Главный архитектор Москвы ответил на вопросы "Ъ"

персона архитектура

Об архитектурной политике столицы в целом и о последних "стройках века" в частности главного архитектора Москвы АЛЕКСАНДРА КУЗЬМИНА расспросила РИТА Ъ-РУСАКОВА.

— Первый вопрос — про Провиантские склады. Кто будет заниматься реконструкцией? Правда ли, что это будет тот же человек, который испортил Манеж?

— Нет, совершенно неправильно. Потому что тот человек, который, как вы говорите, "испортил" Манеж,— это я. Лично я. Я, Михаил Посохин и Павел Андреев — мы втроем это делали. Сами знаете, что был пожар, была трагедия. Я считаю, все сделали правильно. В Манеже исчезли уродовавшие его подпорки под просевшими стропилами крыши, и теперь интерьер выглядит так, как почти полтора века назад, сразу после постройки.

— Но склады пока целы?

— Да они и будут целы. Там Юрий Павлович Платонов архитектор, по проекту которого в Москве были сохранены и перенесены на новое место Андреевский и Краснолужский мосты. Так что ваши опасения напрасны. Сейчас мэром принято решение отдать Провиантские склады Музею Москвы. Это самое правильное решение.

— А вы лично много ведете проектов в Москве?

— Лично? Нет, это обычно форс-мажор, как Манеж. Но это иногда случается. Мы все живем с вами одинаково. Я уверен, каждый из вас, так же как и я, старается заработать. Я не скрываю, что веду отдельные проекты, и мне это разрешено по закону. Но немногие.

— Вы предлагаете архитекторов на те или иные объекты?

— Я никогда и никого не навязываю. Другое дело, когда идет муниципальный заказ, когда есть сроки жесткие, когда есть деньги, в которые надо уложиться, тогда я привлекаю людей, которые в Москве себя уже проявили, которые не подведут. Здесь я буду настаивать на тех людях, кто сможет в течение полугода каток построить на Ходынке, как Дмитрий Буш или Андрей Боков. А не на тех, с кем мы будем торговаться полтора года, сколько это будет стоить.

— Вы имеете в виду Доминика Перро с проектом второй сцены Мариинского театра? Насколько можно понять по московской ситуации, вы вообще не хотите, чтобы в Москве строили западные архитекторы?

— Так. Сначала о Перро. Я не хочу, чтобы в Москве проекты шли как идет проект Мариинского. Тут есть объективные проблемы. Не учли наши климатические условия. Здесь у меня даже больше вопросов не к нему, а к жюри. Безусловно, красиво нарисованная вещь. Но когда она стала превращаться в конструкцию, каждая балка получилась размером три метра на метр. Климатология — важный вопрос. Особенно когда сейчас климат в Европе изменился и здания стали падать не только у нас. Несколько таких случаев было в различных европейских странах. Не хочется еще раз на те же самые грабли наступать.

— Звезды мировой архитектуры не могут работать в России из-за климата?

— Мне бы очень хотелось, чтобы у нас в Москве каждая звезда что-то построила. Но у меня такое впечатление, что звезды мировой архитектуры, когда начинают работать в нашей стране, относятся к нам как к третьему миру. Или они не верят, что будет построено... Немножко подход художника, а не архитектора. Не всерьез.

Возьмите Эрика ван Эгераата. Иногда красиво нарисованная картинка, когда становится архитектурой, не выдерживает. Если ты в стиле Малевича начинаешь рисовать — это одно. А когда ты Малевича начинаешь превращать в материалы, в которых будут жить люди, то могут возникнуть вопросы. Вот проект "Русский авангард" — здесь здания в конструктиве простые. И идея мне нравится, мы будем строить. Комплекс останется почти в той точке, где изначально планировался,— Парк искусств. Русский авангард — это брэнд России, Москвы, и место очень удачное.

А его проект "Город столиц" (небоскребы "Москва" и "Петербург" в Сити.— Ъ), как вы знаете, отошел к американцам (NBBJ.— Ъ). Надо было слушать наших конструкторов, потому что у нас тоже есть хорошие специалисты. Там у Эрика нарисовано у небоскреба три поворота по оси. Чтобы это получилось, должна была быть плита после каждого поворота. Когда все просчитали, плита получилась три метра высотой, а себестоимость квадратного метра — $3 тыс. Дальше я не знаю, что произошло. Но в конечном счете "Капитал Груп" выкупила полностью проект, Эрик продал свои авторские права, наняты американские архитекторы — уже не звезды, а те, которые умеют хорошо делать конструкции.

— Пример Эгераата не вдохновляет.

— Повторю, я не против звезд, я за. Но строят-то не звезды. У нас множество западных архитекторов, возьмите Сити. Шотландцы у нас там уже работают, котлован копают. Американцы работают вместо Эрика. Турки проектируют. Дальше Сергей Чобан, он из Петербурга, но он немецкий архитектор. По сути, единственный русский там — Михаил Хазанов с Домом московского правительства. А все его окружение — иностранные архитекторы. Имен только их никто не знает, и я не знаю, запомнить не могу. Баварцы у нас работают во Внукове и на ВВЦ.

