Илья Осколков-Ценципер: «По образованию я директор цирка»
24 августа гендиректор «Афиши» был официально уволен со своего поста. Несколько дней спустя ГЛЕБ МОРЕВ встретился с ним и обсудил закончившуюся десятилетнюю эпоху в его жизни и в истории «Афиши»
© Евгений Гурко Перейти в фотогалерею материала › Всего фото: 3 — Пресс-релиз «ПрофМедиа» с информацией о вашем увольнении производит комическое впечатление: сначала идет сообщение о досрочном расторжении контракта с вами, потом реляции о сплошных успехах в бизнесе под вашим руководством. То есть ясно, что с бизнесом это никак не связано. В прошлом году в нашей беседе, говоря об увольнении Алексея Казакова, вы употребили формулу «пришли к разным воззрениям на жизнь». Можно ли воспользоваться ею же при описании вашего конфликта с главой «ПрофМедиа» Рафаэлем Акоповым?
Читать текст полностью — Отвечая на вопросы сотрудников «Афиши», вы сказали, что заканчивается эпоха. Как бы вы эту эпоху охарактеризовали?— С одной стороны, это эпоха моей жизни. А если убрать мою жизнь, то у меня всегда был такой образ: приехал к бабушке на дачу, а там лежит стопка «Огоньков» 80-х годов. И дальше ты из сортира этого не выходишь минут сорок, провалившись в какого-нибудь Коротича. Бренд «Афиша» делался — при всех загибах в одну или другую сторону — как история достаточно массовая с попыткой найти адекватный способ разговора со среднеинтеллигентным человеком, у которого есть культурные интересы, который живой и беспартийный в том смысле, что не является очевидным адептом какого-то одного тренда. При этом мне казалось важным найти какую-то золотую середину между, скажем, OPENSPACE.RU и Lookatme, возникшими позже. Интеллектуалы меня никогда не интересовали как целевая аудитория, при том что кое с кем из них я даже дружу и многие подозревают меня в том, что я сам какой-то closet intellectual. Но их слишком мало, чтобы разговор с ними оказался реально медийным упражнением, а меня все-таки интересуют медиа.Мы начинали делать «Афишу» в другой стране, гораздо более бедной не только в смысле денег. В 1999 году, после кризиса, казалось, что в Москве есть олигархи, их друзья-преступники и голодающий люмпен-народ, к которому принадлежали все остальные. А сейчас вокруг мелко-среднее буржуазное общество, очень довольное собой. Мы начинали делать «Афишу», когда расписание кино занимало три страницы журнала. Родовой грех «Афиши» — неуемный восторг по поводу чего-нибудь нового — отчасти связан с тем, что мы начали, когда всего было так мало, что все хотелось поддерживать. Все изменилось: например, чтение романов превращается во все более маргинальную форму досуга, как когда-то — чтение стихов. Я вырос в мире, где читалось очень много стихов и все знали, кто важный поэт. Я знал довольно много стихов, и мои знакомые или писали стихи, или уж точно их читали. А сейчас — и вы знаете это лучше меня — это занятие сделалось почти экзотическим. Есть и на стихи любители, скажем так. Так заканчивается и эпоха печатной прессы. Экономические предсказания известны, я думаю, все будет еще хуже. Есть что-то тяжелое, барочное в самом способе изготовления журналов, мало изменившемся с XIX века. © Евгений Гурко — Комментатор «Ленты.ру» сравнил вас с Владимиром Яковлевым. На мой взгляд, справедливо: как Яковлев создал газету для нарождающейся русской буржуазии, так вы — продвинутый листинговый журнал для мегаполиса. Вы заполнили пустующие ниши, создали то, чего, говоря словами Мандельштама, не было по-русски, но что должно было быть по-русски. Видите ли вы сегодня такие пустующие медийные ниши в России?— Даже не одну. В культурном и развлекательном смысле у нас почти всё есть. А вот в медиа, как ни странно, почти ничего. Хотя ниши, которую сегодня видит Владимир Яковлев, нету: людей, которые согласились написать себе на лбу слово «сноб» и так ходить, слава Богу, оказалось немного. В истории про «Коммерсантъ» и «Афишу» дело не только в том, что были обнаружены какие-то неописанные куски реальности, — были созданы герои. И пусть русский предприниматель оказался совсем не таким, каким его проектировал «Коммерсантъ», но, секундочку, «Коммерсантъ» возник раньше, чем русский предприниматель. То же и с «Афишей». «Афиша» была попыткой притвориться, что Москва — город вроде других городов. Когда ты создаешь нового героя, всем делается интересно.