Одной из характеристик современного государства согласно классическому определению Макса Вебера является установление им территориальной монополии на легитимное использование насилия в целях поддержания порядка. По способности государства монополизировать насилие судят о его состоятельности как международные контрагенты, так и собственное население.

Среди государств, испытывающих проблемы в этой области, чаще всего называют страны с наиболее высоким числом убийств на 100 000 населения, в их числе Южную Африку, Ямайку, Венесуэлу, Колумбию (44,6 в 2004 г. – данные полиции Колумбии, не включая покушения на убийство) и Россию (21,7 в 2000 г., 21,5 в 2005 г. – данные Росстата: www.gks.ru/free_doc/2006/b06_11/11-01.htm, включая покушения на убийство). В России конца 1990-х гг. монополия государства на насилие оспаривалась и неорганизованной преступностью, и организованными преступными группировками, и чеченскими сепаратистами. Случай Колумбии заслуживает специального рассмотрения: примерно 85% всех совершенных в тот же период убийств приходилось на полувоенные формирования правого толка, еще 5% – на полувоенные формирования левого толка, и только 10% насильственных смертей относили на счет правительственных сил.

“Рынок” насилия

Противопоставление двух крайних случаев – монополии и неконтролируемого насилия – отражает реальную картину, когда совершающие насилие группы или лица независимы от государства как формально, так и по существу. Если заимствовать экономический термин, то возможность “гибридных” форм, например стабильной кооперации между сохраняющими формальную независимость “фирмами”, исключается. Экономисты все чаще вынуждены отказываться от упрощенной черно-белой картины, аналогом которой является противопоставление “фирмы” (полной монополии государства на применение насилия) и “рынка” (неконтролируемого государством насилия). Что же происходит, если в расчет принять некую промежуточную ситуацию: насилие, осуществляемое негосударственными субъектами, но в кооперации – явной или неявной – с представителями государства?

Почему представители государства – точнее, его профильных, силовых органов – могли бы быть заинтересованы в подобном аутсорсинге части своих функций на более-менее регулярной основе? Во-первых, это увеличивает число степеней свободы их действий. Ограничения, накладываемые законом, в отношении “помощников” действуют в меньшей мере или не действуют вовсе. Что делать, например, если никаких официальных оснований для привлечения к уголовной ответственности лидера мафии, организованной преступной группировки или вора в законе нет? Можно попытаться посадить его за неуплату налогов, но иногда и это не получается. Тогда-то и могут пригодиться “ландскнехты”, которым не обязательно для исполнения приговора предъявлять постановление суда. Да и предусмотренные законом наказания могут иногда показаться представителям государства слишком мягкими: если смертная казнь – то только через расстрел (т. е. никаких излишеств), а то и смертная казнь оказывается невозможной из-за моратория. А разве отбывание срока, думают они, в труднодоступной местности с тяжелым климатом – достаточное наказание для некоторых?

Во-вторых, наиболее грязную работу лучше не ассоциировать с государством, даже если последнее претендует на статус монополиста в сфере использования насилия. В противном случае – при изменении политической власти – маячит угроза формирования комиссий по установлению истины, таких, например, которые были созданы во многих латиноамериканских странах и Южной Африке для расследования случаев государственного геноцида или политицида (убийства за политические убеждения). А кто хочет на старости лет вместо дум о вечном заниматься получением справок о невозможности предстать перед судом по состоянию здоровья? В-третьих, в случае разного рода накладок ответственными за провал при выполнении грязной работы оказываются не представители силовых органов, а формально независимые “ландскнехты”.

Отношения с “ландскнехтами”

Взаимоотношения между представителями государства и “ландскнехтами” могут быть выстроены по-разному – от частичной интеграции (подразделения в силовых структурах, обладающих широкой свободой действий) до полной автономии (полувоенные структуры, созданные бывшими сотрудниками силовых органов или криминальными элементами). В постсоветских странах можно наблюдать весь спектр форм аутсорсинга. Так, спецподразделение полковника Дмитрия Павлюченко, сотрудники которого подозревались в осуществлении ряда убийств как воров в законе, так и журналистов (в их числе – оператор ОРТ Дмитрий Завадский) и политиков, было создано в Белоруссии в конце 1990-х гг. при местном МВД. Группировка Юрия Нестерова на Украине начала 2000-х гг. имела несколько иной статус. Ее члены, образуя автономную структуру, предположительно использовали контакты с представителями силовых органов для совершения ряда преступлений корыстного плана по наводке последних. Взамен от членов группировки ожидалось содействие сотрудникам правоохранительных органов в совершении акций возмездия за пределами правового поля, в том числе предположительно в убийстве журналиста Георгия Гонгадзе. Группа Владимира Квачкова, подозреваемая в совершении покушения на Анатолия Чубайса в марте 2005 г., имела еще более специфический статус. Ее связи с силовыми органами обусловлены в основном долголетним опытом работы в них ее членов. Сам Квачков, полковник ГРУ в отставке, принимал участие в боевых операциях в Афганистане (1983), Азербайджане (1990) и Таджикистане (1992).

