Пришла зима, и они встретились — гаишник и врач. Доктор не любила людей в форме, а милиционер — в белых халатах
Анна АНДРОНОВА, писатель, врач, Нижний Новгород

Все столкновения с представителями закона в моей жизни неизменно вызывали и вызывают только негативные эмоции. Даже если я выступаю в качестве потерпевшей или мне просто надо спросить дорогу у постового. Завидев в лобовое стекло ядовито-желтый жилет ДПС на обочине, я внутренне напрягаюсь и начинаю лихорадочно вспоминать, не забыла ли чего — техосмотр, страховка, ремень, скорость.

А на этот раз дело было в том, что пошел снег. Мы с сыном собирались сбегать до универсама пешком, от машины и обратно — минуты три. Но вдруг наползла туча, стемнело и с неба повалило какое-то невыразимое вещество, мокрое и колючее. Ни зонтиков, ни капюшонов, поэтому я просто завела машину и перепарковалась от больницы к магазину. Для этого пришлось проехать по улице пятьдесят метров против шерсти под кирпич, о котором я прекрасно знала — каждый день здесь езжу. Вокруг не было ни души. Я выскочила, скорей-скорей, пока ребенок мучает магнитолу, щелкнула брелоком, и тут из белой мглы и метели возникла крупная энергичная фигура, увенчанная припорошенной фуражкой. Румяный такой молодец с кровожадной улыбкой.

Ну почему, скажите, они меня всегда так раздражают, эти люди в форме? Независимо от того, права я или нет. Взять хотя бы службу охраны в родной больнице. Каждый день у меня на входе проверяют пропуск. Люди делают свою работу, созданы новые рабочие места. Мне как человеку гуманной профессии должно быть это близко. Сидела бы эта женщина дома, вязала бы внукам, раздумывала, как ужаться в маленькую пенсию. А теперь вот у нас, на вахте, в синей тужурке.

— Девушка, у вас есть пропуск?

И так каждый день. А мне уже кажется, что только у меня проверяют, и только утром в восемь, когда сотрудники торопятся на работу, а днем и вечером все равно из палат воруют сотовые телефоны. Больного в белой горячке в три часа ночи по неизвестной причине выпустили через вахту на улицу, в свободное плавание. Хорошо хоть до дома дошел! А наутро охранник говорит: «Может, человеку сигарет купить надо было?» В трико и рубахе, в три. Зато утром проявляет бдительность на посту. И опять как-то портится настроение. И пропуск есть, и показывать положено, а не хочется.

— Каждый день хожу, неужели вы меня не запомнили?

— Вас запомнишь! Сегодня в одной курточке, завтра в другой, послезавтра в третьей!

— Помилуйте, — возражаю я, — откуда у меня столько курточек?

За этим взаимным препирательством проходит время. Я уже опаздываю. А могла бы просто показать бумажку с фотографией и пройти. Не права.

И здесь не права. Кирпич был? Был. Я проехала? Проехала и глазом не моргнула. Отдаю документы и иду за «товарищем милиционером», однако, без всякого раскаяния, а скорее наоборот. Снег валит за шиворот пальто.

— Долго идти еще?

— Уже пришли.

В машине — напарник, откладывает мои права и техпаспорт на соседнее сиденье, пишет что-то, работает.

— Подождите, он занят.

Видимо, не одна я такая злостная нарушительница. Я начинаю нервничать, мгновенно замерзаю и через три минуты уже стучу в стекло. Мне позволяют залезть внутрь.

— Что же это вы, Анна Александровна, — говорит напарник, сверившись с моими правами, — нарушаем!

— Я больше не буду.

— Как же, не будете? Я сейчас просто все зафиксирую, да? Напишу, а вы с этим пойдете в суд. Там разберутся. Пойдете в суд?

Я? Сразу представляю себя в зале суда, вот такую замерзшую в беретике и хилом пальто с мокрым воротником. Передо мной уважаемые судьи, все настроены решительно. Нет.

— Что, я реально за эти пятьдесят метров буду судиться?

— Я ж вам объясняю, Анна Александровна, я только фиксирую. Поняли? (С ударением на «я».)

Не поняли. С трудом пока. Ни разу не встречала ни одного работника ГИБДД или просто милиционера, чтобы он был в ладу с русским языком, с его падежами и ударениями. За исключением многочисленных «бл» и «нах», которые попадаются через слово. Работают с людьми, а говорить нормально не могут — это я уже про себя думаю с нарастающим раздражением.

— Ну ладно, штраф в тысячу рублей сможете заплатить?

— Нет, — говорю я твердо, не задумываясь. Тысячу не смогу. Чтобы я, мать двоих детей, с зарплатой в четыре такие бумажки одну из них отдала за пятьдесят метров безлюдной дороги — ни за что!

— А покажите мне, где у вас написано, что за это полагается такой штраф?

