Андрею Вознесенскому исполнилось 75 лет. Орден «За заслуги перед Отечеством» II степени показался нашему поэтическому обозревателю недостаточной наградой, и он удостоил юбиляра письма счастья

Дмитрий БЫКОВ

С днем рожденья, Андрей Андреич! Как вы держитесь столько лет? Жизнь российская—лотерея ж: риск огромный, а правил нет. Ваша роль тяжела, как штанга, в непроглядной нашей зиме. Чтобы автор вашего ранга столько прожил и был в уме, и еще сочинял при этом, не опошлившись ни на пядь… Непривычна нашим поэтам эта цифра—семьдесят пять. А уж рыцарей авангарда вспоминать без слез не могу: первый ряд давили вульгарно, остальных согнули в дугу… Жизнь российская—не тоска ли? «Власть родная»—оксюморон. Вас, конечно, везде пускали, но и били со всех сторон. Сколько было приемов подлых—вне Отечества и внутри… Тут и четверть-то века—подвиг, вы ж осилили целых три.

В первой правил пахан усатый. Хоть ходили вы в пацанах, но, когда вы пошли в десятый, вас призвал к себе Пастернак. Это вас прикрыло отчасти—он не мог вас пробить в печать, но при нем советские власти было можно не замечать. Чуть, однако, вы рот открыли в хоре гениев молодых, как зоилы с пеной на рыле стали вас ударять под дых—окорачивая Андрюшу, бурной оттепели дитя, «Треугольную» вашу «грушу», как боксерскую, молотя. Им казался грозней тротила ваш невиннейший первый том. Слава богу, у вас хватило легкомыслия. Но потом…

Наступила иная эра. Началась голимая жесть: вы служили тут для примера, что в России свобода есть. Вас на Запад порою слали и не били уже почти—от двусмысленной этой славы было легче с ума сойти. После оттепельной капели потянулись «Дурные дни». О, сколь многие вам шипели: «Что, продался?!» (И где они?) Вы ж, как отрок вечнозеленый, что с раскаяньем незнаком, умудрились «Авось» с «Юноной» сквозь шторма привести в «Ленком», не утратив былого пыла, не предавши легкость свою. Ах, я помню, что это было: я из этого состою.

Третья четверть—иные моды. Я с тревогой на вас глядел. Из мечтавшейся вам свободы вышел форменный беспредел, а из этого беспредела получилась такая муть, что когда она отвердела—совершенно нельзя вздохнуть. Да еще молодые шавки (на безрыбье и рак—герой), собираясь в крутые шайки, вас покусывали порой. Их наезд, безусловно, значил, что поэзия—не балет и поэтов никто не начал уважать за выслугу лет.

Очень рад я, Андрей Андреич, что по-прежнему вы в строю. Кроме слова, чем отогреешь ледяную страну свою? Мне, зануда я пусть и лох пусть, неумелый слуга харит, акробатская ваша легкость путеводной звездой горит. Не любя в кругу волкодавов рассуждать о добре и зле, переживши столько ударов (и буквальнейших в том числе), каждый день добывая с бою, как в Отечестве повелось, вы осмелились тут собою воплощать великий А Вось. В вечных поисках абсолюта продолжайте смущать умы. Будьте здравы. Пока вы тута—не свихнемся авось и мы.

Иллюстрация ГЕОРГИЯ МУРЫШКИНА

Три четверти