Я ведь чего боюсь? Не звезд. Сейчас у нас еще работает закон об архитектурной деятельности, он как-то ограничивает. А когда Россия вступит в ВТО, попрет середняк, который ничуть не лучше, а зачастую хуже наших. При этом вы мне можете назвать хоть одну страну мира, которая своих не защищает?

— А Норман Фостер будет строить?

— Фостер проектирует. То, что я сейчас говорил о легкомысленном отношении к нам, это к Фостеру не относится. Он сразу попросил дать все параметры территории по нашему законодательству. Есть такие люди, недаром он притцкеровский лауреат и все что хотите. Человек первым делом поинтересовался, а как у нас в стране строят. Так что, я думаю, у обоих проектов есть перспективы.

— Один — башня "Россия" в Сити, а второй?

— Нагатинский парк. Он условно называется парком, это в общем-то промзона ЗИЛа. Мы определили возможную зону застройки. Здесь может появиться довольно интересная вещь — на 2,5 млн квадратных метров площадей высотой 150 метров. У него (Фостера) там все четко проработано: многофункциональный комплекс, город под стеклом. Это нечто вроде хрустального цирка шапито размером 20 гектаров, внутри которого будет большое количество гостиниц, и рекреационная зона, и апартаменты, и развлечения, и стадион, и магазины — все. Там можно поселиться и вообще никуда не выходить.

— А башня "Россия"?

— А что? Здесь все ясно. Проект есть, пока мы его и собираемся построить. Была презентация, определены габариты здания, высота.

— И построите 600 метров? Вы здесь не боитесь сложностей с конструкциями?

— Они возникают уже на стадии рабочего проектирования, а сейчас пока стадия предпроекта. А что вас так интересует высота? Я бы на вашем месте больше интересовался фундаментами.

— Это следующий вопрос.

— Я уверен, что здесь конструкция будет продумываться в самом начале. Я могу сказать про Нагатино — это не просто рисунок, это серьезно разработанный проект. Жалко, Фостер никому не дает публиковать (свои альбомы.— Ъ), он очень четко придерживается закона об авторских правах...

— А кто инвесторы?

— Шалва Павлович Чигиринский.

— Это по башне "Россия" или по Нагатинской пойме?

— Обе площадки его.

— А как так получается, что у нас везде Шалва Павлович Чигиринский?

— Это не ко мне вопрос. Я не занимаюсь инвесторами и деньгами. Я вообще считаю, что все проектные исследования на уровне предпроекта Москомархитектуры, НИиПИ Генплана должны быть бюджетными. Чтобы у нас была четкая независимая позиция.

— А вот Шалва Чигиринский выиграл конкурс на гостиницу "Россия". Вы же там принимали решение, на жюри?

— Значит, так. Было три проекта. Эти три проекта были никакие. Авторов не помню. Почему выиграл Чигиринский? Он посмотрел на площадку не только с точки зрения XVII века, истории, которую надо восстанавливать, но и с точки зрения того, что было потом. Новая гостиница "Россия" будет строиться на месте, где и была, киноконцертный зал сохраняется. Потому что вдруг оказалось — это место очень любят и москвичи, и гости столицы. И, главное дело, исполнители — и заслуженные, и более молодые. Особенно те, кому заложили звезды около этого здания. Я думаю, это небольшая гирька, которая перевесила.

— Александр Викторович, скажите, вам не жалко уничтожать Москву?

— Что значит "уничтожать"?

— Ну ведь сносят памятники.

— Я в этих вопросах готов говорить только конкретно. Адреса, здания, факты. По каждому зданию — отдельный вопрос.

— Снесены гостиница "Москва", "Военторг".

— Вы прекрасно знаете, что это были не совсем памятники. Давайте идти от закона. Что нельзя сносить? Что нельзя реконструировать? Это записано в 40-м московском законе (закон города Москвы #40 "Об особом порядке градостроительной деятельности на исторических территориях города Москвы и на территориях зон охраны объектов культурного наследия в городе Москве", 09.06.2004.— Ъ), кстати, более жестком, чем федеральный. Эти здания были кандидатами в памятники. А значит, нарушения закона в этой ситуации не было. Они снесены по закону с учетом всех обязательных процедур.

— Но вам лично не жалко?

— Я вам так скажу. Изменение города — естественный процесс. Это делается везде. Больше всего повезло Парижу. Как вы знаете, весь Париж был снесен еще в XIX веке бароном Османом. Они очень вовремя все делают. Все снесли, построили новый Париж, сохранили небольшие уголки типа Латинского квартала, зоны Нотр-Дам и после этого стали заботиться о сохранении исторического наследия. В Лондоне все это делают сегодня. Вы видели, что происходит вокруг собора Святого Павла, где мост Фостера как раз? В Москве главная идея — сохранение города. У нас это так жестко, как нигде в мире, я вам это квалифицированно говорю. Такого жесткого законодательства, как 40-й закон, нет нигде. Такие улицы, например, как Остоженка, Пречистенка, Никитские,— мы очень внимательно сохраняем среду. Но мы не можем так поступать везде. Такой крупный мегаполис, как Москва, не может быть только музеем ни по транспортным, ни по экологическим, ни по финансовым в том числе интересам.

А "Военторг" мне жалко...

Газета «Коммерсантъ» №152 от 18.08.2006, стр. 13

Темы:

Александр Кузьмин: я за звезд, но строят-то не звезды