ЧУДО НА КОЛЕСАХ

ЗА РУЛЕМ

— Вот она! Делайте с ней все что угодно! — говорит Игорь Аракелян, подводя меня к красно-черной машине с маленькими острыми фарами и большими серебристыми дисками колес. И сам тут же исчезает в ангаре, на бетонном полу которого, как...

— Вот она! Делайте с ней все что угодно! — говорит Игорь Аракелян, подводя меня к красно-черной машине с маленькими острыми фарами и большими серебристыми дисками колес. И сам тут же исчезает в ангаре, на бетонном полу которого, как ящерицы, распластались два гоночных болида. Рядом с ангаром, во дворе, стоит трейлер, в который механики в комбинезонах грузят новенький, еще ни разу в жизни не чихнувший бензином мотор. Я приехал в гоночную команду Lukoil Racing Team не вовремя: сегодня среда, а в субботу команде предстоит гонка на Воробьевых горах.

Машина, с которой я могу делать все что угодно, называется Red&Black. Ее крупные колеса стоят на пыльном асфальте заводского двора, но вся она всем своим видом говорит, что плюет на пыльный асфальт, плюет на обыденность жизни, плюет на светофоры, на ограничение скорости, на скромность как первейшее достоинство. На ее хищной морде написано презрение. Так она выглядит.

Я сажусь за руль. Это только так говорится: сажусь за руль. Сесть за руль просто в «Форде» или «Мазде», а в Red&Black надо сначала сделать движение вверх, перешагивая высокий борт, скрывающий в себе усиление кузова, а потом тут же рухнуть задом в низкое кресло, снабженное не автомобильными, а самолетными ремнями, какими их знали летчики Второй мировой: они охватывают по плечам и поперек груди. Цветовой скандал между тем продолжается: красный спорит с черным на маленьком руле Sparco с двумя кнопками сигнала, красным орут трубы дуг жесткости, черным рычат ремни с красными прожилками — никаких полутонов, все на полной резкости!

Игорь Аракелян — главный инженер гоночной команды Lukoil Racing Team и один из создателей машины Red&Black. Детство он провел в Ереване. Родители, боясь аварий на дорогах, решили не покупать ему велосипед; тогда он на свалках и помойках набрал деталей и собрал его сам. Мопед ему тоже решили не покупать; он снова отправился по свалкам и собрал себе вполне приличную машину. Потом семья переехала во Владимир, где Аракелян поступил в технический университет. Потом аспирантура. Я спрашиваю, на какую тему диссертация, он произносит длинную фразу, в которой мое ухо улавливает два знакомых словосочетания: «гоночные автомобили» и «тормозные системы».

В 1998 году молодой аспирант Аракелян приехал в Москву, не имея ни работы, ни связей в мире гоночных команд. Пришел в МАМИ. Только что разразился дефолт, и все ходили как оглушенные. Общее мнение было таково, что деньги иссякли и больше их не будет никогда. В спортивной команде МАМИ ему сказали, что дела плохи и места для него нет. Чтобы отстал, дали телефон гоночной команды «ЛУКОЙЛа». Он позвонил. «А что вы умеете делать?» — спросил его главный конструктор Константин Потехин, в этот самый момент маявшийся от необходимости вычерчивать новую подвеску, стоя за кульманом. Кульман этот находится в ангаре до сих пор. «Умею чертить, умею гайки крутить, умею думать...» — весело отвечал неунывающий аспирант и был тут же приглашен в команду. Первые полгода он чертил, крутил гайки, мыл колеса и моторы, причем зарплату ему не платили.

Вообще-то гоночная команда существует не для того, чтобы проектировать новые машины и собирать концепт-кары. Red&Black была сделана Аракеляном и его механиками в вечерние часы, в нерабочее время. Цель затеи, по словам Аракеляна, проста: показать технические возможности команды. Но какие-то нотки и интонации в его рассказе заставляют меня предположить, что в этой простой фразе скрывается гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Дело в том, что автомобильный инженер Аракелян с большим скепсисом относится к нашему автопрому. Он в него не верит. Он ему неприятен во всех отношениях. Силуэт «десятки» он называет «беременным гиппопотамом». «Я имею в виду даже не автомобиль «Жигули», у которого двери плохо закрываются… я имею в виду российский автопром как единицу вселенной», — подводит он философскую базу под свою неприязнь. И я думаю, что Red&Black с точки зрения психоанализа можно трактовать как месть Аракеляна этому автопрому, четвертый десяток лет учащемуся соблюдать точные зазоры при сборке.

Вы не умеете делать красиво — так вот вам оплеуха: машина, похожая на гламурную модель на подиуме! Вы маетесь, стараясь сделать подешевле, — так вот вам машина, в которой целая пригоршня деталей заказана у лучших европейских поставщиков! («Объединенная Европа в действии» — так Аракелян называет Red&Black.) Вы гоните вал, состоящий из дребезжащих железок, протекающих резинок, вибрирующих стекол — так вот вам в ответ один-единственный роскошный экземпляр, на котором не стыдно выйти в свет!