Я приведу вам для примера журнал Esquire, который делает мой приятель Филипп Бахтин. Это очень выразительный журнал. Но кто такой эсквайрный человек? Такой человек есть один, и мы знаем, как его зовут. А у «Коммерсанта» и «Афиши» получилось сделать героя, ролевую модель, персонажа. Может быть, это и есть — возвращаясь к вашему вопросу — то, что делает эпоху: герой и попытка части людей в этого героя играть.— Есть ли своя внутренняя логика, помимо простого карьерного роста, в вашем личном пути: от управления своими текстами, от авторства, через управление текстами чужими, кураторство и редакторство — к управлению деньгами, чем вы занимались последние несколько лет? Не было ли тут лишних звеньев?— Я был довольно средним автором и никогда не любил процесс писания. Я всегда нарушал дедлайны, писал вычурно, мутно и про что-то страшно умное — до такой степени, что мне самому не все было понятно. Что называется «редактором-редактором» я себя никогда не считал — мне были интересны проекты, которые социально резонируют. Кстати говоря, это то, чему меня буквально учили — я учился в театральном институте (он теперь называется РАТИ) на продюсерском факультете, который — поскольку слова «продюсер» в Советском Союзе не было — назывался «Планирование и организация театрального дела». По образованию я директор цирка. Считаю, что работаю, в общем, по специальности. А потом я учился во Франции другой лженауке, которая называлась action artistique et politique culturelle — в общем, про то, как сделать в какой-то заштатной деревушке фестиваль, чтобы туда начали приезжать туристы.Почему я этому учился? Может быть, потому, что на меня огромное впечатление произвели в свое время Геннадий Григорьевич Дадамян, который был создателем Сектора социологии культуры во ВНИИ искусствознания, и Даня Дондурей, который тогда тоже этим занимался. У них был интересный способ думать, который показался мне другим языком для описания пространства культуры, чем структурализм, которым все мои знакомые тогда интересовались. Деньги, если говорить о том, что я делаю последние три года, это еще один язык для описания реальности. В какой-то момент ты оказываешься в ситуации, когда понимаешь, что просто тупо будет этому языку не научиться. Огромное количество свобод, несвобод, возможностей упирается в деньги. Я думаю, что я по-прежнему немного лучше как культурный продюсер, чем как бизнесмен, — просто потому, что мне интересны бизнесы, которые мне интересны. Вряд ли я пойду работать на мукомольную фабрику, даже если окажется, что это очень выгодно. Когда я оказался генеральным директором, то ломки были ужасные. Потому что я из, как мне казалось, очень неплохого главного редактора оказался в качественно другой лиге — оказался учеником, а времени получать образование у меня уже не было, и никто мне ничего не объяснял. И хотя я пару раз наблюдал вблизи, как это делают, оказалось, что самому решать, отвечать за деньги очень трудно. Я научился, но первый год-полтора меня, что называется, поколбасило.— Что дальше? Продолжаете ли вы сотрудничать с Александром Мамутом в проекте «АРТСтрелка»?— Этот проект не называется «АРТСтрелка», он пока не называется никак. Это место, которое будет посвящено образованию в области creative industries. Проект совсем не коммерческий, потому что мы собираемся учить людей бесплатно и никто никогда на этом не заработает. Мы на очень ранней стадии проекта, и я с удовольствием расскажу обо всем подробнее через пару месяцев.Что касается коммерческих предложений, то я сейчас собираюсь немного помедитировать, потому что, с одной стороны, интересно походить послушать, что предлагают. С другой — думаешь, что, может быть, надо некоторое время без начальников что-то поделать, скорее с партнерами. Есть какие-то вещи, которые сделать несложно, и деньги можно заработать. А есть вещи, которые сделать ужасно сложно, и никаких денег они не принесут, и можно по шапке за них получить, но они — интересные. А вообще, хорошо сделать и то, и то. Мне кажется, что последнее время я жил с рюкзаком, в котором лежали кирпичи, и так к этому притерпелся, мозоли специальные нарастил, что, в общем, забыл, что у меня есть этот рюкзак. И вдруг мне говорят: «Так, иди сюда. Рюкзак сними». Я снимаю рюкзак — и через пару дней оказывается, что каждый шаг у меня удлинился на десять сантиметров.