Валерий Гергиев последовательно кроит афишу своего театра по европейской моде. В Европе «Идоменей, царь Критский» ставится часто, у нас его не было никогда. Так что за возможность услышать оперу живьем дома уже надо быть благодарным.

Увы – театр – не только услышать, но и увидеть. Должно быть, австрийскому режиссеру Михаэлю Штурмингеру и драматургу Дереку Веберу не давали покоя лавры креативных коллег, которые в 2006-м в берлинской Deutsche Oper заставили Идоменея выносить отрубленные головы Христа, Будды и Мохаммеда, что привело к вселенскому скандалу. Г-н Вебер пишет: «Ужасы войны – кровавые битвы, убийства невиновных людей – преследуют царя в его подсознании». Идоменею в дыму являются призраки в камуфляже. Берег Крита, куда море выбрасывает спасенного от бури царя, возвращавшегося с Троянской войны, художники Ренате Мартин и Андреас Донхаузер представили как портовый терминал: зал ожидания, спасатели в оранжевых жилетах ведут уцелевших пассажиров... в общем, всякий сто раз видал эту среднеевропейскую сценографию и режиссуру, ставшую за последние десять лет глубокой рутиной.

Впрочем, есть и оригинальные глупости. Коли в первом акте имеется бронежилет (в него на наших глазах облачают Идоменея), в последнем он должен выстрелить. И вот в финале, где Электра (Жанна Домбровская) в остервенении поет знаменитую арию D’Oreste, d’Ajace и пытается заколоться, у нее изымают кинжал, а она хватает припасенный пистолет и палит в подвернувшегося Идоменея (Евгений Акимов). Тот грузно валится наземь, но, полежав, встает, расстегивает рубашку и выковыривает застрявшую в бронежилете пулю. В зале аплодисменты и хохот. На каковой режиссер вряд ли рассчитывал: все же это опера seria, а не зингшпиль вроде «Волшебной флейты».

Музыкальная сторона спектакля искупила сценическую. Пели все хорошо, лучше всех – Анастасия Калагина (Илия). В арии третьего акта Zeffiretti lusinghieri ее невесомый хрустальный и одновременно проникновенно теплый голос и высокая не просто вокальная, но музыкантская культура заставили увериться, что и на русской сцене возможен настоящий Моцарт. Был он и в последующем ее дуэте с Идамантом (Наталья Евстафьева, эта партия написана для меццо-сопрано), и, что особенно дорого, в квартете Andro ramingo e solo. Надо думать, участие в подготовке оперы концертмейстера Кристиана Коха, прежде сотрудничавшего с Арнонкуром и Даниэлем Хардингом, не прошло даром.

Валерий Гергиев увеличил предусмотренный композитором состав из двух десятков музыкантов, оркестр звучал крупновато, но все равно любовно и с тонкой выделкой – моцартовские деликатности не пострадали от знаменитого темперамента дирижера.

В сторону Моцарта