Николая Андронова и Натальи Егоршиной в Русском музее

выставка живопись

В Русском музее открыта выставка Николая Андронова и Натальи Егоршиной, супругов-живописцев, считающихся классиками "левого МОСХа" времен оттепели и застоя. Комментирует МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ.

Николай Андронов (1929-1998) — хрестоматийное имя. В любой истории советского искусства обязательно упоминается (как свидетельство либерализации советского общества после смерти Сталина) появление так называемого сурового стиля, к ярчайшим представителям которого принадлежал и Николай Андронов. Грубо говоря, "суровый стиль" — это поэма Евгения Евтушенко "Братская ГЭС", но только исполненная маслом на холсте. Сугубо официозный пафос, но с задушевными нотками, вполне соцреалистическая манера, вместе с тем намекающая некоей обобщенностью форм на то, что автор знаком, страшно сказать, с сезаннизмом.

Но в последнее время существует тенденция у любого советского классика обнаружить некое скрытое лицо, тайную страсть, внутреннюю неудовлетворенность: даже недавние экспозиции главного кремлевского портретиста Дмитрия Налбандяна или газетных карикатуристов Кукрыниксов были организованы таким образом, что они казались лириками, озабоченными живописными проблемами. Так и на выставке Николая Андронова за "суровый стиль" представительствуют только картинно позирующий "Монтажник" (1958) да обстоятельно повествовательные "Проводы" (1965-1967) деревенских мужиков на фронт. Остальная же часть экспозиции должна работать на новый миф о живописце Андронове, ушедшем, если верить аннотации, "во внутреннюю эмиграцию", чтобы отстаивать "правду в искусстве, а также право на творческую свободу".

Про "внутреннюю эмиграцию", конечно, в Русском музее загнули. Хорош эмигрант, 12 лет возглавляющий монументальную секцию МОСХа, лауреат Госпремии за мозаику "Человек и печать" в редакции газеты "Известия", человек, настолько проверенный, что в 1979-1980 годах ему доверили украшать клуб советского посольства в Вашингтоне. Ужасно жаль, что на выставке нет образцов монументальной пропаганды, считавшейся самой доходной конъюнктурой брежневских времен.

Но на выставке представлен только "другой Андронов", проводящий часть жизни в деревне Ферапонтово, терпеливо растирающий глину и гальку с берегов ближайшего озера, чтобы выработать пигменты, сравнимые по яркости с дионисиевскими. Эксперименты, очевидно, не были доведены до конца: яркости в живописи Андронова искать не стоит. Он — живописец сугубо частной жизни, неустанно пишущий свою семью, деревенскую околицу, лошадей, собак и овечек, то самое озеро и снова лошадей, овечек и собак. Первая реакция: да, хорошая живопись, создававшаяся явно для души, в поисках гармонии с собой и миром. Не без удовольствия смотришь, как легко, обобщенно набрасывает Андронов фигурки животных, к которым явно испытывал нежность.

Впрочем, как раз ни нежности, ни каких-либо других эмоций живопись Андронова не излучает. Она крепко сколочена, но пространство картин слишком организованно. Кажется, что виды из окна или через распахнутую дверь он писал так часто именно потому, что дверь или окно — идеальный геометрический скелет картины. Еще удивительнее то, что в живописи Андронова почти что за 40 лет не найти никакого внутреннего развития, никаких "приключений" линии или цвета, без которых немыслим крупный художник.

Впрочем, устроители выставки поступили мудро, разведя по разные стороны парадной лестницы Мраморного дворца экспозиции Андронова и его жены Натальи Егоршиной. Она, безусловно, интереснее как художник. Ей на пользу налет дамского легкомыслия, спасающий от сумрачной андроновской серьезности. А портреты 60-х годов, начертанные на грубом белом холсте, иногда экспрессивны до гротеска. В ней есть капризное желание переступить границы разрешенного. Но оторопь берет, когда видишь забавные коллажи, датированные началом 90-х годов. Стоило прожить такую долгую жизнь в искусстве, чтобы решиться приклеить к холсту посторонние предметы только тогда, когда это стало официально легитимным. И эта робкая, запоздавшая смелость, пожалуй, драма посерьезнее, чем вымышленная внутренняя драма Николая Андронова.

Оттенки сурового