Здесь нет частной жизни — только общие коридоры

Этот дом — целый Советский Союз. Его жителям хорошо. И, в отличие от москвичей, они ни на что не жалуются

ВЛАДИМИР НИКУЛИН
Фото АРМЕНА АСРАТЯНА

В районе станции метро «Китай-город», между джентльмен-клубом «Бордо» и церковью, стоит старый дом. Он настолько старый, что при первом взгляде кажется, будто его подготовили под снос. Однако пятиэтажное строение живет своей, довольно странной для центра столицы жизнью.

КИРГИЗСКАЯ ССР

Парадный вход заколочен, и жильцы, вернее постояльцы, этого странного дома пользуются черной лестницей. Запах затхлости и хлорки. Дорогу освещает слабенькая лампочка, качающаяся на сквозняке. Скрипят половицы. С черного входа попадаешь в подъезд, где в окнах нет стекол.

Лестничные площадки, где располагаются квартиры, напоминают коммунальные кухни из кино 20-х годов. На бельевых веревках в коридоре — ползунки, застиранные майки, носки с заплатами... Пахнет пловом и борщом. «Можно к вам?» — спрашиваю, открывая с трудом найденную дверь.

В комнате без мебели вдоль стен лежат полосатые матрасы. На полу вытоптанные и выцветшие ковры. На одном из матрасов сидят двое мужчин, как потом выяснилось — киргизы. Они тут же встают и начинают оправдываться: «Я здесь не живу. Хозяина нет дома, он ушел куда-то. Мы в гости зашли...»

Предъявив журналистское удостоверение, успокаиваю обитателей, что я не из милиции. Тогда из-за куска фанеры, который я принял за стену, появляется голова женщины. Заглянув за стенку, я обнаруживаю, что там подпольная кухня. В закутке за фанерой вторая женщина в национальном платье прямо на полу резала кусок мяса. Тут же, на лавке, сидят двое детишек, двух и трех лет. А мужчины предложили отведать плова.

— А вы, наверное, работаете на стройке? — интересуюсь у женщин.

— Нет, — отвечает одна из них, та, что постарше, — я в ресторане работаю посудомойщицей и уборщицей. И еще по утрам листовки раздаю у торгового центра.

Оказывается, раздача рекламных листовок приносит 400 рублей в день. А у них в Киргизии это месячная зарплата.

— А за детьми кто следит, пока вы работаете?

— А у нас тут дочка еще старшая. Ей 12 лет. Большая уже.

Одного киргиза звали Бакытбек.

— Зови меня Борисом, — подмигнул.

Бакытбек-Борис рассказал, что сам он работает на стройке разнорабочим. Как раз поблизости строится торговый комплекс. А живут в этой комнатушке размером три на пять метров 12 человек. Десять мужчин и две женщины.

— А мы не жалуемся, — говорит Бакытбек. — Тепло есть, отопление дали. Свет есть. Туалет есть. Вода холодная есть. Нормально живем.

А его приятель, выглядывавший время от времени из-за спины товарища, добавил:

— У нас и регистрация есть...

Видимо, все еще не мог до конца поверить, что я не милиционер. Но старший товарищ перебил его.

— Не лезь! — и обратился ко мне: — Напишите, чтобы упростили систему регистрации. Мы лучше будем платить эти же деньги или даже больше в сберкассу, и там же чтобы выдавали регистрацию. А то ведь нам приходится у мошенников липовые документы покупать. И потом тем же милиционерам, у которых мы регистрацию покупали, приходится еще и взятки давать каждый раз, как документы проверяют. Пусть уж чего-нибудь правительство ваше придумает.

Бакытбек рассказал, как попадают сюда на постой люди. Схема простая. Приезжая на заработки в Москву, все едут к знакомым или родственникам. Те, в свою очередь, заблаговременно договариваются о месте со старшим этажа. И человек приезжает уже практически под крышу. Живут они по принципу землячества: киргизы, таджики, узбеки… И в общем-то делить им нечего. Каждый делает свое дело: выживает.

На все расспросы о том, где найти этого старшего и кому старший передает деньги, ответов получить не удалось. Женщины о чем-то зашептались, и одна из них подошла к нам.

— Вы сходите посмотрите, как узбеки живут, — указывая на дверь, сказала она. — У них там вообще 30 человек в комнате.

УЗБЕКСКАЯ ССР

Бакытбек проводил нас до дверей узбекской квартиры.

Я открыл дверь. И действительно, матрасы на полу — один к одному. Несколько мест были заняты. Люди спали в одежде, не раздеваясь. Женская часть комнаты отделена от мужской занавеской. Из-за этой тряпки высунулась голова в платке.

Марина, как представилась мне узбечка лет 45, сразу поняла, что я не милиционер.

— А зачем журналистам к нам приходить? — обращаясь ко мне во множественном числе, поинтересовалась она. — Милиция о нас знает. Хотя лучше бы не знала.

— А что так? — интересуюсь.

— Да что-что? — вздохнула она. — Деньги вымогают. Вот что. А с вас разве не вымогают?

И она предложила продолжить разговор на кухне, чтобы не мешать спящим.

— Они только со смены пришли. Спят теперь как убитые. По 16 часов работают.

— И сколько им платят?

— Иногда и по тысяче долларов в месяц можно на стройке заработать. — Такую цифру Марина произносит с уважением. — Мы вот из Самарканда приехали. Муж на стройке работает, а я уборщицей в торговом центре. Так я за троих работаю. Почти 500 долларов. Да муж около тысячи на стройке. Так что живем мы хорошо.

Счастливые, думаю, люди.

Кухня узбеков — это бывший коридор. На лавке две электрические плитки. На одной — чайник, на второй — кастрюля все с тем же пловом. Каждый готовит для себя сам. Продукты они закупают на рынках просроченных продуктов.

