать скоро весьма неожиданный результат. Не исключено, что сам народ Молдовы, который пока достаточно сдержанно относится к Североатлантическому альянсу, скоро потребует вступления в НАТО. А как же тут не потребовать, если Россия предлагает прибалтийским странам, вступившим в НАТО, цену на газ на $40 ниже, чем нейтральной Молдове, если в сравнении с Грузией, стремящейся войти в НАТО, эта разница достигает $50.

"'Рука Москвы' не получила от России никакой помощи"