Дмитрий Быков: Максим Кантор сбросил XX век с корабля современности

Газета "Московские новости" опубликовала статью Дмитрия Быкова "Двадцатый век кончился. Максим Кантор сбросил его с корабля современности". Статья посвящена роману Максима Кантора "Учебник рисования"(М., ОГИ, 2006).

"Некоторые называют его главной книгой нового столетия, но столетие длится всего ничего. Я выскажусь осторожнее: эта книга обозначила "настоящий, не календарный" конец двадцатого века и подписала ему приговор.

Она обязательно вызовет раздражение, насмешки и даже травлю. Она на это рассчитана. Те, кто узнает себя, обидятся на Кантора, но это не та еще обида. Подумаешь, карикатура. Другие почувствуют настоящую ненависть - потому что перед ними принципиально иное мировоззрение, отменяющее всю их шкалу. Кантор действительно очень много на себя берет. Он рассматривает коллаборационизм - высшую и последнюю стадию европейского гуманизма. Он не согласен, что христианство довело Европу до полной деградации и капитуляции. Его занимает вопрос: на каком этапе христианство было подменено, кто и как от него отказался? С какого момента иметь взгляды стало смешно, а совесть - преступно? В какой момент революционный пафос авангарда переродился в апологию горизонтали, в прославление предательства, в постмодернистскую насмешку над всем и вся? Серьезность этого подхода обязательно назовут тоталитарной, отсталой, чуть ли не пошлой; Кантора объявят завистником, не способным оценить творческий подвиг Малевича или прозрения Дюшана. Да и сам роман идей - чудовищный анахронизм, с точки зрения деятеля культуры, не умеющего писать романов и не имеющего идей. Кантора не спасет даже европейское признание, которое он давно уже завоевал в качестве художника. Я думаю об этой буре вокруг его романа с откровенным злорадством. И не то чтобы я желал успешному художнику почувствовать на собственной шкуре, что такое литературные нравы. Я злорадствую по другому, вовсе не по канторовскому, адресу. Его книгу не удастся замолчать, вот что ценно. Ее придется прочитать, как читают памфлеты или скандальные романы-шаржи вроде "Имитатора". Сбросить "Учебник рисования" со счетов все равно не получится. Пусть об этой книге спорят, пусть ее топчут - она сказала о том, о чем принято молчать, и сказала с тем почти забытым, совершенно ныне утраченным религиозным пылом, который давно почитается неприличным.

Титаническим, чрезмерным выглядит сам ее томас-манновский объем - почти полторы тысячи страниц большого формата. Четыре года копаться в среде, столь вязкой и ароматной, как российская художественная и научная интеллигенция девяностых годов, - занятие по меньшей мере странное: все ведь, в общем, было понятно. Но Кантору эта среда интересна лишь как частный случай общеевропейского, а то и всемирного предательства. Проворовавшийся мир, в котором не осталось ни одного непродажного идеала; длинные, гладкие, тошнотворные интеллектуальные спекуляции, в которых все понятия взаимозаменяемы; гротеск, поминутно прорывающий добротную ткань реалистического повествования, - все это напоминает такие же гигантские канторовские полотна последних лет: "Одинокую толпу", "Структуру демократии" - страшные красно-бурые шествия уродов, зигзагообразные и концентрические очереди и демонстрации. На этом параде вместе шагают европейские аристократы, тартуские структуралисты, московские мыслители, американские полковники, французские деконструкторы, международные подонки - больше всего мир Кантора похож на уродливое, сплющенное пространство зиновьевских "Зияющих высот". Конечно, сам метод научного романа - отсюда, но назвать "Учебник рисования" сатирой язык не повернется. Кантор не боится пафоса - он один из немногих в современном искусстве, кому пафос по-настоящему удается....

У книги полно недостатков, если судить ее с точки зрения традиционного романа, - но и все великие поэмы и романы Средневековья абсурдны с точки зрения тогдашних литературных критериев. Страшная избыточность Рабле, Сервантеса, Чосера - именно отсюда. ... Кантор признался в том, в чем признаваться не принято, но что - вот фокус! - все мы наедине с собой давно поняли. В этом - залог популярности его гигантского произведения, в котором каждый честный читатель найдет сотни своих заветных мыслей."