— Где-где. За ремень вообще сейчас пятьсот.

— Я всегда с ремнем езжу, между прочим.

Блюститель порядка лезет за козырек, сверху сыплются бумажки, блокноты, квитанции. Он тоже в раздражении. Он берет лист бумаги и начинает на коленях рисовать.

— Вот, женщина, смотрите (это он от удивления на мою тупость временно забыл имя и отчество). Вы ехали отсюда, а здесь одностороннее. Сейчас я вам всю схему ДТП нарисую.

Это у меня, оказывается, ДТП, и сынок мой, его участник, сидит один, ждет свою непутевую маму.

— Не надо мне рисовать, я в своем уме, помню, как ехала. Я не буду так больше, честное слово. У меня там ребенок в машине…

— Смотрите сюда, я рисую, — говорит мой мучитель. - А вы откуда ехали?

— От больницы…

Тут у него звонит сотовый женским голосом, а он строго отвечает, что занят и позже перезвонит. Он занят со мной, продолжаем беседу. Слово за слово, становится понятно, что я в этой больнице на углу работаю. Врачом. Ну, думаю, сейчас либо отпустит, либо скажет, что у него там умер кто-нибудь из родственников, тогда точно в суд пойду. Не угадала.

— Да вы, врачи! Вы все такие! И не надо мне давить на железу жалости своими маленькими зарплатами! Сколько я вам денег переносил! И зубным, и ребенка когда показывал! Врачи…

Дальше идет несколько минут гневного текста, о том, какие мы плохие. Какие мы сволочи, и душегубы, и вымогатели, и сколько кровных, заработанных непосильным трудом денег он нам отдал. По манере изложения ясно, как хочет он сейчас все те исконно русские буковки, которые вставлял в разговор, произнести полностью и в сочетании друг с другом.

Мне кровь бросается в голову, я чувствую, что краснею и уши у меня горят под беретом. Я чувствую себя виноватой за то, что он так ненавидит мою профессию, а не за то, что я нарушила правила. Я ничего не говорю, хотя мне очень хочется тоже. Мне хочется спросить, почему, когда я третьего дня выезжала из микрорайона на шоссе, не работал светофор на сложном перекрестке? И следующий тоже не работал довольно долго. Почему там не было ни одного такого вот гневного в форме с полосатой палкой и всем пришлось выезжать как получится, а по встречке в этот момент еще ехал кто-то важный с сиреной, и мигалками, и машинами сопровождения? Почему на выезде из моего района в другую сторону светофора нет вообще и каждую, примерно, неделю там случается авария с человеческими жертвами? Почему при выезде из города на южную трассу тоже нет светофора? И регулировщика никогда нет. В выходные дни там можно простоять десять-пятнадцать минут, пытаясь повернуть налево по чьим-то уже разбитым стеклам и обломкам бамперов, а через двести метров — пост ГИБДД, на котором вечно полно народу. И останавливают меня почему-то в городе всегда без повода. Заставляют припарковаться, когда я особенно тороплюсь, проверяют документы и желают счастливого пути. Почему сейчас, в снегопад, они встали именно здесь, на тихой улице у супермаркета, где случайно образовался короткий участок одностороннего движения, а не там, где это действительно необходимо? Почему у нас в городе такие жуткие дороги, причем в самом центре? И почему, в конце концов, патрульная машина всегда прячется в кустах ПОСЛЕ знака, ловя нарушителей, а не ДО, чтобы эти нарушения предотвратить? Но я говорю только:

— А мы вот бесплатно лечим. Скорая помощь.

— Да кто к вам поедет за бесплатно-то?!

— Нам хватает. Сорок человек за сутки иногда принимаем.

— Это бабки и дедки, что ли?

— Нет, — говорю я устало, — это люди. Мы людей принимаем. Бесплатно. Приезжайте.

Некоторое время мы оба молчим. Я очень красная, он бледный, ручка в руке дрожит.

— Я вам выпишу минимальный штраф. Сто рублей. Вот реквизиты здесь написаны, в штампе. Пойдете в сберкассу. Распишитесь вот здесь и здесь. Пожалуйста, ваши права.

Права и обязанности. Я вылетаю из машины, мне навстречу первый патрульный ведет очередную жертву. Это его работа. Снег кончился, сын машет мне из окна машины, у него все в порядке.

Я очень редко нарушаю правила. Не гоняю, не пересекаю двойную сплошную, не ем с ножа, не стою под стрелой. На дороге и в жизни я стараюсь руководствоваться здравым смыслом. И совесть моя в данном случае чиста: проехав злосчастные пятьдесят метров (по два рубля за метр), я никому не причинила вреда. Но. Никогда, никогда больше я не буду никому говорить, что я врач. Вахтер, продавец, или учитель танцев, или писатель. Тогда мне, может быть, не будет так стыдно.

Иллюстрация KOMISSAR

Про милиционеров и людей