— Съезжу раз в неделю на рынок, закуплю просрочки, — рассказывает Марина.

Вообще гастарбайтеры очень экономные люди. Они умудряются прожить в центре столицы на 2 тысячи рублей.

Решив найти старшего по этажу, я понадеялся на женскую разговорчивость. И угадал.

— Нас в комнате 27 человек живет. Каждый по 1500 рублей платит старшему по этажу. Вот и посчитайте, сколько комната стоит, — говорит Марина. — А старший — человек московский. Он не из наших. Он приходит раз в месяц, и Талан (один из наших) передает ему деньги с комнаты. По-моему, этот старший в жэке работает. Он из таджиков. Сантехник.

— А по какому принципу люди селятся? — спрашиваю.

— Тут комнат 50 примерно заселено, — прикинув, говорит Марина. — Вот и селимся так, кто откуда приехал. Звонит знакомый какой-то и говорит, что есть место в комнате и работа такая-то и такая-то.

Все заработанные деньги семейные люди отправляют на родину. Там их старики с 10-долларовой пенсией, дети. Так что себе оставляют лишь на еду и взятки.

— Мы с мужем по тысяче долларов каждый месяц отправляем, — говорит Марина. — А как же. У меня двое сыновей. Надо будет их женить. Это у вас хорошо, никакого калыма платить не надо. У нас без денег никто дочку замуж не отдаст. Вот и вкалываем на калым. Вот что плохо: каждые три месяца надо выезжать и снова въезжать в Россию, чтобы миграционную карточку не просрочить. Пока выезжаешь и въезжаешь, хозяин другого работника находит. Почему нельзя на год заехать?

ТАДЖИКСКАЯ ССР

От узбеков я отправился в Таджикистан. Это на один лестничный пролет выше.

Таджики живут в бывшей трехкомнатной квартире. Коридор переоборудован под кухню, а кухня завалена матрасами. В каждой комнате — телевизор. И тут при моем появлении все смотрят с опаской. У таджиков совсем грязно. В этой квартире нет женщин. Матрасы без простыней.

Все работают на стройке подсобными рабочими. В комнате появляются, чтобы поесть и поспать.

— А моемся мы там, на площадке, — отвечает на мой вопрос один из таджиков, которому на вид лет 25. — Тут пока воду нагреешь — уснешь уже, — смеется он.

По всей комнате валяются стаканчики из-под быстрорастворимых бульонов и лапши. Готовить им некогда или нет желания. Дышать совсем нечем, хотя вместо стекол в окнах картон.

— А мы все тут дружно живем, — говорит все тот же разговорчивый таджик. — Узбеки, киргизы, хохлы, молдаване. Только с киргизами не пьем водку.

— Что так?

— Да они пить не умеют. Как напьются — дерутся.

Вот такая дружба народов.

МОЛДАВСКАЯ ССР

Из Таджикистана я отправился к молдаванам. Молдаванами здесь называют всех остальных — в одной из комнат проживают украинцы, молдаване и белорусы. Это тоже бывшая трехкомнатная квартира. Условные молдаване разделили комнату занавесками на отсеки. В каждом отсеке телевизор, некое подобие лежаков, сделанных из досок. Матрасы с постельным бельем и заправлены одеялами. На полу — половики. Все стекла целы. И довольно чисто. Здешние работают специалистами: электрики, отделочники, сварщики, монтажники. Из трех комнат у них получилось 12. В трех живут семьи.

Семья Потапенко приехала из Приднестровья. Николай и Татьяна. Николай работает на стройке электриком, а Татьяна раздает каждый день рекламные листовки на улицах.

— Я в рекламном бизнесе работаю, — заявляет с иронией. Ей около 40 лет. — Каждый день по 500 рублей получаю. А Колька больше тысячи долларов получает. Мы уже пять лет тут. В Тирасполе квартиру купили. Не жалуемся.

Я вообще не встретил в этом доме ни одного человека, который бы жаловался на что-то. Не народ, а мечта любого правительства.

И у Татьяны расспрашивал о стоимости проживания. Она-то и раскрыла мне правду. Оказывается, дом начал заселяться с первого этажа. Сперва тут поселили киргизов, которых ДЕЗ нанял работать дворниками. Естественно, земляки-киргизы просили у них приюта. Постепенно народ начал сам заселяться в пустовавшие квартиры. И тогда вот появились люди в форме и на каждом этаже назначили старшего, который каждый месяц собирает деньги с постояльцев и передает их людям в форме. Цена для всех одна: 1500 рублей в месяц за койкоместо. Вернее, за ту площадь, которую занимает матрас. И чем более плотно будут лежать матрасы, тем лучше «крыше». Потому и платят молдаване не как все — по 1500 рублей, а по 2000.

— Да мы лучше заплатим больше, чем жить, как они, — басит небритый Николай. — Ладно у них кто семейные, те хоть деньги домой отправляют. А молодежь их — как деньги получит, бегут в игровые автоматы и все спускают. Потом до следующей получки на голом хлебе и воде сидят. А мы эту квартиру подремонтировали, благо на стройке материал есть, и хоть в божеский вид привели. Жить можно.

ГРУЗИНСКАЯ ССР

Грузия представлена в доме народов одним-единственным грузином Шотой, который живет на кухне молдаван. Из-за российско-грузинского кризиса из дома он выходить отказывется вовсе.

— Я, что ли, этого Саакашвили выбирал? — спрашивает он меня. — А ведь теперь выйди я на улицу — и все. Сразу в каталажку. Так что я даже на стройку пока не хожу. Здесь пересижу. Подожду, пока там, — он кивает головой в сторону улицы, — все уляжется.

Дом Союза