Original Material
крестоносцы. По-новому
Завершился фестиваль «Новая драма»
В последние годы при обсуждении театрального фестиваля «Новая драма» чаще всего употреблялось в лучшем случае слово «депрессия», в худшем - «кризис». То есть не на самом фестивале - там обычно хвалят и поддерживают друг друга (и в этом году в адрес новых драматургов звучали традиционные «новый Шекспир», «новый Вампилов», «новый Чехов»). Но, если дистанцироваться от фестивальной эйфории, становилось понятно, что дела все же так себе.В 2006 году, например, жюри отказалось выбрать лучшую пьесу - нет, мол, на «Новой драме» лучшей, не написана еще. В 2007 году организаторам вообще пришлось пересмотреть политику фестиваля: провинциальные «новодрамовские» спектакли оказались такого сомнительного качества, что основную программу урезали, заменив театр читками и конкурсом блогеров. А на факт очевидной непопулярности новой драмы в старых театрах с вызовом приводили контраргумент: зато ее любят в кино.
«Новая драма- 2008» тоже начиналась зловеще. Один из учредителей фестиваля и руководитель Театра.doc Михаил Угаров заявил, что «карта Новой драмы бита». И среди спектаклей основной программы некоторые служили наглядным доказательством этого тезиса. После показа челябинской постановки пьесы хорошо известного во Франции Жан-Люка Лагарса «Я была в доме и ждала, чтоб дождь пришел» не то что новую драму смотреть, в театр идти можно себя заставить только под дулом пистолета. Какие-то дремучие чеховские мотивы, пять старательно страдающих на сцене актрис в белом, бросающихся то в крик, то в слезы, качающаяся на тросах дверь, светящийся изнутри таинственным светом шкаф.
Новая драма, завоевавшая, наконец, большую сцену (режиссер Кристин Жоли работала по приглашению в Челябинском государственном академическом театре драмы им. Н. Орлова), мгновенно потеряла на этой сцене лицо (волевой подбородок, вздернутый нос, взъерошенные волосы, возможно ошейник с шипами и выбитые зубы, как у драматурга Юрия Клавдиева), став еще одним - и не самым удачным - репертуарным спектаклем. Выяснилось, что история крестового похода новой драмы в репертуарный театр де факто обречена. Непризнание и заговор молчания - плохо, но и победа вблизи слишком напоминает поражение.
Не случайно темой драматургического семинара в Ясной Поляне, куда на несколько дней отправился десант драматургов, актеров и режиссеров, был «Новый текст - новые актеры». Драму мало по-новому написать, ее еще надо суметь по-новому сыграть, иначе, что Вячеслав Дурненков, что победивший на конкурсе пьес Максим Курочкин превращаются в дурно (по-старому) сыгранного Чехова. Михаил Угаров даже придумал для этой новой искомой актерской техники специальное название - «нулевая степень игры». Исходя из ее логики, лучше играть никак, чем играть как-то.
Но при всем фоновом пессимизме, к финалу «Новой драмы» произошло открытие, тянущее по своему масштабу на настоящее откровение. Эдуард Бояков, учредитель фестиваля и художественный руководитель театра «Практика» с воодушевлением признался в один из последних дней, что «это был самый успешный фестиваль за все семь лет». Дело в том, что основной кризис новой драмы - трагическая и настойчивая не встреча современных текстов с русским (психологическим) театром - неожиданно оказался снят. В этом приняли активное участие два пункта программы - спектакли «Где-то и около» глазовского театра «Парафраз» (драматург Анна Яблонская, режиссер Дамир Салимзянов) и «Закон природы» кемеровского, основанного Евгением Гришковцом театра «Ложа» (авторы постановки Евгений Сытый и Сергей Наседкин).
«Глазовцы» показали спектакль на троих, в котором очень простые персонажи (женщина, дающая в газету объявление о поиске мужа, журналист-писатель и алкоголик с двумя симпатичными детьми) в очень простых декорациях (стол, стул, фотопринты) разыгрывают очень простую историю об одиночестве и желании и неумении любить. Самая сложная вещь в этой постановке - сделать все просто: без нажима, эксцентрики и гэгов. Чтобы казалось все очень простым, но еще и сложным, веселым и грустным. Чтобы было как в жизни, а не как в театре.
«Закон природы», названный в анонсе «импровизированным полудокументальным спектаклем», поначалу кажется собранием баек. Обитатели леса (Медведь, Еж, приехавший по обмену Слон, Выхухоль, Медведки и прочие в этом духе) в костюмах из детского утренника по-домашнему поругиваются, сплетничают и жалуются. Можно даже узнать конкретные ситуации: асимметричный разговор с начальством или раскаяние и возврат эмигранта (вернувшийся с чемоданом из другого леса Выхухоль рассказывает, что здесь деревья другие, и растут они по-особенному). Но целостный смысл или, не дай бог, свехзадача спектакля выскальзывают и упрыгивают, как мыло из мокрых рук. На обсуждении зрители, похохотавшие весь вечер, просили создателей хотя бы намекнуть, о чем был спектакль. Те не поддались. Ну, какой, действительно, смысл у коктейля Салтыкова-Щедрина и Ионеско, сыгранного десятком гришковцов, забавных, честных и мудрых? Никакого. Или один - огромный.
Карта новой драмы бита, если продолжать играть ею в «дурака». Но колоду можно перетасовать и начать играть в преферанс, например, или, еще лучше, раскладывать пасьянс. Тут побить карту не очень-то легко, да и, по большому счету, некому. «Парафраз» и «Ложа» смешали карты и привезли неформатные спектакли. Смешные, но без пошлости театра Эстрады. Самобытные, но без эзотеричности театра Васильева.
Эдуард Бояков назвал открывшуюся в них театральную реальность «отколовшимся куском айсберга или формирующимся новым архипелагом». Похоже, так и есть. Новая драма, ощущающая, а главное, практикующая свою независимость от «большого» театра постепенно начинает выходить из гетто, в которое загнала сама себя. У нее теперь скорее всего все будет хорошо, а вот у российского театра не очень. Потому что проблемы, с которыми новая драма ломилась в академические театры (обновление языка, новый режиссер, новый актер) - это проблемы не новой драмы, а российской театральной системы. Раньше можно было уповать, а заодно и сваливать всю вину за расшатывание привычной системы координат на крестоносцев-новодрамцев. Но они вдруг превратились в прекрасных (забавных, мудрых и честных) рыцарей и отошли в сторону, по своим делам, им, в конце концов, есть, чем заняться. Осталось придумать, что делать тем, кто остался на материке.