АТИПИЧНОЕ ЗДРАВООХРАНЕНИЕ

МЕДИЦИНА

Что стоит за определением здоровье нации, этого вам не расскажет никто, даже ныне здравствующий министр г-н Зурабов. Размытое понятие, потому как в критерии вдаваться — госбюджет подрывать. Но вот если приехать в любой — пальцем ткни на...

Что стоит за определением здоровье нации, этого вам не расскажет никто, даже ныне здравствующий министр г-н Зурабов. Размытое понятие, потому как в критерии вдаваться — госбюджет подрывать. Но вот если приехать в любой — пальцем ткни на карте — областной центр, то местная детская больница многое объяснит. «Мы крепко средние, типичные по России», — сказал мне главный врач областной детской больницы Брянска Александр Числин.

Крепко средние в России — это как? Это значит, что в типовом проекте образца 80-х, рассчитанном на 300 коек, на начало июня лечились 420 детей, и еще значит, что из-за дефицита площадей отделение детской онкогематологии здесь пришлось совместить с отделением гастроэнтерологии.

К санитарным нормам это имеет отдаленное отношение, непосредственное — к финансовым.

Фамилия заведующего онкогематологическим отделением больницы Раков. Совпадает с основной профильной специализацией доктора. Раков 1 июня был в Москве на благотворительном вечере в «Современнике», где мы не встретились, потому что лично еще не были знакомы. Спрашиваю про впечатления, и Раков отвечает: «Хорошее дело, и концерт хороший, но это же позорище, что на больных детей по миру деньги собирают…».

Когда Михаил Александрович говорит «по миру», то в виду имеет и немецкие благотворительные организации из города Хамельна, которые к брянским детям прикипели еще со времен чернобыльской катастрофы да так с той поры и возят в больницу то лекарства, то оборудование. Постоянство, надо заметить, абсолютно не свойственное российским благотворительным традициям.

На немецкие деньги в прошлом году отремонтировали в больнице три онкогематологические палаты. Раков ведет показать. Палаты со стеклопакетами, моющимися пластиковыми панелями на стенах — все как положено для отделения, которое должно дезинфицироваться ежедневно. На отделку палат израсходовали все до копеечки — на мебель уже не хватило, и Раков с досадой стучит дверцей металлической тумбочки, стоящей в углу. «Вот смотрите — здесь ржавчина и здесь, это же все «грибы» (грибковая инфекция. — Н.Ч.). И тут тоже… Это же с лечением лейкозов несовместимо… Категорически».

Несовместимо, здесь он прав. Но тумбочка со ржавчиной и рассохшийся шкаф из ДСП в углу не от предательского недосмотра — от преступной бедности, за которую ни доктор Раков, ни доктор Числин ответственности не несут. Как удается в этом отделении добиваться почти 70% излечивания злокачественных заболеваний крови — процента, стандартного для Европы, — вопрос тем более загадочный оттого, что через стену этой стерильной палаты, в соседней гастроэнтерологической, лежат дети с запорами, больными кишечниками и соответствующими процедурами.

«У нас на два отделения одни и те же процедурные сестры работают. И клизмы ставят, и кровь берут. Это нас Бог хранит, точно говорю».

Бог, судя по всему, хранит и самого Ракова, отводя его от искушения бросить все к чертовой матери и не ездить из районного города Карачева каждый день на работу в Брянск 20 лет кряду, зарабатывая в бюджетном исчислении по сетке 5 тысяч рублей в месяц.

В прошлом году через него прошли 83 ребенка с гемобластозами. Только нескольких, самых тяжелых, отправил в Москву в РДКБ к Румянцеву, с лечением остальных справлялся сам. «Нам Румянцев здорово лекарствами помогает, с консультациями никогда проблем не было. Я московским врачам хоть ночью могу позвонить — выслушают…»

Раков теребит московских коллег, честно сказать, без всякого стеснения. Правильно делает, потому что у него тут детские жизни, а другого информационного ресурса нет. На всю больницу один компьютер с подключенным интернетом. Стоит в приемной у главного. А межгород на телефоны в отделения тот подключил пару лет назад, потому что «стыдно сказать — денег не было».

Почему за отсутствие денег должно быть стыдно Числину, может, кто в правительстве подскажет, разъяснит, так сказать, меру социальной ответственности персонально.

Бороться со страшными детскими болезнями в таких условиях (замечу, лучших во всей Брянской области) — это как в «русскую» рулетку играть: риск ежедневный, в рутину для доктора Ракова так и не превратившийся. Он в сентябре как услышал доклад президента про перспективы национальных проектов, сразу пришел к Числину с идеей: надо у Минздрава просить денег на детский онкогематологический центр в Брянске, совсем небольшой — на 40 коек. Это же вполне национальный проект.

Просить, как мне объяснили в Брянске, оказывается, надо тоже высокотехнологично — с оформленным по всем нормам проектом и бюджетом, иначе и рассматривать прошение не станут. Числин выступил в местной прессе и на телевидении — денег у земляков просил на проект. Денег собрали — миллион семьсот тысяч рублей. Опять немцы поучаствовали — 100 тысяч от них, такие же суммы — от нескольких брянских компаний. А всего — чуть больше 500 жертвователей. Числин листы, исписанные сверху донизу, показал, напротив фамилии — сумма. Есть и 500 рублей, и 700, и 100. Это от пенсий оторванные деньги. Одним словом, что в столице, что в глубинке — на детей надо собирать по миру.