По словам одного из инсайдеров, представителя криминального мира Урала, бывшие сотрудники подразделений специального назначения на протяжении 1990-х гг. оказывали все более серьезную конкуренцию иным действующим вне правового поля субъектам. Оказавшись по разным причинам уволенными со службы, многие профессионалы в области насилия оказались невостребованными. Вот что рассказывает собеседник: “Это [на Западе] человек, уволившийся из силовых органов, не остается без внимания никогда, тогда как у нас их выбрасывают десятками и забывают о них. А их знания – это самый ценный капитал, и умение... Ну представьте: человек 10–15 лет занимался, допустим, разработкой силовых операций, захватов, ликвидаций и проч. и проч. Он делать ничего, кроме этого, не умеет, ну и вот он волей случая оказывается на улице. У него семья, ему нужно как-то жить, зарабатывать на жизнь. Он может, конечно, пойти в коммерческие структуры охранником банка, но он для этого неприспособлен. Охранять и нападать – это же разные вещи”.

Вознаграждение до и после

Стоит отметить момент, характерный для организации российской государственной службы в целом: отсутствие накопительной системы, при которой основная часть вознаграждения выплачивается государственному служащему после выхода на пенсию, – это серьезный фактор, искажающий всю систему стимулов для любых чиновников. В частности, бывший заместитель губернатора в ЦФО сетует на то, что накопительная система снижает риск вовлеченности в коррупционные схемы: “Если крупный руководитель [за взятку или “откат”] подписал какие-то документы <...> он лишается всех благ, на которые он рассчитывал, выйдя на пенсию. То есть государство [на Западе] содержит чиновника не во время его работы <...> оно содержит чиновничество на выходе”. На этот пробел указывает и заместитель руководителя федеральной службы, бывший офицер КГБ: “У нас нет системы американских полицейских – это когда отработал 20 лет и выходишь на все готовое и у тебя пенсия... Ну на все хватает, и думать особо не надо”.

Итак, вышедший в отставку специалист по насилию официально получает от государства значительно меньше, чем требуется для поддержания его социально-экономического статуса. На рынке охранных услуг его тоже не ждут с распростертыми объятиями. В результате многие оказываются в весьма специфической нише выполнения наиболее грязной работы по заказу как бизнеса, так и бывших коллег из силовых структур. “Они вам могут, – продолжает инсайдер с Урала, – принести существенную пользу, т. е. они могут уничтожить определенную документацию, которая вам не нужна. Они могут <...> устроить определенное стихийное бедствие, чтобы покрыть ваши определенные операции. Не обязательно даже незаконные <...> Они могут <...> попросту надавить на силы следствия, и следователю, которому сказали: ну-ка съешь-ка их, просто объяснят популярно, чем лично для него это грозит, а человек слаб, как правило, и договориться с ним, как правило, можно”. Подобного рода услуги выполняются как на территории РФ, так и за рубежом (в последнем случае расценки выше) небольшими группами из 2–3 человек, возглавляемых лидером, обладающим наибольшим опытом в выполнении грязной работы.

Издержки аутсорсинга

На основе предложенного анализа можно сопоставить несколько версий отравления бывшего сотрудника ФСБ Александра Литвиненко, повлекшего его смерть 23 ноября. Согласно одной из них, озвученной перед смертью им самим, он был отравлен действующими сотрудниками силовых структур (подобно тому, как в 2004 г. в Катаре был убит с применением взрывчатки один из лидеров чеченских сепаратистов – Зелимхан Яндарбиев). Согласно другой – в отравлении были замешаны члены группы ветеранов российских спецслужб, по собственной инициативе или получив “заказ” (например, в рамках многоходовой политической игры с целью повлиять на решение “проблемы-2008”).

Собственную инициативу исключить нельзя, ибо подобный внесудебный приговор “врагу народа” (в данном случае – бывшему коллеге, перешедшему в лагерь непримиримых критиков российского руководства) мог бы быть воспринят как “справедливый” и “легитимный” значительной частью россиян. Интересно, что упомянутый выше источник в криминальной среде использовал для описания “ландскнехтов”, вышедших из спецслужб, термин “странствующие робингуды”. Достаточно вспомнить, что, уже находясь в предварительном заключении под следствием, полковник Квачков в декабре 2005 г. принял участие в довыборах в Государственную думу по Преображенскому одномандатному округу № 199 Москвы и набрал 28,9% голосов, лишь незначительно проиграв другому представителю силовых структур – полковнику Сергею Шаврину. Образ “нокаутированного” Чубайса активно использовался в его избирательной кампании. Можно только спекулировать, какими бы оказались результаты в менее “либеральном” округе, где-нибудь подальше от центра Москвы.

Если верна первая версия, то, как и в случае убийства Яндарбиева, следы, оставленные убийцами, ставят под удар не только их самих, но и репутацию российского государства и его первых лиц: так ли отличны они от своих советских предшественников? Если верна вторая версия и действительно имела место собственная инициатива бывших сотрудников силовых органов, то тогда закономерен вопрос о способности российского государства монополизировать и контролировать насилие. Получается, что восстановить монополию можно лишь с помощью тотального контроля, как в советские времена. Если же речь идет об аутсорсинге, то и здесь неизбежны репутационные потери (советские спецслужбы неоднократно подозревались в спонсировании террористических групп). Иными словами, призрак прошлого маячит во всех рассмотренных версиях.

ПРЕСТУПНОСТЬ: Аутсорсинг грязной работы