Все, что наш автопром не способен создать, все, что в скромном мире серых мышек считается излишним, ненужным, чрезмерным, — есть в этом красно-черном пожирателе километров. Перед глазами водителя, которого лучше назвать пилотом, — овальный дисплей, на который выводятся показания датчиков. Их может быть до девяноста, и они записывают работу не только всех систем, но и действия водителя. Между креслами наклонно расположена панель из серебристого металла: здесь собраны кнопки и тумблеры, а посередине торчит ручка переключения скоростей, такая мощная, словно она предназначена приводить в движение не компактные шестерни в коробке передач, а громоздкую древнеримскую катапульту.

Серебро — единственный цвет, вмешивающийся в агрессивную перебранку красного и черного. Это серебро массивного металла, из которого сделаны ручки на дверях и крышки динамиков, вмонтированные в двери. Но главное потрясение ждет тогда, когда повернешься назад и увидишь вместо двух привычных кресел жерло средневековой мортиры среди плоских коробочек эпохи хайтека. Жерло, инфернально светящееся голубым, — главный динамик музыкальной системы, занимающей всю заднюю часть салона и выдающей 450 ватт. Это роскошное излишество пробуждает фантазию: так и видишь красно-черный вихрь, несущийся по среднерусской возвышенности на скорости двести в час и оглашающий леса и озера божественным голосом Паваротти…

В гоночной команде «ЛУКОЙЛа», где быстрых машин хватает, Red&Black называют «музыкальной шкатулкой» и используют соответственно. В день, когда я приехал знакомиться с машиной, у нее при нажатии на кнопки жалобно пищала электроника: механики слушали музыку и полностью посадили аккумулятор…

Игорь Аракелян называет Red&Black то «маленьким монстриком», то «злым спорткаром». Он имеет в виду форсированный мотор мощностью 220 сил, жесткую подвеску, тяжелый нервный руль, педали безо всяких усилителей и способность разогнаться до ста километров за семь секунд. Но не только об этих чисто технических свойствах речь. Эта машина высокомерна, как красивая женщина, знающая себе цену, и если есть в ней злость, то это злость существа, которое может. — Назло и в пику ораве многочисленных импотентов, ни на что не способных, но заполонивших жизнь.

Дело еще в том, что Аракелян чувствует себя принадлежащим к когда-то великому, а теперь исчезающему племени русских инженеров. Сам он, после института торговавший компьютерами, исчезать как инженер не захотел и нашел работу в гоночной команде. Но из его институтской группы он единственный остался в профессии. Остальные разбрелись кто куда: один торгует окнами, другой — стиральным порошком. И никаких светлых перспектив он не видит: в стране, по-прежнему одержимой быстрыми деньгами, положительное будущее не возникнет. «Ну и что, есть же страны, в которых вообще нет автопрома, и нормально живут», — усмехается он.

«Мы просто должны честно себе сказать, что автомобили делать не умеем», — говорит Аракелян, но на себя лично он, называющий Red&Black «шедевром», этот мрачный вывод не распространяет. Когда я спрашиваю его о том, что им движет, он отвечает: «Я люблю конструировать и строить автомобили...», — и сам же комментирует свои слова: «Бесхитростно так!». И вот в ангаре гоночной команды он создает свой маленький личный автопром — фантастический автопром, где все делается в единственном экземпляре, по обходным технологиям, по высшему уровню и для собственного удовольствия.

Я сидел в кабине Red&Black, положив ладони на маленький руль, и пытался сообразить, что она мне напоминает. В формах машины явно угадывалась вазовская «десятка». Этого не могли скрыть ни новая эффектная светотехника, ни черный высокий спойлер. Дефлекторы в салоне были оставлены от обычной машины, такие же кондовые, такие же грубые. В дефлекторах таилась насмешка: с таким же успехом можно в истребитель МиГ-31 поставить ручную точилку для карандашей.

Да, это была обыкновенная, банальная «десятка», но «десятка» преображенная — в «коктейль Молотова», предназначенный зажигать, в наглое чудовище, готовое сожрать на дороге любой BMW. Это уже больше не был «беременный гиппопотам» — резкая мутация превратила увальня в злого хищника, чьи маленькие фары подобны акульим глазкам, а решетка воздухозаборника похожа на жабры. Я наконец догадался, что эта машина напоминает мне: сон. Это во сне уютные домашние кошечки приходят к нам в гости в облике черных пантер, а цветы на подоконнике преображаются в джунгли и лианами оплетают люстру. И это только во сне обыкновенный банальный ковер, всю свою жизнь мирно проспавший на полу, вдруг круто взмывает в небеса и оттуда в восторге строчит из пулемета.

P.S. «Новая» продолжает поиск настоящей русской машины. Предыдущие материалы сериала «Чудо на колесах» читайте в № 16 — «УАЗ как русская идея», № 20 — «Боевые самопрыги», № 24 — «Автомобили для пижонов», № 30 — «Двухместное «Небо».