Позже, когда мы обошли больничные коридоры, спотыкаясь о залатанный линолеум и невыносимый запах краски, которой красили потолки, едкой до рези в глазах: «а сами купить хорошую мы права не имеем, обязаны использовать только ту, которую поставщик прислал, — это в этом году закон такой вышел»; когда стало очевидно, что те три палаты в гематологии, отремонтированные на немецкие деньги, — лучшее по условиям, что есть во всей больнице; уже сидя в кабинете главного, я спросила: «А вы верите, что удастся построить центр? Что дело пойдет дальше проекта?». Числин с Раковым, не сговариваясь, стали стучать кулаками по столу, «чтоб не сглазить».

Иных гарантий нет.

Если сбудется то, о чем молится, уповая на Божью волю, верующий доктор Раков, то излеченных от рака детей в Брянске станет больше. Не всех спасут, но большинство. «Вы же понимаете, «химия» — не самое сложное дело, самое дорогое и технологичное — выхаживание, для этого и условия нужны».

Мысль — очевидней некуда, причем актуальна она во всей педиатрии, хоть гайморит лечи. А в «крепко средней» брянской областной детской больнице для этого что есть?

Есть главный врач Александр Числин, двадцать лет тянущий на себе эту ответственность и представляющий отлично весь ресурс. Оборудование, как он говорит, пока есть практически все. Это больнице в плюс. Если уточнить, что за оборудование, то он, то есть плюс, автоматически превратится в минус. К примеру, двум рентгеновским аппаратам по 20 лет, а за год такой аппарат изнашивается процентов на 15—20. Сколько лишних жизней уже прожил такой агрегат, подсчитать несложно. А вдруг эта штуковина прошлого века выдаст в один момент на очередного обследуемого ребенка повышенную дозу облучения?

Числин считал: вся медтехника больницы изношена процентов на 80. Если верить отчету за прошлый год департамента здравоохранения города Брянска, на этом ресурсе он еще какое-то время вполне может лечить детей, потому как в остальных медучреждениях города этот износ составляет 90—95 процентов. И на лекарства в прошлом году, согласно отчету департамента, на каждую койку приходилось по 82 рубля, а на питание — 27. Главврач детской и на этом фоне выглядит вполне благополучным: на питание тратил 45 рублей в день, на лекарства — сколько нужно.

Ответ на вопрос, почему среди прочих детская областная выглядит по принципу «пациент скорее жив», надо собирать из разных источников. Одно понятно: не потому, что из центра как-то по-особому рублем лояльны к областной детской больнице в городе Брянске.

Больше 10 лет получала больница оборудование и средства по программе поддержки детского здравоохранения в чернобыльских зонах. В этом году ее закрыли, вероятно, посчитав, что дети, попавшие в 86-м под йодный удар, в 2006-м стали уже вполне взрослыми, а те, что и сейчас живут в зоне, не вполне пострадавшие. Числин с этим выводом не согласен в корне: «Мы регулярно обследуем детей оттуда. Все заболевания они переносят тяжелее, выздоравливают медленнее. Иммунитет подорван серьезно». Часть дорогого оборудования привезли немцы из Хамельна. Если бы не эти вложения, то как вообще лечить?

Как и кому, если быть точнее… Еще 10 лет назад интернатуру в областной детской проходили по 15—20 выпускников медвузов. Многие оставались работать. В последние годы — трое-четверо. «У меня все офтальмологи — пенсионеры, — констатирует Числин. — Трети специалистов больнице не хватает».

Парадоксально, но при всем этом сам главный считает, что самые трудные времена позади: «Было время, пять-шесть лет назад, я с ужасом приходил на работу, лекарств не хватало катастрофически». Если нынешнее положение детской брянской областной больницы можно назвать стабильным, то как оценивать эффективность этого лечебного учреждения с точки зрения цивилизованных стандартов?

Практически в любой московской клинике лечатся дети из провинции. Очень часто не потому, что поставлен слишком тяжелый диагноз, а потому, что упущено время. Можно было справиться и дома, но не хватило элементарного оборудования для современной диагностики и вдумчивых специалистов, которые на провинциальных зарплатах ниже прожиточного минимума профессионально не растут. Москва встречает больных детей своими правилами, в которых проживание с ребенком мамы в больнице за день иногда сжирает треть ее месячной зарплаты — проезд, питание, часто съемная квартира. Если эти деньги потратить на местное здравоохранение, то совершенно точно приезжать в Москву придется в действительно экстренных случаях.

1 июня в «Современнике» собирали деньги на сложную аппаратуру, необходимую в провинциальных больницах. Для Брянска собирали на баканализатор — прибор, позволяющий точно и быстро определять состояние организма на наличие разного рода бактерий. Часто именно скорость получения такой информации врачом определяет исход лечения. Но двухлетнюю Наташу из райцентра Злынка Брянской области с диагнозом лейкоз, которая вторую неделю лежит в больнице, будут лечить без баканализатора, это точно.

Когда прощались, Михаил Раков попросил: «Вы когда заметку писать будете, заострите проблему. Тогда эффективней будет».

Дорогой доктор, я написала все как есть.